Прежде ни одна девушка в ауле не подвергала своих родителей такому унижению.
Понимая это, Айбала находилась в таком душевном смятении, что, вели ей Шуше немедленно отправляться домой, она не нашла бы мужества спорить и подчинилась бы. Но Шуше об этом не догадывалась. Она смотрела на дочь и не узнавала ее. В лице Айбалы появилось что-то новое – некая внутренняя сила, странная уверенность в себе, граничащая с вызовом. Вот что делает райцентр с неискушенными девушками, горько подумала Шуше. Стоит им проехаться в автобусе, поглазеть на парней и зайти в универмаг, они начинают мнить себя свободными и воображают, будто достойны лучшей жизни, чем жизнь в ауле. А тут еще эта русская докторша, о которой говорил Джавад. Без ее влияния явно не обошлось.
Неужели Айбале настолько плохо жилось до́ма, что она согласилась мыть больничные туалеты, лишь бы не возвращаться к родителям? Шуше не понимала, она просто не могла этого понять, хотя считала себя неглупой женщиной, и житейской мудрости ей было не занимать. Она пыталась найти правильные слова, чтобы внушить дочери, какую непоправимую ошибку та совершает, какой позор навлекает на себя и семью, но слова почему-то не желали произноситься. Шуше смотрела на Айбалу и все сильней ощущала, как разверзается между ними пропасть, словно две скалы, тысячелетиями стоявшие плечом к плечу, внезапно оказались по разные стороны разлома, образовавшегося после землетрясения, как случилось на памяти Шуше много лет назад, когда она была маленькой девочкой.
– Где ты живешь? – наконец спросила она.
– В общежитии при больнице.
– Тебя взяли без документов?
– Я сделала новый паспорт. Мне помогли.
– Русская докторша?
– Нет, не она.
– А кто? Ты в Цурибе никого не знаешь.
– Не важно. Главное, что я работаю, скоро получу первую зарплату, мне есть где жить. Я ни о чем не жалею.
– Что ж. – Шуше положила узел на кушетку, развязала его и вынула пахучий промасленный сверток. – Это пирог с овечьим сыром и зеленью. Я всегда такой пеку на твой день рождения.
– Я помню, – дрогнувшим голосом сказала Айбала.
– Вряд ли ты сама такой испечешь, а что за день рождения без пирога? – словно оправдываясь, пояснила Шуше. – Тут кое-что из твоей одежды и новые чувяки. Старые, в которых ты тогда к Алиме ушла, совсем небось развалились.
– Спасибо, – пробормотала Айбала, сглотнув ком в горле.
– Я пойду. Во дворе Рахман Мяршоев ждет. На машине меня привез.
– Как там Меседу? Все хорошо у нее?
– Не знаю. Я после никаха ее не видела.
– Ни разу? – удивилась Айбала.
– Садулла-хазрат не позволяет матерям своих жен приходить в его дом.
– Но Меседу могла бы сама к тебе прийти, если…
Шуше не дослушала и вышла, не попрощавшись.
Только когда за ней закрылась дверь, Айбала осознала, что все это время практически не дышала. Сделав глубокий вдох, она ощутила дразнящий запах пирога. Вспомнила про ужин, взяла пирог и узел с одеждой и поспешила на отделение.
В начале мая Айбале выдали зарплату за неполный месяц. Хотя ставка санитарки оплачивалась очень скромно, Айбала обрадовалась этим деньгам. Половину она сразу раздала медсестрам и соседкам по комнате, у которых вынужденно занимала на разные мелочи, а на оставшиеся деньги купила самое необходимое из одежды: Шуше привезла ей совсем немного, да и то все теплое, а май наступил неожиданно жаркий.
Десятого мая начался Рамадан, а тринадцатого Людмила Савельевна попросила Айбалу зайти в ординаторскую. Айбала подумала, что там нужно прибраться, и ответила, что сейчас придет, только нальет в ведро воды, но докторша сказала, что это не нужно.
По серьезному выражению лица докторши Айбала ожидала выговора или, по меньшей мере, неприятного разговора, хотя, как ни пыталась, не могла вспомнить ни одного проступка, да и выговоры младшему медперсоналу делала Зульфия Рашидовна: в больнице существовала строгая иерархия, которую не нарушали без крайней необходимости.
