– С неба он, что ли, свалился?
– Снизу подкрался, ваше превосходительство! – докладывал обстановку Васильчиков.
– А милиция куда смотрела? – гневался Граббе.
– Хана сюда!
Растерянный Ахмед-хан был удивлен не меньше, чем командующий.
– Что же вы, голубчик, творите? – орал Граббе.
– Под самым вашим носом мюриды прошли!
– Это все Хаджи-Мурад, – нашелся Ахмед-хан, решив свалить вину на своего врага.
– Он его пропустил!
– Так вы же сами, как мне докладывают, послали конницу сверху, не позаботившись о нижней дороге. Так служить нельзяс, господин генерал-майор! Такого даже простые майоры не допускают!
– Обманул Ахбердилав, – соглашался Ахмед-хан, обиженный сравнением с какими-то майорами.
– Я все исправлю!
– Для начала верните нам Ашильту! – велел Граббе.
Отослав хана, Граббе приказал открыть огонь по Ахульго из всех орудий, опасаясь, что нападение Ахбердилава – лишь часть хитроумного плана и может последовать вылазка самого Шамиля.
Граббе был прав, только вылазка с Ахульго должна была последовать после сигнала, которым должен был стать захват артиллерийской батареи, нацеленной на Новое Ахульго, и подрыв зарядных ящиков. Без этого, как показала вылазка Омара-хаджи, попытка разгромить Граббе была обречена на неудачу и бессмысленные жертвы.
Взбешенный Ахмед-хан бросился к остававшейся с ним части милиции. Но уязвило хана не столько отношение Граббе, гнев его был отчасти справедлив, сколько то, что даже не майор, а простой прапорщик Хаджи-Мурад оказался дальновиднее самого генерал-майора Ахмедхана Мехтулинского. Хан собрал своих людей и решил показать, что генерал-майоры тоже кое на что годятся.
С гиканьем и стрельбой конная милиция ринулась на позиции Ахбердилава. Мюриды встретили их дружной стрельбой из-за завалов. Конница отхлынула. Мюриды запели «Ла илагьа илла ллагь», собираясь атаковать лагерь Граббе и овладеть артиллерийскими батареями. Но время было потеряно. К месту событий уже подоспел Лабинцев с шестью ротами кабардинцев, а затем появился и Пулло с семью ротами апшеронцев и куринцев.
Мюриды уже перелезали через завалы, чтобы броситься в атаку, как по ним открыли картечный огонь несколько орудий, подтянутых к месту боя. Горцам пришлось вернуться на свои позиции. Солдаты пошли в штыковую атаку. В Ашильте и ее садах закипел ожесточенный бой.
Граббе бросал в атаку все новые части, но выбить Ахбердилава из Ашильты не удавалось. Наконец, в дело вступили казаки и шамхальская милиция. Сдерживать атакующих было уже невозможно, и Ахбердилав начал отходить к Сагритлохскому мосту, унося раненых и уводя пленных. В погоню была брошена конная милиция. Ей наперерез бросились подоспевшие всадники Сурхая. В яростной рубке мюриды отогнали милицию, позволили Ахбердилаву перейти на другую сторону реки, а затем перешли мост и сами. Когда к месту схватки подоспели всадники Хаджи-Мурада, все уже было кончено. Противники затеяли перестрелку через реку, но это уже не могло ничего изменить.
Оттеснив Ахбердилава за реку, Граббе решил не терять времени даром и не дожидаться, пока он вернется с новыми силами. Командиры сетовали на недостаток сил для решительного штурма. У Граббе же было иное мнение. Штурм! Единственной уступкой, на которую согласился Граббе, стала необходимость усиленной рекогносцировки, чтобы уяснить, существуют ли хоть какие-нибудь подступы к Ахульго. Это было крайне необходимо, потому что, несмотря на все старания и таланты топографа Алексеева, он не способен был указать верную тропу, по которой могло бы совершиться удачное восхождение на гору целого отряда.
Произвести рекогносцировку вызвался приписанный к штабу Кавказского корпуса, а теперь прикомандированный к отряду Граббе штабс-капитан Генерального штаба Морис Шульц.
Он оказался на Кавказе вследствие романтической истории, тайну которой никому не хотел раскрывать. Но это была не безответная любовь, как часто случалось у кавказских офицеров. Дама сердца Шульца была его невестой. На случай, если его убьют, Шульц оставил для нее письмо. Он отдал его Милютину, к которому питал особое доверие как к выпускнику Императорской Академии, которую окончил и сам. У Шульца было тяжелое предчувствие, но сильнее предчувствий было желание по-настоящему отличиться, раз уж судьба занесла его на пылающий Кавказ. Граббе не хотел его пускать в ночное предприятие. Как-никак, у штабс-капитана был всего один глаз, другого он лишился в Польскую кампанию. Но Шульц заверил, что и одним глазом видит больше, чем другие двумя.
В ночь на 20 июня во главе вызвавшихся пойти с ним егерей Шульц начал осторожно спускаться в ущелье, отделявшее позиции Граббе от Старого Ахульго. Затем ему предстояло углубиться в ущелье между обоими исполинами. Задачей Шульца было измерить глубину ущелья, определить крутизну спуска и подъема, а главное – найти пути для фланговой атаки.
