В семь часов раздалось громыхание тележки и зычный голос буфетчицы: «Ужин! Ужин!». Пациентки вышли в коридор с алюминиевыми мисками и кружками в руках. Буфетчица – дородная энергичная женщина – ловко, одним отточенным движением накладывала в тарелку плов из огромного чана, водружала сверху ломоть лепешки, наливала из пузатого медного чайника горячий чай и везла тележку к следующей палате.
От запаха еды желудок Айбалы возмущенно заурчал. Когда тележка поравнялась с ней, она отвернулась и сделала вид, будто изучает пятно на линолеуме, которое она, как ни старалась, так и не смогла отмыть.
Тележка остановилась рядом с ней.
– Новенькая? – спросила буфетчица.
Айбала кивнула.
– Голодная?
Айбала снова кивнула.
– Тарелка есть?
Айбала покачала головой.
Буфетчица протянула ей миску с пловом и лепешкой.
– Держи. Тарелку потом вернешь.
В сестринской Айбала нашла в ящике стола ложку и принялась за еду. Несмотря на острый голод, она сразу поняла, что повар, готовивший плов, или совсем не умел это делать, или сильно пожалел продуктов. Плохо промытый рис слипся в комок, крохотные кусочки баранины были жирные и жилистые, морковь разварена, а чесноком и зирой даже не пахло. Это была скорее рисовая каша, сдобренная мясом, но Айбале выбирать не приходилось.
После ужина из ординаторской вышла врач – светловолосая веснушчатая женщина в белой шапочке вместо головного платка. К ней присоединились Зульфия Рашидовна и обе медсестры, Асбат и Чапар. Женщины вошли в послеоперационную палату и находились там довольно долго. Приблизившись к двери, Айбала услышала голоса, которые явно о чем-то спорили. Она слышала только обрывочные фразы, но поняла, что с Алимой плохо.
– Большая кровопотеря…
– …машиной в Махачкалу?
– …вряд ли выдержит…
Когда врач и медсестры перешли в другую палату, Айбала проскользнула в дверь, опустилась на пол у кровати Алимы и взяла ее за руку.
– Не умирай, – прошептала она. – Что я скажу твоему мужу, когда он придет? Что скажу твоей матери? Они каждый день будут ходить мимо моего дома и знать, что я была тут с тобой и позволила тебе умереть.
– Подруга твоя? – послышался голос с соседней койки.
Теперь та, другая, пациентка говорила сочувственно, без прежнего раздражения.
Айбала кивнула. Она была слишком расстроена, чтобы объяснить, что с Алимой ее связывают не узы родства или дружбы, а нечто другое, заставляющее ее чувствовать ответственность и даже вину, хотя ни она, ни Шуше не были виноваты в случившемся. Такое могло произойти с любой беременной. Невозможно ни предугадать, ни предотвратить то тайное, человеческому глазу недоступное, что сокрыто в недрах женского тела и либо дает новую жизнь, либо отнимает ее у той, которая жаждала быть хорошей женой и матерью.
– Возьми стул, не сиди на полу.
– Мне нельзя тут находиться… Врач придет и прогонит меня.
– Не прогонит. Людмила Савельевна добрая женщина.
– Как-как вы ее назвали? – удивилась Айбала.
– Людмила Савельевна. Она русская. Давно в этой больнице работает, внучку мою старшую после выкидыша лечила.
Айбала придвинула стул к койке и примостилась на нем боком, чтобы не сидеть спиной к женщине, которая была намного ее старше, – это считалось большим неуважением.
Тишина давила, заставляла Айбалу нервничать. Ей хотелось заполнить эту тишину любыми, даже ничего не значащими, словами.
– Вас как зовут, уважаемая? – спросила она.
– Фарида Ахмедовна.
– Что с вами случилось?
– В животе опухоль выросла. Вот такая! – Фарида Ахмедовна сжала кулак. – Докторша ее вырезала и на анализ отправила, сказала – лучше проверить, чтобы плохое исключить.
– А почему вас в общую палату не переводят?
– Свободных мест нет. Утром выписка будет, койка освободится. Пока здесь полежу.
– Вам живот разрезали, да?
– Уй, еще как разрезали! – гордо подтвердила женщина. – Через неделю нитки вытащат, сын приедет и домой меня отвезет. Знаешь, кто мой сын?
– Кто?
– Начальник всей милиции Цуриба.
– Да продлит Аллах его годы, – уважительно отозвалась Айбала.
– Иншааллах! Вазир хотел, чтобы мену одну в палате положили, но я сказала: не надо, сынок, другим женщинам тоже помощь нужна, а если я одна всю комнату займу, куда остальных девать? Разве я особенная, чтобы ко мне такое отношение? – Фарида Ахмедовна охнула и поморщилась.
– Сильно болит? – сочувственно спросила Айбала.
– После укола полегчало. По надобности хочу, а как встать – не знаю.
– Что вы, нельзя вставать! Сейчас помогу вам.
Айбала заглянула под кровать, нашла утку, осторожно подсунула под женщину, стараясь не задеть живот, подождала, пока та закончит, и отнесла утку в туалет. А когда вернулась, увидела, что Алима открыла глаза и смотрит перед собой странным немигающим взглядом.
– Ай, очнулась! – обрадовалась Айбала.
– Хадиджу видела… – прошептала Алима. – К себе звала.
