– Уходите! – крикнул он женщине.
– Прячьтесь!
Но Парихан размахнулась и разбила прикладом ружья голову еще одному волку, а затем отбросила ружье и обнажила саблю своего мужа.
Хабиб услышал стрельбу, когда до хутора оставалось перейти последний гребень. Подгоняемый тревогой, он бросился вперед и подоспел к месту схватки, когда она была еще в самом разгаре. Он застрелил одного волка из пистолета, пронзил кинжалом другого и, отобрав у жены саблю, принялся рубить волков направо и налево. Почуяв, что людей и их собаку не одолеть, уцелевшие волки бросились удирать, преследуемые рассвирепевшим в битве волкодавом.
Утром насчитали восемь убитых волков. Хабиб зажег факел и пошел в пещеру, где сушились бараньи туши. Их там сильно поубавилось. Волки действовали отважно и умно: пока одни дрались, другие сумели почти опустошить пещеру. Осталось всего с десяток туш. Волки, судя по всему, приходили большой стаей.
Аркадий взял у расстроенного Хабиба факел и пошел в глубь пещеры, проверить, не затаился ли где-нибудь волк. Волка он не нашел, зато вдруг увидел на стенах удивительные рисунки. Существа, похожие на людей, кололи друг друга копьями и стреляли из луков. Рядом такие же существа охотились на зверей: одни, с длинными рогами, напоминали коз и оленей, другие походили на небольших слонов, третьи и вовсе казались Аркадию драконами. Вернувшись, он рассказал об увиденном Айдемиру.
– У нас таких картинок много, – махнул рукой Айдемир.
– То война, то охота. Тысячи лет прошло, а ничего не меняется. Хоть бы кто-нибудь когда-нибудь нарисовал людей, которые танцуют или по канату ходят. Правда, на одной скале я видел людей, которые летели на птицах.
Парихан с ужасом смотрела на результаты ночной битвы и удивлялась, как это она решилась принять в ней участие. Но плачущий в доме сын объяснял ее храбрость, ведь он тоже был в опасности.
Она помогала мужу, который перевязывал Айдемира и Аркадия, и заверял их, что раны не опасны. Отец научил Хабиба разбираться в травах, он приготовил целебные мази. Но волкодав был изодран так, что Айдемир уже не надеялся, что тот выживет. Он лечил пса, как мог, ласкал и старался получше кормить.
Хабиб поведал друзьям все, что узнал о сражении на Ахульго. Как пала Сурхаева башня, как горцы отбили штурм Граббе. Когда речь зашла о жертвах, Аркадий старался не смотреть на горцев, а те старались не смотреть на своего гостя.
– Думаете, генерал теперь уйдет? – спросил Хабиб после того, как все рассказал.
– Может быть, – сказал Айдемир.
– Если не получил подкрепление.
– А ты как думаешь? – обратился Хабиб к Аркадию.
– Он не уйдет, – сказал Аркадий.
– Почему? – спросил Айдемир.
– Потому, что это – Граббе, – ответил Аркадий.
– Царь не помилует, если он вернется ни с чем после стольких трат и стольких жертв.
– У нас тоже немало жертв, – сказал Хабиб.
– Но Шамиль ведь не уходит?
– Это наша земля, – воскликнул Айдемир.
– Нам уходить некуда.
Мази помогли, и раны быстро заживали. Через неделю поднялся на ноги и волкодав. Он облаял ворону, нацелившуюся на его пищу, а затем вернулся на свой пост у сакли, не забывая держать под присмотром и вход в пещеру, на которую напали волки. Он слегка прихрамывал на правую переднюю лапу, но был по-прежнему грозен для врагов.
– Волки могут вернуться, – беспокоился Айдемир.
– Неужели посмеют? – сомневался Аркадий.
– Дадут знать другой стае, что тут есть чем поживиться, и снова явятся, – сказал Хабиб.
– Надо что-то делать, – размышлял Айдемир.
– Придется переправлять туши на Ахульго, – кивнул Хабиб.
– Пусть там сушат, если так не съедят.
– Там тоже пещер много, – согласился Айдемир.
– И людей немало.
Ночью Парихан встала, чтобы покормить сына, и увидела, что Хабиб забирает с собой саблю, весь порох и пули. Она поняла, что он не вернется.
На следующий день, когда Хабиб нагрузил коня бараньими тушами и сыром, чтобы отправиться вниз, к переправе, Парихан встала у него на пути.
– Я пойду с тобой.
– Зачем? – встревожился Хабиб.
– Я скоро вернусь
– Ты не вернешься.
– Вернусь или не вернусь, а тебе нужно уходить в Гимры, – сказал Хабиб, отводя глаза.
– Айдемир тебя отведет, как только поправится.
– Нет, – твердо сказала Парихан.
– Я пойду с тобой.
– На Ахульго бои, – отговаривал ее муж.
– Там мой отец. Я умру со стыда, если с ним что-то случится. Разве ты не слышишь, как стреляют пушки?
– Не слышу, – ответила Парихан.
– Только вижу, что ты хочешь бросить нас.
– Я должен идти, Парихан! – убеждал жену Хабиб.
– А ты должна спасти нашего сына!
– Пусть я увижу то, что увидишь ты, – упрямо твердила Парихан.
– Если на Ахульго так страшно, почему другие жены еще там?
– Не смей ходить за мной! – крикнул Хабиб и повел коня прочь.
Парихан заплакала и вернулась в саклю. Но, как только Хабиб скрылся из виду, Парихан с укутанным младенцем в руках бросилась вслед за своим мужем.
Айдемир с Аркадием изумленно наблюдали семейную драму.
– Верни ее, – сказал Аркадий товарищ у.
– Оставь, – ответил Айдемир.
