— Ну и денек, — пожаловалась Мали Юцеру, сидевшему за письменным столом.
— Только что звонил Гец, его вызвали к замминистра. Скорее всего, собираются вернуть на работу.
— Кончилось? — спросила Мали осторожно.
— На данный момент вроде кончилось, — пожал плечами Юцер.
14. Повешенный
В доме Юцера неохотно говорили о веревке. Но когда начали возвращаться повешенные, о веревке пришлось вспомнить.
В старые добрые времена у Юцера было два лучших друга. Одним был Гец, другим — Леня Кац.
Мали вошла в их мужской треугольник особым образом. Получилось так, что Юцер забрал ее у Геца, а Леня Кац пытался забрать у Юцера. Если наложить на этот треугольник другой, тот который образовался между Мали, Юцером и Натали, получится сложная романтическая фигура. Но на деле все сложилось просто. Гец страдал молча и недолго. Потом в его жизнь бочком, бочком вошла София. Между тем, Натали оказалась на Лене, а Леня Кац в Барнауле.
И вот Кац вернулся. Он был первым из воскресших, и его возвращение стало событием.
— Кац вернулся, — говорили люди друг другу и вздыхали.
Было совершенно естественно, что Леня Кац прямо с вокзала пришел к Юцеру. Он не сообщал о своем приезде заранее и застал Юцера врасплох.
— Это ты? — потрясенно сказал Юцер, недоверчиво вглядываясь в сутулую фигуру, торчавшую перед его письменным столом. Потрепанный, замасленный и выцветший плащ болтался на пришельце, как на огородном пугале.
— Я, — широко улыбнулся пришелец.
У него во рту не было ни одного зуба.
Леня Кац был в прошлом сказочно богат и не позволял себе пить две чашки кофе в одних и тех же манжетах. Прежде чем заказать вторую чашку, он выходил в туалет и надевал чистую пару. Юцер отметил, что беззубый рот Каца раздражает его в той же мере, в какой раздражала прежде бессмысленная игра с манжетами.
— Тебе надо вставить зубы, — сказал Юцер.
Наверное, надо было сказать что-нибудь другое. Вскочить, обнять, заохать. Но Юцер сказал то, что пришло ему в голову. Он был очень и очень растерян.
— Ха! — ответил Кац. — Когда будут деньги на бифштексы, начнем об этом заботиться.
— Бифштекс я велю тебе подать сейчас же, — ответил Юцер. — И зубы мы тебе вставим немедленно. Завтра же пойдем к дантисту.
— Ты что же, богатеньким стал? — процедил Леня Кац.
Уничижительный суффикс покоробил слух Юцера. Когда-то Кац с легкостью помогал Юцеру деньгами и просил не смущать его проблемами возврата. Юцер это помнил.
Эмилии было велено подать гостю рубленый бифштекс с яйцом и порезать овощи мелко-мелко. Потом Юцер и Кац долго сидели в креслах друг против друга. Юцер молчал, а Кац рассказывал. От этих рассказов в комнате стало зябко, и Юцер велел затопить печь, несмотря на то, что на улице стоял май.
Потом он попросил Эмилию приготовить гостю постель в комнате, которую занимала Паша, а ее попросил перейти на короткое время в столовую.
Паша принялась охать и стонать. Пришлось перетаскивать в столовую ее любимый диван. Все это заняло много времени. Мали, по счастью, задержалась у Софии. Юцеру не хотелось, чтобы она увидела Каца также внезапно, как он сам. Мали надо было к этой встрече подготовить.
Все устроилось наилучшим способом. Мали пришла домой, когда спал не только уставший от пути и бифштекса Кац, но даже Пашка, навертевшись, накряхтевшись и напричитавшись, заснула беспокойным сном.
Рассказав о Каце и о своем дурацком промахе, Юцер объявил Мали, что накопленные деньги придется отдать на доброе дело.
— Он тебе этого не простит, — тихо сказала Мали.
— Оставь, — возразил Юцер. — Я думаю, он все еще в тебя влюблен. Для него время остановилось. Ему было неприятно слышать о том, что мы живем вместе, что у нас дочь. Боюсь, ему было неприятно чувствовать, что в какой-то мере наша жизнь благополучна. Он дал мне понять, что ты наверняка все еще тайно влюблена в него. За эти страшные годы он придумал такое количество сказок о себе, тебе и о нашей прежней жизни, что я диву давался. Но сдержался и ни разу его не поправил.
— Он тебе этого не простит, — повторила Мали.
— А я бы не простил себе, если бы не использовал случай вернуть старые долги.
Получив новые зубы, Леня Кац стал улыбаться часто. Мали его улыбка не нравилась.
Не нравилось ей и то, что Кац не ищет ни работу, ни квартиру, заказывает себе блюда у Эмилии и в отсутствие Юцера располагается за его письменным столом.
Юцер отмахивался от Малиных жалоб. Он велел Эмилии исполнять все причуды гостя. Мали же старалась поменьше бывать дома, а находясь в доме, страдала мигренями и в разговорах участия не принимала.
Как-то Юцер вернулся домой раньше, чем ожидалось, и нашел Каца роющимся в ящиках письменного стола.
— Неподобающее занятие, — сухо заметил Юцер. — Не пора ли тебе знать честь?
— А мне негде жить, — безмятежно ответил Леня Кац, — у тебя же есть лишняя комната.
— У меня нет ничего лишнего, — спокойно ответил Юцер. Было видно, как он старается не потерять самообладания.