Хадиджей звали младшую сестру Алимы. Она погибла, сорвавшись в ущелье, когда собирала прошлой весной черемшу на поросшем лесом горном склоне. Хадиджа подошла слишком близко к краю, ноги заскользили по влажной, не просохшей от растаявшего снега земле, а рядом не оказалось дерева, за которое можно было бы ухватиться. Женщины, с которыми Хадиджа пошла за черемшой, услышали ее крик, прибежали, но увидели только нож и полупустой мешок, которые валялись возле обрыва. Хадиджа была беременна первенцем. Мадина, ее свекровь, не хотела брать ее с собой, но потом уступила: у нее болела спина и она не смогла бы донести до дома набитые черемшой мешки. Как же Мадина потом выла, как била себя кулаками в грудь, как валялась в ногах сына, вымаливая прощение! Сын пытался ее поднять и все повторял: «Не надо, мама, встань, не надо, встань…» – а сам рыдал, словно ребенок.
– К себе звала, – улыбаясь повторила Алима. – Такая красивая, а на руках маленькая девочка…
Айбала поняла, что это значит, и воскликнула:
– Не ходи к ней! Скажи, позже придешь. Скажи, твое время пока не настало.
– Хадиджа говорит, я ей нужна, чтобы дочку нянчить. А здесь я никому не нужна.
– Ты мужу своему нужна. Матери нужна, она уже Хадиджу потеряла, если и тебя потеряет, с ума сойдет от горя.
– Помолчи, слушать мешаешь, – Алима нахмурилась и отвернулась.
– Оставь ее, дочка, – мягко сказала Фарида Ахмедовна. – Ее жизнь в руках Всевышнего.
Все было напрасно, горько подумала Айбала. И поездка в райцентр, и попытка выдать себя за другую, и работа, которой она занималась весь день, и ее решение остаться в больнице до утра. Отец не станет слушать ее оправданий – запрет дома навсегда. Не гулять ей на свадьбе Медины, не помогать женщинам с родами, не покупать в магазине липкие карамельки к чаю. Кончится тем, что отец выдаст ее за Анвара-башмачника. Лучше бы она сразу за него вышла еще два года назад.
Айбала задремала, положив голову на край кровати. Сквозь сон она смутно слышала, как открылась дверь и кто-то заговорил удивленно-недовольным голосом, как что-то ответила Фарида Ахмедовна, а потом снова наступила тишина.
Сквозняк от окна дул по ногам, но Айбала была привычна к холоду. Она вроде бы спала и в то же время бодрствовала, улавливая каждое движение Алимы, боясь пропустить тот момент, когда нужно будет бежать за врачом, и сама не заметила, как уснула крепко, по-настоящему.
Айбала проснулась словно от толчка и вначале не поняла, где находится. На прикроватную лампу кто-то набросил полотенце, и комната тонула в полумраке, только кровать была в круге мягкого света, и этот свет падал на неподвижное лицо Алимы, казавшееся застывшей маской. Вначале Айбала подумала, что случилось непоправимое, и похолодела от ужаса, но потом увидела, как поднимается и опускается грудь Алимы, и облегченно выдохнула.
Стон, разбудивший ее, повторился. Стонала Фарида Ахмедовна.
– Сильно болит? – спросила Айбала.
С трудом поднявшись на ноги, которые затекли и замерзли, она подошла к соседней койке и с сочувствием вгляделась в лицо пожилой женщины.
– Вай, сильно! Звонок жму, чтобы медсестра пришла, – Фарида Ахмедовна показала на кнопку в стене рядом с кроватью. – Но она все не идет. Сломался, может?
– Сейчас схожу за ней.
– Спасибо, дочка.
На посту никого не было. Наверное, Чапар, дежурившая в ночь, вышла в туалет.
Айбала ждала, но медсестра не появлялась. Она заглянула в туалет, но все кабинки были свободны. Наверно, Чапар ушла спать в сестринскую, хотя это запрещалось правилами. Если бы на пост вместо Айбалы заглянула Зульфия Рашидовна, ох и досталось бы Чапар!..
Айбале не пришло в голову, что и она тоже не должна была спать в палате Алимы, ведь она находилась на дежурстве. Она не подумала об этом, потому что на самом деле не была санитаркой и собиралась утром покинуть больницу.
– Нашла медсестру, дочка? – с надеждой спросила Фарида Ахмедовна.
– Нет, но вы не переживайте, я вам помогу.
Айбала села у нее в ногах и откинула одеяло.
– Как поможешь? – испугалась та. – Что хочешь делать?
– Я боль умею снимать. Не бойтесь. Скоро все пройдет.
Айбала осторожно, едва касаясь, положила ладони на послеоперационную повязку и сосредоточилась на том, чтобы вытянуть боль из раны. Она боялась, что из-за повязки у нее ничего не получится, но через некоторое время ощутила знакомое покалывание в ладонях и тепло, поднимавшееся от запястий к предплечьям.
Фарида Ахмедовна расслабилась и задышала спокойнее.
– Уходит боль, – удивленно сказала она. – Как ты это делаешь?
– Не знаю.
– Ты хоть бы имя свое назвала.
– Простите. Меня зовут Айбала.
– Ай, как мою внучку! Ты тоже родилась в полнолуние[27]?
– Не знаю. Мама меня так назвала.
– Ты что-то путаешь. Детям или отец имена дает, или мать отца.
– Да, так обычно и бывает, но мои родители после свадьбы договорились, что сыновей отец станет называть, а дочерей – мама. Только так вышло, что отец ни одного имени так и не придумал. – Айбала улыбнулась.