— Тыква — очень питательный продукт, — сказал Юцер. — Кроме мякоти, она дает еще и семечки.
Юцер незаметно для себя перенял привычку Мали говорить обрывками мыслей. Мали переглянулась с Софией. Обе спрятали по улыбке в края губ. Мали положила свою в правый угол, а София — в левый. Юцер нахмурился при виде этого маневра, но ничего не сказал. Вместо этого он нагнулся к Любови и пощекотал ее запеленутый живот. София и Мали напряглись. Юцер не любил кричащих детей, и нехорошо было бы начинать торжественный ужин с детского крика.
Сверток не крикнул, а пукнул. Юцер радостно рассмеялся.
— С таким отношением к жизни перед нами открываются невиданные возможности, — объяснил он присутствующим радостно.
3. Цыганская правда
Когда Любовь чуть-чуть подросла, Мали решила пойти к цыганке. Она сама умела читать в книге жизни, но ей хотелось посоветоваться с специалистом. Дорогу к цыганам нашла София.
В очередях Софию принимали за испанку. В тех азиатских местах в то время встречались настоящие испанцы и испанки. София их не любила. По ее мнению, они были на другой стороне. Что это за стороны, объяснять не приходилось. Тот, кому София имела привычку открывать свои мысли, это и так понимал. А тот, кому она своих мыслей не открывала, не должен был догадываться об их содержании. Если бы Софию прижали к стенке и спросили, имеет ли она в виду войну в Испании, она бы удивилась и сказала, что имеет в виду 1492 год. Немногие из собеседников Софии знали бы, что случилось в том году, но она и этого никому объяснять не хотела. Если бы объяснений потребовали под угрозами и пытками, София бы сказала, что в 1492 году король и королева изгнали из Испании ее прадеда. И она могла это доказать, потому что девичья фамилия ее мамы была Галеви, а всем известно, что Галеви жили в Кордове. У Софии были давние счеты с испанцами, и ей не нравилось быть похожей на них.
— Пусть считают меня цыганкой, — объявила София Мали после очередной стычки в очереди.
Мали понимала, что София злится оттого, что никак не может решиться объявить себя в очереди еврейкой.
— Обвесят и обсчитают назло, — объясняла София эту свою беду.
— Скажи-ка, — произнесла Мали задумчиво, — а знаешь ли ты, что такое настоящие цыгане? Может быть, тебе не стоит рекомендоваться подобным образом? Может быть, лучше считаться испанкой?
— Я знаю, что сейчас цыгане на нашей стороне, — возразила София. — Их тоже убивают ни за что.
— Всех убивают ни за что, — сказала Мали. — Если вдуматься, то убивать человека не за что. Он не дает ни пуха, ни пера, ни мяса.
— Немцев надо истребить до последнего! — крикнула София.
— Не знаю, — вздохнула Мали, — то, что происходит, просто безумие. Помнишь, боги наслали нечто похожее на ахейцев. Такие вещи не происходят сами по себе. Это похоже на Апокалипсис.
— Удивляюсь твоей глупости, — возмущенно сказала София. — Если в мире скопилось такое количество ненависти, что она сумела залить весь мир, источник этого зла должен быть уничтожен.
— Не знаю, не знаю, — несколько растерянно, а потому вяло, парировала Мали, — у любого источника зла есть свой, более глубокий, источник. Мне бы не хотелось сейчас в него заглядывать. Давай лучше познакомимся с цыганами и выясним, что они из себя представляют.
София не любила откладывать задуманное в долгий ящик. Не прошло и двух дней, как она сообщила Мали, что познакомилась с цыганской королевой и сумела завоевать ее доверие.
— Мы званы на цыганский файфоклок, — объявила София.
— Не знаешь ли, что они подают в это время суток? — поинтересовалась Мали. — Чем вообще питаются цыгане?
— Я уверена, что в данное время они питаются, как все, тем, что можно добыть.
— Было бы хорошо, если бы они не питались бараньими глазами, — пожелала Мали. — Я этот вид местного деликатеса плохо перевариваю.
София рассмеялась.
— Цыгане вряд ли питаются бараниной, хотя украсть барана, конечно, легче, чем коня, — успокоила она подругу. — В любом случае, чужаков не станут угощать краденым мясом. Во всяком случае, я бы этого делать не стала.
Мали вспомнила украденную совместно с Софией курицу, которую они запекли в глине, а глину с остатками перьев и костей потом закопали на пустыре. Вкус у курицы был восхитительный. Юцер поверил тогда, что курицу они выменяли на парижскую пудреницу Софии. А пудреницы у Софии действительно больше не было, потому что на базаре, куда они носили ее продавать, пудреницу украли цыганки. Тогда они и решились на кражу курицы.
Вернее, ни на что они не решались.
— Поищи пудреницу в голове, — велела подруге София. Мали открыла ей свое умение нырять туда и выныривать оттуда, где неизвестное становится явным.
Мали напрягла воображение. Но поскольку она была голодна, то вместо пудреницы увидела курицу. Поймать ее было делом мгновения. София тут же набросила на куриную голову платочек и завязала его двойным узлом. Потом они торжественно продефилировали за угол, и никто за ними не погнался.
— Нет ли в этом таборе нашей пудреницы? — невпопад спросила Мали.
