Сначала в академии, куда он поступил из войск каким-нибудь старшим лейтенантом, неделями не вылезавшим из портупеи. Поначалу, я уверен, галстук сдавливал ему шею. Пиджак штатского образца сидел на нем как седло на той корове. В брюках, не заправленных в сапоги, бедняга чувствовал себя так же неловко, как собака на заборе.
Потом он привык к новой форме одежды, можно сказать, сжился с ней. Потому что учить у нас умеют.
– Добрый вечер, уважаемый Павел Григорьевич, – учтиво произнес я. – Вопросы, просьбы? Можете даже выругаться. Ручаюсь, мы не обидимся.
– Начнем с просьб, – сказал он и изящно стряхнул с сигареты излишек пепла. – Нельзя ли одолжить у вас что-нибудь огнестрельное или, на крайний случай, чугунную сковородку?
– Зачем?
– Немного наказать этого молодого человека. – Павел Григорьевич кивнул в сторону Благородного дона.
Тот пристыженно опустил голову. Кончики его ушей приятно порозовели.
– За что, интересно?
– За третий заход в трефу на шести пиках. – Тут последовал еще один кивок, на сей раз в сторону Графа. – Он должен был остаться без одной, а получилось, что без виста остался я. Вы опростоволосились, юноша, – сказал Павел Григорьевич, и у Благородного дона даже шея покраснела. – Благодаря вам не сыграл мой пиковый король. За такое в приличном обществе бьют шандалами.
– С этим все ясно, – сказал я и тоже закурил. – Виновный будет строго наказан, обещаю. Давайте-ка перейдем к вопросам.
– Давайте, – охотно согласился он. – Меня взяли на улице. – Джентльмен наклонил голову. – Причем достаточно грамотно. Двадцать лет назад то же самое со мной проделала контрразведка одной из стран Западной Европы. У ваших получилось намного чище.
– Стараемся, – заявил Геша. – Могем, если очень захочем.
– Вот только меня несколько удивил выбор места. – Павел Григорьевич мило улыбнулся. – Думаю, на подходе к дому было бы удобнее.
– Там вас тоже ждали. – Граф выложил на стол три фотографии. – Вот этот паренек дежурил в проходном дворе, еще двое сидели в машине, а сей красавец гулял возле подъезда.
– Еще один торчал на лестничной клетке этажом выше вашей квартиры, – добавил Благородный дон.
– Вот как?.. Да, интересно. – Наш клиент разложил фото в ряд и осведомился: – Мальчики из спецслужб?
– Какие-то мутные фраера, – изящно выразился Геша. – Интересные ребята, молодые, накачанные, прилично одетые. Вот только не из наших, это точно.
Геша сам прогулялся туда, заметил кое-что интересное и занес себе в память. Например, номера машин, все, как позже выяснилось, левые. А также то, что этим ребятам активно помогал самый настоящий старший лейтенант милиции, тамошний участковый.
Что же касается его лексики, то все мы родом из детства. У Садко оно прошло в одном милом городке за сто первым километром от столицы. Там у них по фене способны изъясняться все без исключения, начиная с мэра.
– Вот, значит, как, – сказал Павел Григорьевич. – Получается, что вы их опередили.
– В масть, – подтвердил Геша.
– Так кому и зачем понадобился старый, больной, всеми забытый отставной?..
– Резидент ГРУ в Греции в конце восьмидесятых, – быстро проговорил Граф, прежде молчавший. – Нам хотелось бы кое-что уточнить. Вы не беспокойтесь, Павел Григорьевич. Через несколько дней, когда все закончится, вас отвезут домой и даже выплатят компенсацию за причиненные неудобства.
– Что закончится? – уточнил экс-резидент и достал из портсигара сигаретку.
– То, что началось.
– Благодарю. – Он прикурил от моей зажигалки и затянулся. – Не спрашиваю, кто вы, ребята.
– Почему?
– Догадался. – Павел Григорьевич аккуратно провел кончиком сигареты по донышку пепельницы. – Что ж, задавайте ваши вопросы.
Мои приятели дружно поднялись и двинулись на выход.
– Итак?
– Сколько оперативных сотрудников насчитывало ваше подразделение? – осведомился я.
– Шесть человек в восемьдесят восьмом и пять в восемьдесят девятом, – не задумываясь, ответил клиент. – Не считая меня.
– Начнем с восемьдесят восьмого года. Давайте подробно о каждом.
– Начну с Соловьева. Мы его называли майор Какаду, уж больно был похож на попугая. Ни одной вербовки за всю командировку. Языком за два года толком не овладел, с информацией работать не научился. Одним словом, полнейший ноль.
– Почему его не отправили назад в Союз?
– Он был секретарем партийной организации, плюс родной дядя в генштабе.
– Понятно.
– Грабовецкий – хваткий парень, жаль, немного резковат. В спецназе ему цены бы не было. Новоселов – толковый оперативник. – Мой собеседник вздохнул. – Только вот выпивка в нашей работе – не более чем средство для добывания информации. А он иногда слишком уж увлекался ею. Глушков – три вербовки, штук пять благодарностей из Москвы за информацию. За предыдущую командировку на Ближний Восток получил орден. Миша у нас считался звездой, почти два года был лучшим, пока…
– Что?
– Понимаете, я в системе с шестьдесят девятого года, с семьдесят четвертого на загранработе. Десять командировок, из них шесть резидентом.
– И?..
