Здесь не Темник, не Шуя, —
Город парков и зал,
Но тебя опишу я,
Как свой Витебск – Шагал.
Тут ходили по струнке,
Мчался рыжий рысак,
Тут ещё до чугунки
Был знатнейший кабак.
Фонари на предметы
Лили матовый свет,
И придворной кареты
Промелькнул силуэт.
Так мне хочется, чтобы
Появиться могли
Голубые сугробы
С Петербургом вдали.
Здесь не древние клады,
А дощатый забор,
Интендантские склады
И извозчичьий двор.
Шепелявя неловко
И с грехом пополам,
Молодая чертовка
Там гадает гостям.
Там солдатская шутка
Льется, желчь не тая…
Полосатая будка
И махорки струя.
Драли песнями глотку
И клялись попадьей,
Пили допоздна водку,
Заедали кутьей.
Ворон криком прославил
Этот царственный мир…
А на розвальнях правил
Великан-кирасир.[180]
Первая фотография Ахматовой в 11 месяцев. Май 1890 г.
Преображенский кафедральный собор в Одессе. 1900-е гг.
Император Александр III
Тертий Иванович Филиппов, государственный контролёр
Фасад здания Государственного контроля на набережной Мойки, 76. Фотография 1911 г.
Семья Горенко. Андрей Антонович, Инна Эразмовна с Ириной на руках, Инна, Анна, Андрей. 1894 г.
Инна Эразмовна с сыном Виктором. Севастополь. 1899 г.
Виктор и Анна Горенко. Севастополь. 1890-е гг.
Виктор и Ия Горенко. Севастополь. 1890-е гг.
Гугенбург. Кофейня в лесу. Открытка начала ХХ в.
Царское Село. Фотография 1900-х гг.
Царское Село. Улица Широкая. Дом Шухардиной (?). Открытка начала ХХ в.
Здание вокзала в Царском Селе, арх. К. Тон. Фотография конца XIX в.
Павловский музыкальный вокзал. Фотография 1900-х гг.
Царскосельский ипподром. Фотография 1911 г.
Памятник А. С. Пушкину в Лицейском саду. Ск. Р. Р. Бах. Фотография 1900 г.
Царское Село. Мариинская гимназия. Открытка начала ХХ в.
Киев. Крещатик. Гостиница «Национальная». Открытка начала XX в.
Севастополь. Дом Горенко на Екатерининской улице (ул. Ленина, 12). Современная фотография
Херсонес. Открытка начала XX в.
Музей древностей в Херсонесе. Открытка начала XX в.
Иннокентий Фёдорович Анненский. 1900-е гг.
Расе. Статуя Богини мира в Царском Селе. Современная фотография
Анна Горенко. Евпатория. 1905 г.
Часть третьяНад чёрною бездной
I
Война с Японией – Бой у Чемульпо – Стратегия А. Н. Куропаткина – Боевые действия на суше – Ведомство великого князя Александра Михайловича и крейсерская война – З. П. Рожественский – Формирование 2-й Тихоокеанской эскадры. – «Мы все умрём, но не сдадимся».
– Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война! – так своеобразно в первые недели нового 1904 года подытожил российско-японский дипломатический конфликт вокруг Манчжурии и Кореи Вячеслав Константинович Плеве, матёрый царедворец, утвердившийся на самом излёте своей блистательной карьеры в кресле главы Министерства внутренних дел. В вопросах российского проникновения в Приморье Плеве слыл «ястребом», полностью придерживаясь – по своим собственным полицейско-охранительным соображениям – стороны непримиримого к воинственным дальневосточным азиатам статс-секретаря Александра Безобразова. Вместе с ними «партию войны» при Николае II составлял и дальневосточный наместник Е. И. Алексеев; в три голоса они уже полгода заклинали царя ни на йоту не уступать японцам ни в манчжурских делах, ни во влиянии на Сеул, – не говоря уж о разрешении контролировать корейские земли с помощью вооруженной силы.