– Это их дело.
– А мы как же? – спросил Аркадий.
– Ты как хочешь, а я пойду на Ахульго, – сказал Айдемир.
Затем уселся на камень и начал вспарывать ножом одеревеневшую и почти приросшую к ноге шкурку ягненка.
– Давай помогу, – предложил Аркадий.
Он снял шкуру, и они увидели, что нога Айдемира почти зажила. Айдемир прошелся, не обращая внимания на оставшуюся еще боль, и сказал:
– Как новая!
– И по канату сможешь? – с улыбкой спросил Аркадий.
– Конечно! – ответил Айдемир и попытался исполнить несколько шагов лезгинки. Но боль стала сильнее, и ему пришлось отложить танец до лучших времен.
– Не спеши, брат, – сказал Аркадий.
– На Ахульго калеки не нужны, – согласился Айдемир, потирая ногу.
– Ничего, скоро буду бегать, как горный тур.
Глава 101
На Ахульго царило воодушевление. Горцы увидели, что можно бороться даже с огромным отрядом Граббе. Они верили, что нового штурма не будет и генерал оставит Ахульго в покое. Потери горцев были ощутимы, но не фатальны.
– Погибшие обрели рай, – утешал людей Шамиль.
– Они погибли не напрасно.
Слух о победе горцев разнесся по всем горам. А на следующий день к Шамилю прибыло пополнение – около ста чиркеевцев во главе со старшиной Джамалом. Он хорошо понимал, как имам нуждается теперь в помощи, и старался делать что мог. На Ахульго их встретили с радостью и облегчением. Люди видели в них надежду на то, что ход борьбы теперь изменится и что за чиркеевцами последуют другие. Имам ожидал, что воспрянут духом даже те, кто прежде не решался придти на помощь Ахульго.
Вместе с чиркеевцами на Ахульго поднялись и Хабиб с женой. Парихан поклялась, что бросится с ребенком в пропасть, если Хабиб не возьмет их с собой. И ему пришлось уступить. Он в последний раз покормил своего коня хлебом и отправил назад, привязав к его уху записку: «Привезите остальное».
Больше всего Хабиб опасался встретить отца, но на этот раз переправу охраняли юноши. Парихан отправилась в свое прежнее жилище, но оно оказалось занятым. Тогда Парихан поселилась у своей двоюродной сестры, муж которой воевал на Старом Ахульго. А Хабиб влился в ряды мюридов, занимавших там же передовые укрепления. Он старался не появляться на Новом Ахульго, избегая встречи с отцом. Но однажды услышал, что отца ранило осколком снаряда, и поспешил его проведать. К тому месту, где обособленно жили аксакалы, он подходил осторожно. И вдруг увидел отца. У того был шрам на щеке, но, тем не менее, Курбан выглядел молодцом. Он и еще несколько аксакалов сидели над тазом, в котором были разведены хна и басма, и красили свои седые бороды, которые после этой нехитрой процедуры обретали темно-коричневый цвет.
– Теперь за молодых сойдем, – шутил приятель Курбана.
– А что? – улыбался Курбан.
– Лет по десять-двадцать сбросим!
– Пусть генерал думает, что тут одни молодые, – добавил третий.
– Издалека все равно не различить.
– Генерала-то мы обманем, – лукаво улыбался самый старший.
– Еще бы вдовушку молодую убедить…
– Сама влюбится, – смеялись остальные.
– Вот война кончится, и женишься.
– Теперь войне конец, – кивал почтенный жених.
– Генерал таких орлов увидит – сам убежит.
– А сам не убежит – мы заставим, – обещал Курбан.
– Борода – бородой, а в битвах даже кровь молодеет!
Хабиб убедился, что дела у его отца не так уж плохи, и вернулся назад со спокойной душой.
Вскоре Шамиль получил еще одну радостную весть: наиб Галбац занял Чиркату, обеспечивая сообщение с Ахульго по левому берегу Койсу и переправе. Имам стремился использовать замешательство в лагере Граббе для увеличения своих сил и отправил Сурхая в верхние общества за новым пополнением. Шамиль чувствовал, что Граббе не уйдет, несмотря на свои тяжелые потери. Даже после неудачного штурма и прибывших к Шамилю чиркеевцев, у Граббе оставался значительный перевес сил, а пушки продолжали бить день и ночь. Впрочем, воины к этому давно привыкли, а остальных обитателей спасало то, что до жилищ ядра долетали редко, потому что пологий склон, на котором они располагались, был скрыт от батарей за приподнятым хребтом самого Ахульго.
Но опасность стала спутницей каждого, кто жил на осажденной горе. И жизнь их невольно менялась, приноравливаясь к тому, что происходило вокруг. Женщины просили ученых людей написать самые сильные молитвы, способные защитить от опасностей. Эти молитвы – саба – зашивались в небольшие кожаные треугольники и вешались на шеи детям. Колыбельные песни звучали печальнее, радость стала редкой гостьей в подземных домах, а детей отпускали только на уроки в медресе при мечети. Девочкам стало не до игр, им приходилось заменять матерей, многие из которых сражались вместе с мужьями. Но мальчишки оставались мальчишками, только игры их теперь были воинственными. Им разрешили вооружиться ружьями и пистолетами, и они теперь соревновались по-взрослому, стреляя в цель, бросая из пращи уже не просто камни, а самодельные гранаты – маленькие кувшины с порохом и горящим фитилем. В ходу были и луки со стрелами. Наконечники стрел окунались в нефть и поджигались перед выстрелом. Многие юноши были вооружены и саблями, доставшимися им по наследству от погибших отцов. Взрослые взирали на опасные игры без радости, но и не запрещали. Кто мог знать, чем обернется эта битва?