– После коридора вымоешь туалеты, а когда тихий час закончится – палаты.
– А рожают тоже на этом отделении?
– Родильное в соседнем корпусе. А тебе зачем?
Айбала растерялась и не ответила.
– Ты замуж сначала выйди, а потом интересуйся. А то бывает: привозят безмужних со схватками, в прежние времена таких камнями бы закидали, а теперь помогают этим бесстыжим распутницам внебрачных детей рожать! – Зульфия Рашидовна осуждающе покачала головой и ушла.
Айбала удивленно посмотрела ей вслед. О чем она сейчас говорила? Чтобы родить ребенка, нужен муж. Без мужа дети не получаются. Если женщина спит одна в постели, она нипочем не понесет. При всей строгости воспитания Айбала кое-что знала о таких вещах – не только потому, что была дочерью повитухи, но и потому, что эту тему затрагивали в седьмом классе на уроках биологии (разумеется, крайне осторожно и со всеми возможными иносказаниями).
Не переставая удивляться, Айбала наполнила ведро теплой водой, плеснула из бутыли едкого дезинфицирующего средства, от которого у нее защипало в глазах, натянула резиновые перчатки и принялась за работу.
Уборка была для Айбалы настолько привычным делом, что она не заметила, как вымыла весь коридор. Ей потребовалось три раза сменить грязную воду на чистую. Дома для этого пришлось бы кипятить дополнительный бак.
Айбала все ждала, что вот-вот появится настоящая санитарка, но та так и не появилась (может, передумала, когда узнала, что ей придется не только мыть полы, но и ухаживать за утками?). Помимо страха разоблачения, Айбалу мучил голод. Она не могла думать ни о чем, кроме горячего хинкала, который любила больше остальных блюд. До ужина оставалось еще три часа (на посту висел листок с режимом работы отделения, и Айбала внимательно его изучила). Когда рези в желудке стали нестерпимыми, она решила попросить у Асбат чашку чая, но та куда-то запропастилась. Тогда Айбала, виновато озираясь, вошла в раздевалку, а оттуда – в смежную комнату, где санитарки пили чай и обедали.
У окна стоял покрытый клеенкой стол, на столе – чашки, пиала с колотым сахаром и тарелка с халвой. На маленькой газовой плитке закипал чайник. Айбала взяла с тарелки кусочек халвы, положила в рот и быстро разжевала. Не удержалась и взяла еще кусочек. Халва была покупная и невкусная: горчила и отдавала маслом. Мама бы обиделась, если бы ее такой угостили. У Шуше халва была нежная, рассыпчатая и сладкая, но не приторная.
Вспомнив о родителях, Айбала вновь ощутила вину и страх. Даже если Тимур зашел к ним и предупредил, что Айбала уехала с Алимой в Цуриб, прошло уже много времени, она давно должна была вернуться. А если не зашел? Разозлился на Айбалу или просто забыл о ее просьбе, а может, до сих пор не вернулся в аул, потому что помогает Рахману чинить машину.
Она еще могла успеть на вечерний автобус, если бы вышла из больницы прямо сейчас и отправилась на автостанцию. Для этого ей надо было переодеться в свою одежду и незаметно проскользнуть мимо поста к выходу. Но Айбала не могла уйти, не повидав Алиму и не убедившись, что та хорошо перенесла операцию и пришла в себя.
Чайник закипел. Айбала умела обращаться с газовой плиткой. Такие плитки стояли на кухнях Зайнаб и Гезель. Она выключила чайник, налила в чашку с отколотой ручкой кипяток, кинула пару кусочков сахара и, дуя и обжигаясь, выпила прямо так, без заварки, потому что на столе ее не было, а заглянуть в шкафчик она не решилась.
В этот момент из соседней комнаты послышались голоса. Вошли Асбат и еще одна медсестра, смуглая и горбоносая, почти такая же некрасивая, как Айбала. Девушки смеялись и болтали, но при виде Айбалы замолчали и переглянулись.
– Простите, – вспыхнула Айбала. – Тут чайник кипел… я выключила.
– Чай пьешь? – спросила горбоносая.
– Только кипяток. Я заварку не нашла.
– Надо было тут посмотреть. – Девушка вынула из шкафчика жестяную банку. – Не стесняйся, бери все что нужно. Потом из дома свое принесешь.
– Я пойду, мне еще палаты мыть…
– Молодец, коридор и туалеты чисто убрала, я проверила, – похвалила Асбат. – Прежняя уборщица плохо убиралась, поэтому ее уволили.
Смущенная незаслуженной похвалой, Айбала по-прежнему ждала разоблачения. Это было так мучительно, что она решила, не откладывая, разыскать Алиму и после этого покинуть больницу.
Тихий час закончился, и в коридоре стало оживленно: пациентки неспешно прогуливались мимо палат или сидели на скамейках, расставленных в простенках между окон, и беседовали. Они были одеты в одинаковые байковые халаты поверх рубашек и шаровар, волосы небрежно повязаны платками, некоторые были вовсе без платков, ведь на отделении работали только женщины. Мужчины-врачи, не говоря о мужчинах-посетителях, сюда не допускались. Айбала не знала, какими недугами страдают эти женщины, и могла лишь догадываться о причинах, которые привели их в больницу. Ее односельчанки тоже болели по-женски, особенно холодными зимами, но в амбулаторию, а тем более в больницу, не обращались – лечились сами.