Противоположную сторону представлял военный министр Алексей Николаевич Куропаткин, к которому император весьма благоволил за строгую военную исполнительность, неизменное прямодушие и личную бесчувственность к интригам. Куропаткин, напротив, советовал хранить хрупкий мир, сложившийся в Приморье, тем более что японские верхи, по словам министра, понимая несоизмеримость потенциала своего острова с возможностями огромной материковой России, не могут стремиться к войне иначе, как только до крайности раздражённые дерзкой непредсказуемостью российской дальневосточной политики:
– А в России война с Японией будет сейчас крайне непопулярна, и противоправительственная партия, конечно, воспользуется этой войной, чтобы увеличить смуту…
Что же касается самого Николая II, то, казалось, он всё-таки надеялся, что кризис в Приморье не потребует военных усилий больших, нежели простая демонстрация морской и сухопутной мощи – вслед за политическими демаршами и интенсивной работой дипломатии. Всю вторую половину 1903 года русские и японские златоусты мучительно пытались утрясти проект Соглашения, определявшего интересы обеих стран в Корее и Манчжурии. К зиме взаимные дипломатические усилия миролюбцев стали ослабевать, а воинственные призывы, напротив, звучали всё громче и громче. 24 декабря наместник Алексеев телеграфировал в Петербург об определённом намерении японцев установить протекторат над Кореей силой оружия и об явных признаках подготовки десанта для захвата Сеула. Однако Петербург категорически запрещал инициировать военную развязку. «Желательно, чтобы японцы, а не мы открыли военные действия. Поэтому если они не начнут действия против нас, то Вы не должны препятствовать их высадке в Южную Корею», – писал Николай II Алексееву. Это пожелание было доведено до чрезвычайного посланника в корейской столице Александра Павлова, который такую позицию полностью разделял и одобрял. Начав дипломатическую карьеру при российской дипломатической миссии в Китае ещё в незапамятном 1891 году, Павлов вполне освоил тонкости восточной дипломатии, имел большое влияние на сеульского владыку Конджона и также полагал вполне возможным разрешить конфликт в Приморье длительной «войною нервов»[181].
Но японцы, опрокинув расчёты российских стратегов, пошли напролом.
24 января (6 февраля) 1904 года дипломатические отношения между Россией и Японией были разорваны, и в тот же день японский флот двинулся с базы в Сасэбо к Порт-Артуру. 26 января отдельная эскадра контр-адмирала С. Уриу окружила сеульскую гавань Чемульпо и высадила десант. Находившийся в гавани отряд русских кораблей – быстроходный крейсер «Варяг», канонерская лодка «Кореец» и пароход «Сунгари» – оказался в западне. Всё же командир «Варяга» Всеволод Федорович Руднев, помня распоряжение Петербурга, хладнокровно выжидал.
За тридцать без малого лет, прошедшие после выпуска Морского училища в 1876-м, этот ученик Андрея Антоновича Горенко дослужился до капитана 1-го ранга, пройдя службу на семнадцати кораблях и совершив три кругосветных плавания. «Варяг» был десятым кораблем, на котором Руднев принял командование, вероятно, самое нелёгкое в своей карьере.
Бронепалубный четырёхтрубный крейсер 1-го ранга, в 1901 году вошедший в 1-ю Тихоокеанскую эскадру, считался очень сложным в эксплуатации, ибо имел в конструкции целый ряд экспериментальных технических новинок, которые предстояло ещё оценить в действии. За год командования Руднев подчинил своей воле строптивый корабль и, несмотря на хроническую нехватку офицерских кадров, сумел создать образцовую команду, составляющую с орудиями и механизмами как бы единое целое. В качестве действенного аргумента в напряжённой, чреватой всевозможными провокациями дипломатической игре присутствие стационером[182] в портовом пригороде Сеула новейшего русского крейсера с блестящим, вышколенным экипажем было сильным ходом: «Варяг» должен был стоять и пугать. Однако для глобального военного противостояния русских сил в Чемульпо явно недоставало, что также, очевидно, входило в замысел российской стороны, не желавшей провоцировать эскалацию конфликта. Но теперь, когда японцы, не обременяя себя европейскими условностями, в одночасье, без ультимативных нот и назначенных сроков, перешли от дипломатии к боевому развертыванию в Корее, вся эта хитроумная политическая вязь Петербурга и Владивостока превратилась в роковой просчёт, поставивший один из лучших кораблей русского флота и приданные ему суда на грань гибели.
Накануне Руднев побывал в Сеуле, где посланник Павлов, полагая происходящее изощрённой политической провокацией, вновь выразил твёрдую уверенность в скором возобновлении мирных переговоров. Однако утром 27 января на экстренном совете командиров иностранных судов, собранном на английском крейсере «Ищейка» («Talbot»), каперангу вручили ультиматум, полученный от адмирала Уриу: японцы намеревались атаковать русские военные корабли немедленно, даже если для этого эскадре придётся, нарушая все международные договорённости, вести боевые действия непосредственно в нейтральных водах порта, среди кораблей других, непричастных к конфликту, держав. Ситуация, наконец, прояснилась.
– Уриу прислал мне вызов на бой, – лаконично подытожил услышанное Всеволод Фёдорович. – Я принимаю вызов и выйду в открытое море до полудня. Я приму бой с его эскадрой, как бы она велика ни была, но сдаваться никогда не буду, равно как не буду и сражаться на нейтральном рейде…
Вернувшись на «Варяг», Руднев, сообщил команде об открытии боевых действий.
– Мы идём на прорыв и вступим в бой с эскадрой, как бы она сильна ни была, – повторил он. – Никаких вопросов о сдаче не может быть. Мы не сдадим ни крейсера, ни самих себя и будем сражаться до последней возможности и до последней капли крови. Исполняйте каждый обязанности точно, спокойно, не торопясь, особенно комендоры, помня, что каждый снаряд должен нанести вред неприятелю.