Нет, Лизетта была не той девочкой, которая позволит мальчикам почувствовать-над ней превосходство. Это была сильная личность с железной волей и крепкими нервами, способная идти ва-банк, не боясь проиграть. А если это и случалось, Лизетта никогда не теряла своего достоинства.
Похоже, Пьетро не знал свою жену до конца.
Спохватившись, Рут подняла голову и сказала;
— Она кажется удивительным человеком.
— Да, такой она и была: щедрой, доброй… — Тут он умолк и опустил глаза.
Щемящая жалость к этому человеку, такому беззащитному перед душевной болью, пронзила ее сердце, в горле встал ком слез. Опустившись на колени перед Пьетро, она положила свои ладони на его руки и прошептала:
— Если бы я знала те слова, от которых стало бы легче…
Он качнул головой:
— Не надо. Главное — я поговорил с тобой о ней. Этого достаточно. Жаль, что невозможно ничего изменить. Я…
Но Рут приложила палец к его губам. А потом обвила шею Пьетро руками. В ответ он прижал ее к своей груди нежно и сильно, как человек, который давно никого не обнимал, и какое-то время они сидели так в полной тишине.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Наконец Пьетро расцепил руки. Рут испугалась, что сейчас он прогонит ее. Он поднялся и сказал:
— Нужно прогуляться перед сном. Ты как?
— Иду с тобой.
Спустившись вниз, оба услышали стук когтей за собой: их догнал Тони.
— Я так понимаю, мы идем гулять все вместе, — усмехнулась Рут.
— Да, он не терпит одиночества.
Пьетро запер дверь, положил на свой локоть ее руку, и они пошли по узеньким улочкам, слабо освещенным венецианскими фонарями. Некоторое время они молчали, и слышны были только их шаги по брусчатке и громкий шорох лап бежавшего за ними пса.
— Кажется, это самое спокойное место на земле, — проговорила Рут. — В любом другом городе шум машин был бы слышен даже ночью, а здесь потрясающая тишина.
— Зато здесь свои звуки, — сказал Пьетро. — Прислушайся к шуму воды.
Она напрягла слух. Со всех сторон доносился плеск воды о камни, такой тихий, что поначалу не обратишь и внимания. Он был похож на дыхание города, мирно спавшего на морском берегу.
Рут была почти счастлива. Однако о Пьетро этого не скажешь. Внешне он был спокоен, но внутренне — весь как натянутая струна.
«Надо срочно рассказать ей о письме, но как лучше это сделать?»
— Идем сюда, — потянула она его в сторону.
— Ты знаешь, что там? — спросил он.
— Небольшой канал с узеньким мостиком. Они мне нравятся куда больше, чем центр с его достопримечательностями, — сказала Рут.
— Мне тоже.
Тут было множество небольших каналов и миниатюрных мостиков, но он сразу понял, о каком именно она говорила, потому что сам часто бывал здесь. Через некоторое время они подошли и встали на мосту. На зыбкой водной поверхности дрожали и переливались отражения ночных огней.
Висела звенящая тишина. Внезапно безмолвие ночи разорвал резкий звук, и у Рут от неожиданности прошла дрожь по спине. Эхо, отозвавшись у стен дальних домов, замерло где-то вдалеке. Пауза. Потом загадочный звук раздался опять и снова затих.
— Как ты думаешь, что это такое? — спросил Пьетро.
— Это гондольер, который предупреждает о повороте, — ответила она со знанием дела.
Через минуту они увидели плавно скользившую по волнам вытянутую лодку. Гондольер вез парочку — мужчину и женщину, которые сидели обнявшись.
«Нужно сказать Рут о письме», — решил Пьетро.
Мужчина и женщина в лодке подняли лица к стоявшим на мосту и с улыбкой помахали им, словно желая поделиться своим счастьем перед тем, как исчезнуть под мостом.
«Но как она воспримет это известие?» Письмо от Джино, которое получил Пьетро, было следующего содержания: «Знаю, ты считаешь, что мне следует вернуться, но я так плодотворно провожу время в Польше, стараясь для фирмы. Потом мне обязательно надо будет поехать в Россию, в конце концов, ты сам об этом говорил. Так что потребуется много времени. А завтра я прибуду поездом из Милана около пяти тридцати вечера. Если ты не против, то останусь на ночь и на следующий день уеду. Этого будет вполне достаточно, чтобы поговорить с Рут и развеять все ее сомнения и тревоги».
Пьетро перечитал послание несколько раз, тщетно пытаясь усмотреть в нем хоть какой-нибудь намек на то, что Джино тревожится о девушке, которую когда-то любил и на которой даже собирался жениться. Бесполезное занятие! Пьетро собрался с мыслями и решил писать ответ. Написав письмо, он поморщился. «Что бы ты там ни собирался сказать Рут, вряд ли это ей поможет. Она старается держаться молодцом, но я вижу, как ей сейчас тяжело, и не хочу, чтобы ты причинил этому человеку лишнюю боль. Лучше бы ты вообще не приезжал. Рут больше не твоя забота. О ней позабочусь я».
Потом он сидел, глядя в монитор и борясь с самым большим искушением в своей-жизни. Наконец он решился и надавил на клавишу «удалить» так яростно, что скрипнула клавиатура.