— Не пыли, — усмехнулся Кац. — Я нашел у тебя в столе несколько интересных бумажек. Впрочем, кое-какие вещи мне известны и с твоих слов. Например, история некоего автобуса. И соображения относительно качества нашей дорогой власти. Пропиши меня в лишней комнате, и все это останется между нами.
— Я подумаю, — ответил Юцер.
— Даю тебе сутки на размышление, — улыбнулся Леня Кац.
Проходя мимо застывшей у комода Мали, он обхватил ее за талию, и зажмурился.
— Все еще душиста, — пробормотал и вышел вон.
— Что делать? — растерянно спросил Юцер.
— Следовало бы спросить: «Чего не надо было делать»! — зло ответила Мали и кинулась к входной двери. Юцер ждал, что она вот-вот вернется, но Мали пришла лишь под утро.
Юцер был уверен, что знает, где она была.
— Как жить после этого? — спрашивал он себя.
А Леня Кац исчез, и в городе его с тех пор не видели.
Юцер долго мучился неведением, и наконец случай позволил ему задать не выходивший из головы вопрос.
— Как ты мог подумать, что я пошла к этому подонку, чтобы выкупить тебя у него своим телом? — возмутилась Мали.
— А что именно ты делала всю ту ночь? И куда исчез Кац?
— Всю ту ночь мы с Софией искали Зиновия Кульчинского. Пришлось ехать в Неменчины, там он прописан.
— Кульчинский?
— Кульчинский. Тот самый, который был счетоводом в фирме папаши Каца.
— Тот самый, кто обокрал Каца-старшего и сел за это в тюрьму?
— Так говорили. Зиновия не пришлось уламывать долго. Леню он ненавидит. Видишь ли, Зиновий никаких денег не крал. Их взял Леня, и я об этом знала. Еще я знала, что Зиновий поклялся сгноить Леню или до конца Лениной жизни не давать ему покоя.
Зиновий повел нас к одному человеку, который спал с Кацем, как он говорит, на одних нарах. Тот нам кое-что порассказал. Зиновий прибавил кое-что от себя. А потом мы поехали к официантке Тоне. Там обнаружился пьяный Кац. Увидев Зиновия, он тут же протрезвел. Мы рассказали твоему другу кое-какие детали из его жизни. А потом я сказала ему, чтобы убирался, пока не поздно, потому что к одиннадцати утра мы с Зиновием идем с отчетом в Нехороший дом.
— Шантаж… — грустно отметил Юцер.
— Ответ на шантаж. И не буду повторять: «Я тебе говорила». И не буду упрекать за деньги, бессмысленно выброшенные на золотые зубы Каца.
История с Кацем разбередила Мали душу. Она стала еще более грустной и задумчивой, чем обычно.
Мали не то чтобы стояла на голове. Она свисала с потолка заледеневшей сосулькой. От этого в доме стало холодно и неуютно, несмотря на солнечный май и большие букеты сирени, кое-как распиханные по вазам. Распихивал их Юцер. Он же и приносил эти букеты. Обычно, когда дом был полон цветов, Мали порхала над ними, опускаясь то к одному, то к другому, чтобы поправить веточку, выровнять стебелек или добавить к букету ленточку. Сейчас она к цветам не прикасалась. Устало молчала, зябко ежилась, и ничто не могло ее разморозить.
И вдруг букеты ожили. Юцер увидел в них перемену, как только вошел в дом. Они поменяли вазы, располагались в них привольно и прихотливо, с удовольствием отдавали запах и чувствовали себя очень хорошо.
Мали сидела в кресле, закинув ногу на ногу, легкая и красивая, как никогда, и вдохновенно орудовала пилкой, затачивая ногти.
— Я решила поехать в бывшее имение, — сказала она, не сводя глаз с ногтей.
— Ты уверена? — осторожно спросил Юцер.
— Более чем. Мне просто снится, как я катаюсь по нашему озеру на лодке.
— Бог знает, как там теперь все выглядит.
— Бог, несомненно, знает. А я узнаю, когда приеду. Мне удалось разыскать телефон Марии. Представляешь, у нее там есть большой дом, она сдает комнаты на лето, и у нее есть телефон.
— Как она отнеслась к твоему звонку?
— Плакала.
— Ты сняла у нее комнату?
— Она не хочет брать денег, но я с этим справлюсь. Комната с террасой. Любу положим на террасу, а у нас будет большая комната с запахом дерева. Можно спать и в саду. Как когда-то. Бабушка ставила мне кровать под яблони. Ворчала, что это неприлично, а сама оставалась в саду до полуночи и болтала со мной, как подросток.
Юцер неодобрительно покачал головой, но отговаривать жену не стал.
Поначалу Мали вела себя как обычная дачница: вставала рано, долго гуляла в лесу, собирала ягоды. Потом приходила завтракать.
Мария кормила ее отдельно от остальных постояльцев. Только ей она подавала пышные блины с малиной и сливками, какую-то особую рисовую кашу и невиданные омлеты с зеленью и сыром.
После завтрака Мали с Любовью уходили кататься на лодке по озеру. Любовь и не знала, что Мали так хорошо управляет лодкой. Катались не в центре озера, как все дачники, а в протоках за ним. Мали прекрасно ориентировалась в узких полосках воды, поросшей камышом, умело работала веслом, знала, где весло упрется в дно, а где нужно отталкиваться от берега.
Как-то Мали прыгнула в лодку и поманила Любовь к себе. Любовь разбежалась, прыгнула и не долетела. Мали скользнула в воду, вытащила дочь, ввалила ее в лодку, влезла сама, и только тогда увидела, что весло уплыло.