– Неужели у тебя ни одного брата нет? – ахнула Фарида Ахмедовна.
– Нет, только сестры.
– Твой отец мог взять еще одну жену, раз уж первая жена не выполнила перед ним свой долг.
– Мама не виновата. Вы разве не знаете, что у некоторых мужчин совсем не могут рождаться мальчики? Если бы отец женился снова, скорее всего у него опять родились бы одни девочки.
– Это кто тебе такую глупость сказал?
– В школе рассказывали. В организме мужчины есть такие клетки, которые…
– Не забивай мне голову, дочка! – сердито перебила Фарида Ахмедовна. – Я всю жизнь без этих наук прожила, три класса только одолела, может потому и родила семерых сыновей и только одну дочь. Как выдали меня замуж в четырнадцать лет, так и рожала каждый год, пока муж не сказал, что хватит детей, в доме уже не помещаются. А сейчас все умные стали, науки, вишь, изучают. Внучки книгами обложатся и давай умные мысли говорить, одна так и вовсе в институт собралась, в Махачкалу уезжает. Доктором, говорит, стану. Ай, позор какой!
– Почему позор? – удивилась Айбала. – Разве доктор – плохая профессия? Женщины, которые в этой больнице работают, тоже сперва в институте учились. Они жизни спасают, операции делают. Их все уважают. И внучку вашу станут уважать.
– Может и так, – неохотно согласилась Фарида Ахмедовна. – Да только кто детей рожать станет, если все женщины работать пойдут?
– Можно и работать, и детей рожать. Вот Людмила Савельевна разве не замужем?
– Замужем. За одноклассником моего сына, Закиром.
– И дети у нее есть?
– Два сына.
– Вот, а она хирургом работает. Значит, смогла и детей родить, и врачом стать.
– Так ведь она русская! У них все не так, как у нас. И что такое двое детей? Считай, что ничего.
– Только один Аллах ведает, у кого сколько детей будет. Кому-то Он много детей дает, а кому-то – ни одного. Вот у Алимы никогда больше…
Вспомнив про Алиму, Айбала охнула и метнулась к соседней койке.
Алима лежала в прежней позе, только глаза ее были открыты и невидяще смотрели в потолок. Айбала прикоснулась к ее щеке и отдернула руку, будто обожглась: щека была холодная, неживая.
Айбала сдержала рвущийся наружу крик, но Фарида Ахмедовна все равно услышала и испуганно спросила:
– Что случилось, дочка?
– Алима умерла.
– Иннаа лил-ляяхи ва иннаа иляйхи рааджи‘уун. Твоя подруга умерла как мученица, поэтому врата рая открыты для нее. Не плачь. Плач по покойнику – отрицание воли Всевышнего.
– Хорошо, – сдавленно сказала Айбала. – Я не буду плакать.
– Сходи за докторшей.
Айбала пошла к выходу, ничего не видя перед собой, натыкаясь на мебель. Она пыталась сдержать рвущиеся наружу рыдания, слезы заливали ее лицо.
Она не уберегла Алиму, она одна виновата в ее смерти! Зачем, зачем она отвлеклась на разговор с Фаридой Ахмедовной и сидела у ее постели? Как могла забыть про Алиму, ради которой осталась в больнице на ночь?
Айбала постучала в ординаторскую и, не дождавшись ответа, вошла. Людмила Савельевна спала на диванчике за ширмой, но услышав, как скрипнула дверь, открыла глаза, сфокусировала на Айбале сонный взгляд и села. Она была без шапочки, светлые волосы спутанной копной рассыпались по ее плечам и спине.
– Что случилось?
– Алима Сулейманова умерла.
Людмила Савельевна сунула ноги в тапочки и выбежала из ординаторской. Айбала не пошла за ней. Она не могла вернуться туда, где лежала мертвая Алима.
Она подошла к окну и выглянула во двор, но до рассвета было еще далеко, и двор окутывала темнота. В соседнем корпусе светились несколько окон. Там сейчас тоже не спали: рожали детей, мучились от боли или умирали.
Слезы снова подступили к глазам. Айбала не хотела плакать, но была слишком измучена, чтобы бороться с этой слабостью; плач сулил облегчение, которого она жаждала, ведь рядом не было никого, кто мог бы облегчить ее душевные муки. И Айбала разрыдалась: горько, взахлеб, как не плакала еще ни разу в жизни. Ничком упав на диван, она спрятала лицо в подушку, пахнущую сладковатыми духа́ми русской докторши, и отдалась своему горю.
Она не знала, сколько прошло времени, когда вернулась Людмила Савельевна. Айбала села, уверенная, что сейчас ей достанется за то, что она легла на чужую постель, но докторша отругала ее совсем за другое.
– Если будешь плакать по каждой, кто здесь умирает, надолго не задержишься. Понимаю, неприятно: только устроилась на работу – и сразу смерть. Но такое случается редко, мы спасаем большинство пациенток, иначе от нас тут не было бы никакого толку.
– Алима была моей подругой.
– В самом деле? Но ее привезли из отдаленного аула, а ты местная. Или она после замужества переехала из Цуриба в тот аул?
– Дело в том… В общем, я не та, за кого меня тут приняли.
