— Господи помилуй…
Глава 9Отсчет пошел
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных
Пушкин подошел к столу, на котором лежали высокая стопка пухлых брошюр. Несколько раз перевязанные бечевкой, они изумительно пахли свежей типографской краской.
— Это, Саня, по нынешним временам оружие посильнее атомной бомбы. Если грамотно применить, то можно тысячами в гроб класть… Кстати, проверим еще раз список, как говориться, рассылки. Не дай Бог, какую-нибудь гниду пропустил.
Открыл блокнот и начал вчитываться в свои записи. Список был составлен уже давно, и включал фамилии тех, в честности и в преданности трону которых он не сомневался.
— Так, Михаил Михайлович Сперанский у нас под номером один. Фигура для империи знаковая. Основоположник российской юридической науки и классического юридического образования. Участник работ по кодификации российских законов, — любитель русской истории, Александр мог многое еще вспомнить о Сперанском, человеке-феномене. Собственно, именно благодаря своей уникальности тот в его списке и стоял под первым номером. — Воспитатель цесаревича, а это ни хухры-мухры. Не каждому доверят воспитывать будущего императора. К тому же, если я не ошибаюсь, именно за него Наполеон предлагал Александру Первому любое королевство на выбор. Словом, Сперанский однозначно точно никакой масонской дичью баловаться не станет.
Ногтем подчеркнул вторую фамилию, и задумался.
— Следующий Александр Христофорович Бенкендорф… Грязи впоследствии на него, конечно, знатно вылили. Как только его имя не склоняли. Называли и держимордой, и душителем свободы, и гонителем истинных патриотов, и подлым псом самодержавия. Помнится, он и меня гонял, как сидорову козу, — снова и снова вглядывался в написанную фамилию, словно решал, вычеркнуть ее из списка или нет. — А с другой стороны, Христофорыч боевой офицер, отличившийся в войне 12-го года с французами. Верен императору, как пес, что для нас большой плюс. Такого человека точно из списка нельзя вычеркивать.
Александр опустил голову и пошел по списку дальше. На некоторых фамилиях он также, как и в предыдущих случаях, останавливался, некоторое время вглядывался, вслух давал несколько комментариев. Иногда ставил крестик, и качал головой, вот как сейчас.
— А вот с тобой, господин Канкрин, не все так хорошо, — только что нарисованный крестик Пушкин обвел дважды, отчего тот до боли стал напоминать классический балкенкройц — немецкий опознавательный знак, наносимый на военную технику. — Ты вроде бы и умница, откуда только не посмотри. Знатный экономист и финансист. Насколько помню, через пару лет даже проведешь денежную реформу, которую позже признаю спасительной для России. Однако, это и настораживает. Там, где деньги, всегда «кучкуются» масоны всех мастей. Им, словно медом намазано… С тобой лучше погодим пока.
Вычеркнул он и Петра Киселёва, тоже одного из влиятельных вельмож при дворе императора. Его супруга была ярой сторонницей отделения Польши и ее возрождения в качестве самостоятельного государства, отчего и эмигрировала в Париж.
— Кто знает, каким местом Киселёв думает? Уверенности в нем, вообще, нет, оттого лучше перебдеть, чем недобдеть. И кто у нас тогда остается? Хм, одни военные: Паскевич, Нахимов, Корнилов, Истомин, Тотлебен. Люди, конечно, заслуженные, но будет ли от них толк?
Ему нужны были действительно влиятельные авторитетные фигуры, к мнению которых прислушиваются, сами они не прячутся под столом от опасности или проблем.
— Черт, у меня такое чувство, что я чего-то упускаю…
Пушкин еще раз «прошелся» взглядом по списку — глаза пробежали сверху вниз, а затем снизу вверх. К сожалению, новые мысли в голове не появились.
— Чиновники есть, военные есть, придворные вельможи тоже на месте, — в задумчивости от откинулся на спинку кресла и стал медленно раскачиваться. Его взгляд рассеяно скользил по стенам, пока, наконец, не остановился на большом деревянном распятии, висевшим над пианино. — Вот же! Про церковь забыл, дурья башка! Ключевой институт в это время, когда без молитвы даже в носу не ковыряются!
От души хлопнув себя по лбу, поэт быстро вписал имя уже знакомого ему митрополита Серафима, возглавлявшего Святейший Правительствующий синод. Священнослужитель после подарка иллюстрированных азбуки и детской библии уже выказывал ему свое особое расположение, наградив одним из высших церковных органов. При личной встрече даже предлагал сделать карьеру в Синоде и стать его правой рукой в деле распространения православия среди инородцев империи.
— Точно, митрополит Серафим! Этот, была бы его воля, точно бы пооткручивал головы всем масонам в России… Вот и предоставим ему повод для этого.
Вскочил с кресла и начал собираться. Теперь, когда перечень адресатов был готов, предстояло разнести все посылки.
— А вот к митрополиту придется своими ножками идти. Ведь, для него у меня есть еще один аргумент, к которому он точно прислушается.