В послеоперационной палате стояли две койки. На одной лежала пожилая женщина, на другой – Алима. Ее глаза были закрыты, к тоненькой руке тянулся прозрачный провод от капельницы, стоявшей в изголовье. Алима была такая бледная, словно из нее выкачали всю кровь. Под глазами – фиолетовые круги, нос заострился, щеки ввалились.
– Алима! – шепотом позвала Айбала. – Алима, слышишь меня?
Вместо Алимы глаза открыла пожилая женщина и, тоже шепотом, заругалась на Айбалу:
– Что шумишь? Она еще в себя не приходила. Только недавно ее привезли.
– Как – недавно? – растерялась Айбала. – Разве операция столько длилась?
– Не знаю ничего, иди отсюда, дай покой людям!
Растерянная Айбала вышла из палаты и в дверях столкнулась с медсестрой.
– Ты что здесь делаешь? – удивилась та.
– Так полы надо мыть, – нашлась Айбала.
– Когда пациентки от наркоза отходят, в эту палату могут заходить только медсестра и врач.
– А что с той девушкой, Алимой?
– Ты ее знаешь?
– Мы из одного аула. Она поправится?
– Не знаю. Много крови потеряла. Ей чужую кровь перелили.
– А детей Алима сможет иметь?
– Вай, какие дети! Ей там удалили все, понимаешь?
– Вырезали? – ахнула Айбала.
– Еле-еле спасли, полный живот крови был. Еще немного – и призвал бы ее Аллах. Намучилась, бедняжка. И как она такую боль вытерпела? – Медсестра сочувственно цокнула языком.
– Я могу с ней немного побыть?
– Позже, когда ее переведут в общую палату. Иди работай, а то выгонит тебя Зульфия Рашидовна в первый же день. Ты разве еще не поняла, какая она строгая? Ее все отделение боится! – сказала медсестра таким тоном, словно гордилась суровым нравом начальницы.
Айбала вернулась за ведром и шваброй и пошла в туалет набирать воду. Ее очень расстроили слова медсестры, перечеркивавшие надежду Алимы на счастливую жизнь. Тимур не станет жить с бесплодной женой. Никто из мужчин не стал бы. И разве можно их за это осуждать?..
Айбала знала, что должна сказать Алиме правду. Лучше это сделает она, чем посторонний человек. Значит, ей придется остаться в больнице до утра. Куда она пойдет на ночь глядя?
Все палаты были заполнены пациентками. Две палаты были для «лежачих» (так называли женщин после операций, которым нельзя было вставать даже в туалет). Обе располагались напротив поста, и двери в них были всегда открыты, чтобы медсестра могла услышать, если она кому-то срочно понадобится. Асбат показала Айбале эмалированные судна (это их по какой-то необъяснимой причине называли утками, хотя на птиц они совсем не были похожи), которые нужно было приносить женщинам по их просьбе, а потом выносить в туалет, мыть и возвращать под кровать.
Айбала умела ухаживать за лежачими больными. Она два года ходила за бабушкой Берцинай, матерью отца, которая умерла позапрошлой зимой в возрасте примерно девяноста лет (бабушка не знала точно, когда родилась, помнила только, что это случилось задолго до прихода советской власти). Она сломала ногу, поскользнувшись на обледенелой ступеньке крыльца, и больше уже не вставала с постели. Шуше устроила для свекрови высокую лежанку на веранде, откуда та могла видеть горы и небо. Обязанностью Айбалы было обмывать бабушку, кормить ее и менять ей белье. Бабушка была капризна и придирчива, отказывалась переворачиваться, выплевывала еду и требовала, чтобы за ней ухаживала ее любимая внучка Гезель, которая к тому времени уже вышла замуж. Айбала терпеливо сносила ее прихоти, обихаживая бабушку до самой последней минуты, пока за ней не пришел Ангел смерти. Вот почему Айбала легко управилась с женщинами в «лежачих» палатах и нашла для каждой ободряющее слово, удостоившись ласковых обращений «дочка» (от пациенток постарше) и «сестра» (от ровесниц).
Позже Айбала спросила у Асбат, чем болеют эти женщины. Та ответила, что у кого-то осложнения после выкидыша, у других – кровотечения или воспаления, а у прооперированных удалили внутреннюю опухоль или, как у Алимы, внематочную беременность.
Врачи обходили палаты дважды в день: после завтрака и перед ужином. Остальное время они проводили в операционной, ординаторской или в приемном покое. Трое акушеров-гинекологов (разумеется, все женщины) сменяли друг друга на дневных и ночных дежурствах и на «приеме», то есть в приемном покое (Альбина Магомедовна, которая осматривала Алиму, как раз дежурила на «приеме»). Все трое были практикующими хирургами и наблюдали своих пациенток после операций. В особо сложных случаях приглашали консультантов с родильного отделения.
Чародинская больница была одна на весь район, и коек часто не хватало. В таких случаях женщин отвозили в Гуниб, расположенный в тридцати километрах от Цуриба. Алиме повезло, что для нее в этот день нашлось место.
– С утра умерла одна женщина, и койку не успели занять, – объяснила Асбат.
Айбала сочла ее слова недобрым предзнаменованием, но промолчала. Если бы не эта несчастная, Алимы тоже уже не было бы среди живых – поездку в Гуниб она бы не перенесла.