Однако смелое предприятие Шульца не осталось незамеченным. Едва все спустились вниз, как из Нового Ахульго по ним был открыт сильный огонь. И первым повалился замертво сам Шульц. Остальные метались по узкому ущелью, не имея возможности укрыться. Потеряв с десяток человек убитыми и едва сумев увести раненых, охотники вернулись обратно.
Их рапорт чрезвычайно расстроил Граббе.
– Печальный результат, – заключил он, дослушав Галафеева, который представил ему результаты рекогносцировки.
– Однако же они сумели кое-что понять, – сказал Галафеев.
– Что же, если не секрет? – мрачно спросил Граббе.
– Необходимо сделать подкоп, заложить мину, а уже после по обрушениям взбираться на уступы.
– Вы еще скажите, что нужно перекинуть на Ахульго мост и явиться к Шамилю парадным строем, – с иронией произнес Граббе.
– Другого выхода нет.
– Выход есть всегда, надо лишь уметь его отыскать, – сухо сказал Граббе.
– Будем стараться, – пообещал Галафеев.
– А Генерального штаба штабс-капитан Шульц? – вдруг вспомнил Граббе.
– Как смели бросить его в этой бездне?
– Убийственный огонь не позволял… – пробовал оправдать охотников Галафеев.
– Достать! – оборвал его Граббе и мрачно добавил, заканчивая аудиенцию: – Мое почтение.
Весь следующий день артиллерия усиленно обстреливала Ахульго, чтобы не дать самим горцам добраться до Шульца.
Штабс-капитан был тяжело ранен в грудь, но еще дышал. Он лежал среди убитых, чувствуя, как с каждой каплей крови из него уходит жизнь. Он видел над собой яркое синее небо, затем его ослепило солнце. Его мучила жажда, угнетала беспомощность. В полузабытьи он думал о своей невесте: помнит ли она его, чувствует ли, в каком плачевном положении оказался ее жених?
Ночью за Шульцем отправился Милютин с несколькими охотниками, бывшими в прежнем деле. Им удалось отыскать едва живого штабс-капитана. Его и несколько убитых они сумели привязать к носилкам и веревками поднять на гору под выстрелами с обоих Ахульго.
То, что он чувствовал на грани жизни и смерти, Шульц рассказал потом Лермонтову. И поэт написал «Сон»:
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя…
Но тогда, под Ахульго, едва живого Шульца принесли в лазарет, и отрядные эскулапы не ручались, что смогут его спасти. Однако штабс-капитан выжил, и его с первой же оказией отправили в Шуру. В наградном ходатайстве Граббе особо отметил Шульца как офицера, принесшего большую пользу и вполне оправдавшего свое назначение достойным подражания мужеством.
Облегчение, испытанное Граббе после спасения представителя штаба Кавказской армии, оказалось недолгим. Вдруг выяснилось, что горцы во главе с Галбац-Дибиром взяли Чиркату. Остатки рот, занимавших аул, отступили на правый берег Койсу, а сам мост горцы разрушили. Не говоря уже о том, что оставшееся у перевала укрепление Удачное было теперь отрезано от главных сил и его ожидала печальная участь.
Это серьезно нарушило планы Граббе, готовившегося штурмовать Ахульго. Шамиль был почти у него в руках, а помощники имама настойчиво обкладывали самого Граббе. Но генерал старался не терять самообладания. В Шуру было послано экстренное приказание выслать к перевалу отряд, чтобы выручить окруженный гарнизон Удачного. Но это была еще только половина дела. Штурмовать Ахульго, имея в близком тылу деятельных наибов Шамиля с их отчаянными мюридами, было невозможно. И Граббе решил, что сначала следует избавиться от этой угрозы.
Глава 91
Ахбердилав укрепился на правом берегу Койсу, чтобы собраться с силами. Пленных отправили вверх по течению реки, в аул Игали, где стояли конные резервы мюридов.
Пленных было немного. Им связали руки, и они тянулись цепочкой, один за другим, между конными горцами. Аванеса с Лизой конвоировали отдельно, считая их мужем и женой. Лиза, успевшая привыкнуть к горам, но еще не привыкшая к горным дорогам, смертельно устала. Тем не менее она крепко прижимала к себе небольшой саквояж. Лиза опиралась на руку Аванеса, но ноги ее уже не слушались. Увидев, что она не может идти, ее посадили на осла. Этих неприхотливых животных пригнали игалинские мальчишки, прослышав, что горцы везут большую добычу. Большей частью это было трофейное оружие и то, что нашли в фургоне Аванеса. Один из мальчишек, с трудом сдерживая слезы, вел под уздцы коня, на котором его отец ушел на войну, а теперь на нем возвращалось его тело.
Аул Игали был укрыт в красивом ущелье, открывавшемся к Андийскому Койсу, которое звали тут Игалинской рекой. На ее притоке и располагался аул. Здесь стояли добротные дома, и было видно, что игалинцы живут не бедно. Вокруг наливались сады с множеством разных фруктов, а на полях поспевала кукуруза. Игали славился своими храбрецами и учеными. Здесь получал знания и Шамиль, когда был муталимом. Из Игали был и знаменитый ученый Саид, один из столпов Имамата. Это его Шамиль просил принять звание имама после гибели Гамзатбека, но Саид отказался, заявив, что имамом должен стать Шамиль, ибо нет другого человека, способного быть имамом восставших горцев.