— Допустим, что за выяснением этой подробности мы и идем туда, — предложила София.
Табор располагался на городской свалке. Цыганская королева, не старая еще женщина с выщипанными и подведенными по европейской моде бровями, приняла гостей радушно. Она сидела на рваных подушках за занавесом, сшитым из разных кусков материи, среди которых попадался и набивной ситец, и бархат, и даже кусочки меха. Занавес был перекинут через проволоку, связывавшую два телеграфных столба.
— Уютно у вас, — сказала Мали, с интересом оглядывая простирающийся за занавесом пустырь с высокими и низкими кучами мусора.
— Плохое место, — не согласилась с Мали цыганская королева. — Мы привыкли к зелени, к лесу, к реке.
Мали было странно слушать эти жалобы. Густая зелень, лес и река принадлежали ее воспоминаниям, в которых цыган, между тем, не было.
— Если бы здесь был лес, — вежливо ответила Мали, — были бы грибы и ягоды, а так — одни тыквы, дыни и арбузы.
Наверное, и цыганской королеве было странно слушать жалобы гостьи, потому что в ее воспоминаниях о цыганских грибах и ягодах не было наряженных в выцветшие парижские крепдешины дам.
Столом служил брошенный на землю платок. Угощали баранками, конфетами-леденцами, халвой и липкими местными лепешками в меду. Лепешки подавали в картонной крышке от обувной коробки. Чайник закипал на разложенном тут же костерке. Цыганская королева хлопнула в ладоши и что-то крикнула подбежавшей девчушке. Та ответила гортанно и убежала вприпрыжку. Потом прибежала с разномастными пиалами в подоле. Адина попросила разрешения поиграть с девочкой.
— Иди играй! — позволила хозяйка и снова что-то крикнула в пустоту. За занавес тотчас набежало большое количество глазастых заморышей, после чего Чок и Адина исчезли, как та пудреница.
— Безопасно ли играть тут, на пустыре? — заволновалась Мали.
— Не волнуйся, — сказала цыганка, — что должно случиться, то случится, а на пустыре это случается реже, чем в другом месте.
— Так зачем же вы все-таки пришли? — спросила цыганская королева после того, как чай был выпит и баранки съедены.
Мали чуть было не ляпнула про пудреницу, но София вовремя остановила ее взглядом.
— Мы пришли, чтобы понять, что такое цыгане, — сообщила она предельно откровенно.
— За цыганской правдой пришли? — усмехнулась цыганка и замолкла.
Она молчала минут семь. Мали собралась было уже идти восвояси, но тут цыганка вдруг оживилась.
— Расскажу вам одну историю. Это правдивая история. Я ее слышала от своей матери, а при ней все это и приключилось.
Мы ходили тогда по Галиции. Попали в дикое место. Хозяин себе барин, власти далеко. У хозяина банда головорезов. Скучное место. Собрались уходить. Цыганам нужен праздник, базар, веселье. И вдруг пропал у барина конь. Тут же обвинили цыган, и трех самых сильных мужчин посадили в панский погреб. Мы погреб осмотрели — не достать оттуда никого. Дерево, железом обитое, и собаки злые. Мы ушли. А один из задержанных цыган сказал хозяину: «Нас сгноишь и коня не найдешь. Отпусти меня, я коня приведу».
Отпустил его хозяин, и цыган исчез. Побили крепко двух остальных.
«Если не вернется ваш товарищ, повесим вас обоих», — сказали.
Второй цыган говорит: «Отпусти, найду коня и беглого приведу».
Подумал хозяин и отпустил его. И он тоже пропал. Пришли за третьим, вешать повели. Он говорит: «Я тебе покажу, где твой конь пасется, потому что никто этого коня не крал». «Все равно повешу», — сказал хозяин. «Знаю, что повесишь, а только мне надо тебе цыганскую правду показать». Приводит он хозяина в овраг. Трава там высокая, и конь хозяйский по ней катается. «Это дружки твои его подкинули, думали, я тебя пощажу, — сказал ему хозяин. — А я тебя все равно повешу». «Вот это и есть цыганская правда, — сказал цыган. — Конь цел, а цыгана все равно вешать будут».
— Так значит, цыгане все-таки украли коня? — спросила София.
— Не знаю, — ответила цыганка. — Если бы цыгане его своровали, ни за что бы не возвратили.
— Но ведь на волоске оказалась человеческая жизнь! — возмутилась Мали.
— А человеческая жизнь — она все время на волоске. За нее ни один цыган гроша ломаного не даст, не то что коня.
Чайник опять закипел, и они выпили еще по пиале чая.
— Как зовут младенца? — спросила цыганка.
— Любовь.
— Хорошее имя. Дай-ка ее мне.
Мали опасливо протянула цыганке спеленутую Любовь.
— Туго пеленаешь, — пожурила ее цыганка. Потом она вытащила из-под подушек баночку с сурьмой и насурьмила младенцу бровки, что-то при этом приговаривая.
— Хорошая Любовь будет, — сказала и провела черную черточку по детскому лбу, — сама любовь дарить будет, но об нее не обожжется. Не тронет ее любовь. Но ты это и так знаешь.
Мали спешно протянула руки и, забрав ребенка, прижала его к груди.
— Где же мои хулиганы? — начала беспокоиться София.