– Научился разбираться в людях. Бывает, прибудет новый офицер, еще толком к работе не приступил, а я уже знаю, что дело пойдет. Или, наоборот, и с языком у парня полный порядок, и толковый, и обаятельный, а ничего хорошего. В лучшем случае проработает два года на подхвате, а потом в Союз, куда-нибудь в Сибирь или на курсы преподавателем.
– Так, к чему вы это?
– Да к тому, что в одном офицере я сильно ошибся.
– Слушаю и пытаюсь понять.
– Осенью восемьдесят восьмого к нам прибыл один выпускник академии.
– Фамилию помните?
– Обижаете. – Павел свет Григорьевич усмехнулся. – Капитан Самойленко Юрий Геннадиевич. Да, точно так. Диплом нашей консерватории с отличием, язык на уровне, светлая голова, коммуникабельность от бога, вернее, от Карнеги.
– Достойно.
– Даже слишком. Понимаете, художником, вором и оперативником надо родиться. Иной троечник в реальном деле оказывается на две головы выше любого медалиста. Учеба и живая работа, как говорят у них в Одессе, две разные вещи.
– Кто бы спорил.
– Так вот, я почему-то сразу решил, что работа у него не пойдет, и оказался прав. Полгода от парня не было ровно никакого толку. Я даже собрался писать в центр, чтобы его заменили. И вдруг, бац, успех, вербовка. Чиновник из Министерства иностранных дел.
– Мотив?
– Тот оказался тайным марксистом, борцом за дело рабочего класса и тамошнего крестьянства. Бывает же такое.
– Полезный кадр?
– В некоторой степени, – осторожно ответил бывший главный посольский шпион. – Не супер, конечно, но кое-что интересное приносил.
– Повезло этому вашему Самойленко.
– Я тоже подумал, что это просто счастливый случай. – Павел Григорьевич хлопнул ладонью по столу. – Но через месяц он заагентурил журналиста. Да не простого щелкопера, а политического обозревателя, понимаете?
– Да уж. – Я знал, что такие журналюги шляются в парламент как к себе домой и нежно дружат с депутатами самых разных мастей. – Получается, ошиблись вы в парне, да?
– Точно, – согласился мой собеседник. – Хотя до сих пор не могу понять, как у него это получалось. – Павел Григорьевич удивленно вздернул брови. – Он вообще был не вербовщик. Поверьте, это сразу заметно. У него полгода абсолютно ни черта не выходило, а потом как прорвало.
Мне видно было, что этот вопрос до сих пор его мучает.
– Это все?
– Если бы. Еще через два месяца Юра умудрился переспать с начальником отдела секретного делопроизводства главного штаба тамошних военно-морских сил. Представляете! Он затащил в постель самого настоящего капитан-лейтенанта. В центре, конечно, покряхтели о коммунистической морали, но добро на разработку дали.
Глава 44Продолжение предыдущей
– Погодите! С мужиком в койку? Вот это настоящий подвиг! – почти искренне восхитился я.
– Все было не так страшно, как вы подумали, – проговорил мой собеседник. – Капитан-лейтенант носил красивое имя Дианта, что в переводе означает Цветок бога, и был женщиной.
– Старой и страшной как звериный оскал империализма, – предположил я.
– А вот и не угадали, – бывший резидент опять угостился моей сигаретой и продолжил: – Двадцати семи лет от роду и довольно красивой. Хотя к этому возрасту гречанки обычно начинают увядать, толстеют, обзаводятся усами как у маршала Буденного.
– И бакенбардами.
– Случается и такое. Только эта дамочка была в полнейшем порядке: холеная, длинноногая, спортивная. И что она только в нем нашла? Помню, у нас в посольстве машинистка была, Аллочка. – Павел Григорьевич мечтательно закатил глаза. – Такая симпатичная, веселая и на мужиков падкая. Так вот этот Юра ее полгода обхаживал, и ни черта у него не вышло. Перед Новоселовым не устояла, Глушков, точно знаю, там тоже отметился. В общем, многие пользовались ее благосклонностью, а вот Самойленко – нет.
– Раз на раз не приходится.
– Может, и так. – Старик заложил ногу за ногу и продолжил: – Только с переводчицей посла Наташей у нашего героя тоже ни черта не получилось, хотя он очень старался, а уж она-то!.. С ней даже Соловьев переспал.
– Интересно.
– Именно так. – Павел Григорьевич иронически улыбнулся. – Тем более что та Дианта была из очень даже небедной семьи, раскатывала на спортивном «Мерседесе», ходила по морю на собственной яхте. Мужики, должен сказать, вокруг нее крутились просто роскошные. Подарками осыпали. – Он покрутил головой. – Да, как-то странно все это выглядело.
– Мне тоже так кажется. В центр сообщили?
– Конечно. – Мой собеседник усмехнулся. – Особенно после случая с ракеткой.
– Какой еще ракеткой? – Надеюсь, он не заметил, как у меня вдруг поднялась шерсть на загривке и раздулись ноздри.
– Теннисной, – пояснил он. – Я, знаете ли, еще с конца семидесятых пристрастился стучать по мячику на корте. Осенью восемьдесят девятого Глушков и Самойленко подарили мне на день рождения графитовую ракетку. Сказали, что прикупили по случаю. Мол, в переводе на доллары получилось около пятидесяти. – Он усмехнулся. – Очень немалые деньги по тем временам. Знаете, сколько нам тогда платили?