Так прожили хорьки лето и к осени стали совсем уж взрослыми.
Однажды в начале сентября Петя заметил, что Мишка и Гришка громоздят солому и сено к одной стене своей конурки.
— Что это они делают? — удивлялся Петя.
А тут как раз в гости к Иваненко пришел Василий Иванович. Он только что вернулся после каникул.
— Эге, — сказал он, — должно быть, холод скоро наступит.
— А что?
Василий Иванович указал на работу хорьков.
— Там север, — сказал он, махнув рукою вправо, — и заметьте, они к северной стене солому кладут.
— Да ведь сейчас тепло.
— Погоди. Они погоду чуют заранее. Живой барометр!
Петя что-то не очень поверил; уж очень ясный и теплый был день. На другое утро встает, а небо все в тучах, моросит мелкий колючий дождик, а ветер так и рвет с деревьев желтые листья. И подул ветер как раз с той стороны, куда вчера указывал учитель. Северный ветер.
Ай да хорьки!
— А ведь хорькам зимой будет холодно, — говорила Катя, — у них шерсти мало.
— А они себе шубы купят! — засмеялся отец.
Катя думала, что он только шутит, а на деле-то вышло — правда. Конечно, шуб хорьки себе не купили, но зато обросли мягкою густою шерстью, так что стали совсем пушистые. В холодные дни они теперь забирались в солому. Погоду они отлично предсказывали. К какой стороне начнут громоздить солому, с той, значит, и подует ветер.
Зима выдалась очень снежная.
Весною Катя опять стала беспокоиться за хорьков.
— Бедные, им летом будет жарко.
— Не бойся, они шубы до зимы спрячут, — сказал Иваненко.
И в самом деле, в апреле стали хорьки линять, и скоро и следа не осталось от их мохнатой густой шерсти.
Когда весною стали чистить их конурку, то нашли целые запасы уже испортившегося мяса. Оказывается, они часть пищи откладывали впрок.
Однажды во время прогулки Василий Иванович привел ребят посмотреть на хорьков. Хорьки при виде стольких чужих людей очень сердились, шипели и щетинились.
— Пора бы их отпустить на волю, — сказал Василий Иванович, — вы их видели во все времена года. Видели, как они шубы себе справляют, как умеют предсказывать. Ну, что их томить? Отвезти в поле, да и выпустить, — там они пользу принесут.
Нужно сказать, что в это время начался сенокос. В южных губерниях он бывает раньше, чем у нас. В середине июня уже косят во-всю.
И вот, отправляясь в степь на покос, Иваненко поставил конурку в арбу. Петя с Катей тоже поехали.
День был жаркий, на небе ни облачка. В степи чудесно пахло скошенной травою. Белые и красные рубахи косарей там и сям сверкали на фоне зелени.
В арбу впряжены были два больших сивых вола. Они шли медленно, покачивая головами. Наконец приехали.
— Ну, вот, можно выпускать хорьков, — сказал Иваненко и начал точить косу.
Хоть и жалко было расставаться с Гришкой и Мишкой, а в самом деле, больше их держать было не к чему.
Поставив конурку на землю, Петя поднял сетку. Гришка и Мишка высунули мордочки и понюхали воздух, потом осторожно вылезли наружу. Видно было, что степной простор ошеломил их после привычной тесноты. Но тем не менее они очень храбро стали озираться по сторонам. Потом побежали, словно вперегонки, и опять вернулись к конурке.
Дети с интересом следили за ними. Вдруг Мишка ощетинился, и глаза у него сердито сверкнули.
В это время Катя вскрикнула, да так и замерла.
Петя не понял, в чем дело.
А Мишка уже катался по траве с какою-то серою веревкою в зубах, которую он грыз изо всех сил.
— Что такое?! — крикнул Иваненко и подбежал.
Мишка уже не катался. Он выпустил веревку и спокойно ее обнюхивал.
Петя вдруг понял, в чем дело, и вздрогнул. Это была не веревка, а большая, но уже мертвая гадюка.
— Видишь, — сказал отец, — говорил, что хорьки в поле нужнее. Они и змей не боятся: цап за горло — и готово.
Гадюка, повидимому, успела укусить Мишку, но он и внимания на это не обратил. Укусы гадюки хорьку не опасны.
Теперь Мишка и Гришка становились все решительнее и решительнее. Родная природа, должно быть, захватила их. Гришка долго с удовольствием обнюхивал какую-то норку. Возможно, что это была нора такого же, как он, хорька, и он радовался повидать знакомого, а может быть, почуял своего, врага — суслика.
Пете и Кате пришлось помогать отцу, и за работою они забыли про Мишку и Гришку.
Вечером, когда солнце склонилось к закату, отец наложил целый воз скошенной травы и сказал:
— Ну, где же наши приятели?
Хорьков нигде не было.
— Киси! Киси! — кричали дети.
Но острые мордочки Гришки и Мишки не появлялись из травы.
— Киси! Киси!
Никого.
— А может быть, они в конуре?! — воскликнул Петя.
Но конурка стояла пустая.
— Обрадовались свободе, — сказал Иваненко, — всякому зверю хорошо на воле. И вы должны за них радоваться.
— Мы радуемся, — сказали Петя и Катя, но что-то лица их не были особенно радостными.
По правде говоря, им было жалко, что больше они не увидят остромордых своих друзей. Но делать было нечего. Конурку поставили на верхушку воза и поехали на хутор.
Говорили, что в это лето появилось было много сусликов, но потом сразу пропали.
— А ведь это Гришка с Мишкой их прогнали! — сказал Петя.
— Ну, не одни они, а вообще хорьки, — возразил отец.
Но Петя был убежден, что особенно постарались в этом деле его друзья.
Когда осенью он сказал Василию Ивановичу, что хорьков летом отпустили на волю, тот ответил:
— И отлично сделали.