Он решил признаться в том, что должен был очернять императорскую власть, полицию и всех чиновников. Повиниться в своей вине, и тем самым подкрепить свои же собственные слова о заговоре. Могла получиться очень устойчивая система из обвинений и доказательств, подкрепляющих друг друга и вытекающих одно из другого. Не подкопаешься, словом.
Санкт-Петербург, здание Святейшего правительствующего Синода
Митрополит зябко повел плечами, кутаясь в меховое покрывало и вытягивая в сторону печки ноги. На улице хорошо намерзся, и все никак не мог согреться.
— Ягорка! — развернувшись в сторону двери, он громко позвал служку. — Неси чарочку рябиновки, а то зуб на зуб не попадает. Не дай Бог, еще захвораю…
Сразу же бросил взгляд на иконы в «красном углу» и привычно перекрестился.
Служка, невзрачный мужичок в рясе и черном клобуке, появился почти сразу же. Держа в руке небольшой поднос с серебряной рюмкой, прошмыгнул по комнате и оказался у печки.
— Ух, огняная прямо, — опрокинув чарку, митрополит растер пятерней грудь. — Слышь, Ягорка, есть кто там? Чей-то голос вроде слышал. Нежто из Сената кого-то прислали? Ироды, цельными днями только носят, носят и носят свои бумажки. Ладно, зови.
Поклонившись, монах исчез, но только для того, чтобы вновь появиться в комнате. За ним стоял человек в темном плаще и надвинутой на глаза шляпе.
— Ваше святейшество, доброго здравия…
Митрополит прищурился. Голос гостя был знаком, а его самого никак разглядеть не мог. Света от свечей не хватало.
— Александр Сергеевич Пушкин, Ваше святейшество, — человек вышел на свет, и священник сразу же узнал поэта. — Дело жизни и смерти, Ваше святейшество.
Хмыкнув на такое начало разговора, митрополит махнул рукой. Мол, подходи ближе, садись рядом, поговорим. Гость, держа в руках какой-то сверток, подошел ближе и расположился в кресле рядом.
— Уж не надумал ли сюды на службы перейти? — священник хитро посмотрел на Пушкина. Признаться, он был бы совсем не прочь заиметь в штате Синода такого работника. Талантище. — Чего при Дворе груши околачивать? Здесь большому делу послужишь, Веру Православную крепить. Ведь, словом владеешь так, что дай Бог каждому. Настоящий кудесник!
— Нет, Ваше святейшество, я пришел по другому делу, — мотнул головой поэт. — Вот, здесь все подробно изложено.
На небольшой столик рядом с ними лег сверток, из которого гость тут же вытащил серую брошюрку.
— Здесь, Ваше святейшество, история о враге, который решил уничтожить все русское — императора, веру, русский дух. И это не сказка, и не бред больного человека…
От таких слов у митрополита дрогнула рука, когда он потянулся к брошюре. Ведь, не каждый день слышишь о том, кто намеревается поднять руку на самого императора Всероссийского.
— Что? — растерянно спросил священник, с опаской глядя на гостя.
— Вы ведь слышали о масонах? Конечно, слышали. Наверняка, считали глупой католической или лютеранской сектой, члены которой верят в магию и всякую другую дребедень. Так ведь?
Митрополит медленно кивнул. Естественно, он слышал о масонах, в свое время даже кое в чем пытался разобраться, читал о всяких посвящениях, уровнях откровений, рыцарях и магистрах. Помнится, при императоре Александре I Павловиче, брате нынешнего государя-императора, в столице этих самых масонов было столько, что они даже бравировали этим. На баллах только и разговоров было о кругах таинства, степени просвещения и всякой другой дребедени. Поговаривали, что и тогда сам император состоял в одной из масонских лож.
— Слышал, — митрополит снова кивнул. — Пустое это сектантство, глупости, которыми дурят головы непутевых и молодых дворян. Не зря наш государь еще в 1822 г. своим указом запретил в России все масонские ложи.
— Думаете обычной бумажкой можно справиться с теми, чьи предки веками владели всей Европой. Они ей просто подтерлись и продолжили вести здесь свои дела. Сейчас членами только одного лишь масонского ордена Розы и Креста в империи являются тысячи человек в весьма солидных чинах и при больших должностях. Например, обер-полицмейстер Санкт-Петербурга генерал-майор Кокошкин, посол Франции в России барон де Барант и многие другие при Дворе, армии, среди купечества.
Митрополит недоверчиво качнул головой, что, конечно же, не укрылось от внимательного взгляда гостя.
— Не верите, Ваше святейшество? Вижу же, что не верите. А вот так? — на его раскрытой ладони, словно по мановению волшебной палочки, появилась какая-то черно-белая железка. Напоминало печатку или перстень с символами. — Я Александр Сергеевич Пушкин, камер-юнкер.императорской свиты, состоял в масонском ордене Розы и Креста.
Перекатывавшийся на ладони перстень, наконец, остановился, и показал свой бок с гравировкой в виде стилизованных изображений розы и креста.