Тогда он попробовал написать второй раз. «Не приезжай вообще, если таково твое отношение. Ей лучше без тебя».
И это послание он удалил и отрешенно смотрел на монитор, стараясь разобраться, что же происходит в его собственной душе. Всем сердцем он желал спасти Рут от боли и избавить от иллюзий, и будет лучше, если Джино не приедет как можно дольше.
Но имеет ли он право решать за нее? Захочет ли сама Рут быть под его защитой? Ответов у него не было, и он мучился и злился на собственную беспомощность. Кроме того, его терзала слепая ярость на Джино, и Пьетро понимал, что долго сдерживаться ему не придется. Впрочем, с этим он разберется завтра.
А пока он стоял с девушкой, которая ворвалась в его жизнь, словно луч солнца, и смотрел на серые волны, плескавшиеся о камни.
— Джино катал тебя на гондоле? — думая о своем, спросил Пьетро.
— Несколько раз. А вообще, в гондоле он даже сделал мне предложение.
Подавив горькую реплику, он попросил, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее:
— Расскажи об этом.
Он не мог ясно видеть ее лица, но различил, как быстрая улыбка мелькнула на лице, сменившись задумчивостью, потом снова улыбка, но другая — тихая, полная радости. Ему было больно это видеть.
— Не могу, — сказала она наконец.
— Не помнишь подробности?
— Нет, не в этом дело, просто не могу… говорить об этом.
Пьетро представил, как Джино хвастался своей победой над еще одной подружкой. «Подружкой» — так и звучало у него в голове. «Как могла Рут его любить?» — задавался Пьетро вопросом.
— Ты смогла бы вынести еще одну встречу с Джино? — тихо спросил он.
— Не знаю, возможна ли эта встреча.
— Она может состояться даже раньше, чем ты думаешь, — сказал он. — Он прислал письмо по электронной почте.
Рут быстро повернулась к нему:
— И что он пишет?
— Что скоро приедет.
Хотел бы он сейчас видеть ее лицо! Блестят ли ее глаза от радости или от недоверия?
— Это правда? — прошептала она.
— Он приедет поездом из Милана завтра около пяти тридцати вечера.
— Почему же ты раньше не сказал?
— Не был уверен, что это нужно. Все меняется слишком быстро. И ты тоже изменилась.
— Я не… — Она осеклась.
«Что она хотела сказать?» — подумал он.
— Не знаю, — нерешительно проговорила она, — просто не знаю.
В паре шагов от них раздалось жалобное поскуливание. Тони давно сошел с мостика и стоял на улочке, нетерпеливо подрагивая хвостом.
— Хорошо, — рассмеялась она. — Мы уже идем.
Пьетро поморщился: собака все испортила. Еще немного, и он узнал бы правду о чувствах Рут.
— В следующий раз оставлю тебя дома. — Пьетро погрозил собаке.
— Не злись на него, — улыбнулась Рут. И повернувшись к Тони, позвала: — Идем, дружок, пора принимать лекарство.
Все. Момент был безнадежно упущен. На обратном пути Пьетро сказал:
— Мне бы не хотелось, чтобы ты отгораживалась от меня.
— Я и не думала, — уверила она его. — Дело не в тебе, а во мне самой. Иногда мне кажется, что мое второе «я» — это незнакомец, который наблюдает за мной. Понимаешь, о чем я говорю?
— Кажется, да. Продолжай.
— Ты спросил, как я отнесусь к появлению Джино?
Ничего не могу сказать, пока не приду на платформу и не встречу поезд.
— Ты хотела сказать «мы», — решительно произнес он.
— Я пойду туда одна.
— Так или иначе, я тоже намерен там быть. И не спорь со мной.
— Ладно. Так что там Джино написал? Можно прочитать?
— Боюсь, что я случайно удалил его письмо.
Никогда ее улыбка не была такой лучезарной.
— Вижу. Ладно, Тони, я иду.
На следующий день Франко приехал во дворец Банелли вместе со своей женой. Серафина оказалась весьма экстравагантной особой. Урожденная Джесси Франке, она, став кинозвездой, сменила свое имя на Хани, а потом, побыв ею, превратилась в Серафину. Теперь для всех она была баронессой и постоянно всем об этом напоминала.
Ее манера общения с Пьетро представляла собой восхищение вперемешку с легким флиртом. Серафина прекрасно понимала, насколько ее муж и граф Банелли стоят выше остальных смертных по социальному статусу. Она чуть не приняла Рут за прислугу, если бы Пьетро вовремя не вмешался.
Предложенный ею длиннющий список усовершенствований дворца Пьетро, естественно, отверг. Франко настоял на том, чтобы они все вместе поужинали и как-то попытались найти компромисс. Серафина не скрывала удивления по поводу того, что Рут тоже будет сидеть со всеми за столом. Но девушка сразу отказалась от приглашения, сославшись на дела. Пьетро подобный исход не устроил.
— Как ты можешь оставить меня им на растерзание? — укорил он ее.
— Знаешь, меня не прельщает перспектива оказаться в роли Золушки, приглашенной на бал. Серафина наверняка будет с нетерпением ждать, когда же наступит полночь и я исчезну.
— Отлично. Я бы мог исчезнуть вместе с тобой.
— Прости. Справляйся с ней сам.