Айбала рассказала все подробности этого долгого дня, начиная с раннего утра и заканчивая последними минутами жизни Алимы. Как она пошла с матерью-повитухой к Сулеймановым, как Алима упросила ее ехать с ней в амбулаторию, как доктор Гуржанат велела сопровождать Алиму в Цуриб, как они ехали в «Рафике», а потом водитель уехал назад без нее, потому что Айбала забыла его предупредить, как она пыталась узнать, куда увезли Алиму, и как на отделении ее приняли за другую, а она не решилась сознаться, пока не повидает Алиму.
– Где же тогда настоящая санитарка? – недоуменно спросила Людмила Савельевна.
– Не знаю. Может, передумала работать?
– Как она могла передумать, если ее уже в отделе кадров оформили и ждали только, когда она на отделение поднимется.
– Не знаю, – повторила Айбала.
– Ладно, я это выясню. Странный случай.
– Почему Алима умерла?
– Много крови потеряла. Пришлось ей чужую кровь переливать, но не помогло. С таким здоровьем ей вообще нельзя было детей иметь.
– Но Алиму можно было спасти, если бы ее сразу разрезали?
Людмила Савельевна помолчала, словно решала что-то для себя, потом кивнула:
– Скорее всего. При внематочной беременности каждый час важен. Женщина в таком положении начинает чувствовать боль в самый последний момент, и с этой минуты любое промедление может стоить ей жизни. Если бы Алиму сразу осмотрел опытный врач…
Айбала вспыхнула и сказала резче, чем следовало:
– Моя мать – очень опытная! Она сразу сказала, что с Алимой. Только сделать ничего не могла.
– Я не сомневаюсь в опытности твоей матери, – спокойно, ничуть не обидевшись, отозвалась Людмила Савельевна. – Деревенские повитухи спасают жизни и рожениц, и младенцев. Без повитух смертность в аулах была бы гораздо выше. Но мало что можно сделать, не имея даже инструментов, не говоря уже об операционной. Вот и получается, что пока такую беременную доставят в больницу, пока оформят в приемном покое и положат на операционный стол, драгоценное время может быть уже потеряно.
– Почему в аулах нет амбулаторий? – горько спросила Айбала. – Почему в нашем ауле нет такого врача, как доктор Гуржанат или вы? Наши женщины много рожают, почти у каждой каждый год новый ребенок. Им повезло, что мама – опытная повитуха. Она ребенка внутри перевернуть может, и вытащить его, если застрял, и кровотечение остановить. Она и меня всему научила, но я все равно очень боялась, когда она заболела и мне пришлось делать это самой: вдруг что-то не так пойдет, а у меня опыта нет.
– Ты умеешь роды принимать? – удивилась Людмила Савельевна.
– Да. Я дочь повитухи и сама стану повитухой, когда настанет время маму сменить.
– Тебе нравится этим заниматься?
– Нет, – честно ответила Айбала. – Мне нравится облегчать женщинам боль. Но меня никто не спрашивал. Родители просто решили, что так будет. Поэтому меня замуж и не отдали. А теперь уже поздно.
– Почему поздно? Разве тебе много лет? Ты еще молодая.
– Через две недели мне будет двадцать два. Так что я уже старая для замужества.
– Глупости. – Людмила Савельевна улыбнулась. – Я вышла замуж в двадцать три.
– Так ведь вы русская, у вас все иначе.
– Но я вышла за дагестанца. А он не посчитал меня старой.
– А где вы с ним познакомились? В Москве?
– Я в Москве никогда не была. Приехала в Цуриб из Свердловска, по распределению после окончания мединститута. Здесь и познакомилась с Закиром.
– Не удивительно, что он захотел на вас жениться. Вы такая красивая!
– Спасибо. – Докторша снова улыбнулась, но тут же приняла серьезный вид. – Однако надо решать, что с тобой делать. Ты ведь не можешь чужое место занимать.
– Почему не могу? Просто буду вместо той Айбалы, раз она передумала.
Айбала сказала это и тут же удивилась сама себе. С самого утра она думала о том, как ей вернуться домой. Но когда она произнесла эти слова, то поняла, что хочет остаться в больнице. Это было тем более странно, что Алима умерла и Айбалу здесь больше ничего не держало.
– Нет. – Людмила Савельевна покачала головой. – Так не делается. А вдруг проверка из города? Не только отделу кадров достанется, но и главврачу. Тут все работают официально, по документам.
– А нельзя ту Айбалу уволить, а меня на ее место принять?
– Нельзя. Опыта у тебя нет. Ты ведь раньше санитаркой не работала.
– Без опыта тоже можно хорошо работать. Я сегодня все правильно делала, никто даже не догадался, что я не та Айбала, Зульфия Рашидовна меня даже похвалила за то, что я все успела, и полы хорошо вымыла, и туалеты, и белье грязное рассортировала для прачечной.
– И пациентки, я слышала, хвалили тебя, – задумчиво произнесла врач. – Ладно. Попробую за тебя замолвить словечко. Зульфия Рашидовна в хороших отношениях с начальницей отдела кадров.
– Ай, замолвите, пожалуйста!
– Потребуется твой паспорт для оформления.
– У меня его нет… – Айбала похолодела от дурного предчувствия.
– Тогда домой за ним съездишь.
– Если я появлюсь дома, отец меня больше не выпустит.
– Придется тебе что-нибудь придумать. – Людмила Савельевна пожала плечами и поднялась. – Ладно, утром решим. Я должна написать отче