– Ты слышала про Чернобыль? – спросила Людмила Савельевна.
Айбала покачала головой.
– Это город на Украине. Три недели назад там произошла авария на атомной электростанции. Подробностей я не знаю, но пострадали люди.
– Погибли?
– Нет. Ты что-нибудь знаешь про радиационное облучение?
Айбала снова покачала головой: в школе такое не проходили. Она не понимала, зачем докторша рассказывает ей про этот Чернобыль.
– На Чернобыльской электростанции взорвался ядерный реактор. Это привело к выбросу радиации, которая накрыла город Припять, расположенный рядом с АЭС.
– АЭС? – недоуменно повторила Айбала.
– Атомной электростанцией, – терпеливо объяснила Людмила Савельевна. – Жители Припяти и близлежащих населенных пунктов, в том числе беременные женщины и дети, получили большую дозу радиации и были эвакуированы из города. Если ничего не предпринять, у них может развиться лучевая болезнь, которая почти наверняка приведет к смерти.
– Откуда вы все это знаете?
– Последствия радиационного облучения изучают в мединститутах. И мой отец – физик-ядерщик. Он принимал участие в строительстве такой же АЭС под Ленинградом. Когда произошла авария в Чернобыле, мы с ним созвонились и обсудили возможные последствия.
Айбала растерялась от избытка непонятной информации. Она беспокоилась, что не успела вынести утки в «лежачей» палате, если об этом узнает Зульфия Рашидовна, ее ждет нагоняй.
– А что можно сделать, чтобы эти люди не умерли? – спросила Айбала в надежде, что докторша закончит свой странный рассказ и отпустит ее.
– Увезти их как можно дальше от радиоактивной зоны, давать специальные препараты, в идеале – поместить в санаторные условия. Собственно, это и было сделано, по крайней мере в отношении беременных и детей. Их рассадили по автобусам и развезли по разным регионам Украины и России. Часть населения Припяти была отправлена в Дагестан. Ты знаешь про Избербаш?
– Это курортный город на берегу Каспийского моря.
– Верно. Там расположены санатории, которые тянутся вдоль побережья до села Инчхе. Один из санаториев под Избербашем, который недавно открылся после ремонта и еще не был заселен, спешно готовят к приезду пострадавших беременных женщин. Сейчас идет набор медперсонала. Зарплаты хорошие, но людей приходится уговаривать.
– Почему? Эти женщины заразные?
– Нет, в том и дело. Но не все санитарки и даже медсестры это понимают. Последствия радиационного облучения недостаточно хорошо изучены, и этот предмет не преподают в медучилищах. Хочешь туда поехать?
Айбала подумала, что Людмила Савельевна шутит. Но у докторши был крайне серьезный вид.
– Но у меня нет опыта.
– Ты работаешь в больнице больше месяца и хорошо знаешь свои обязанности, а там будет то же самое: уборка палат и мест общего пользования, сортировка грязного белья, выполнение поручений сестры-хозяйки. Ты ответственная, трудолюбивая, аккуратная. Главврач больницы напишет хорошую характеристику.
– Но я только начала привыкать к новой жизни…
– Айбала, ты все предложения начинаешь со слова «но», – мягко пожурила Людмила Савельевна. – Подумай, что тебя здесь держит? Койка в плохоньком общежитии? Скромная зарплата, на которую почти ничего нельзя купить? А там тебе предоставят комфортное жилье, трехразовое питание и зарплату, не сравнимую с нынешней. Санаторий окружен парком и стоит на берегу моря. Ты когда-нибудь была на море?
Айбала покачала головой.
– Не отказывайся от возможности начать по-настоящему новую жизнь. Семья не оставит тебя в покое, пока ты живешь в Цурибе. Я знаю, что после отца к тебе приезжала мать. Если она приедет еще раз, ты уверена, что она не принудит тебя вернуться домой? – Людмила Савельевна помолчала и добавила: – В общем, у тебя есть два дня, чтобы принять решение.
– Так мало? – вырвалось у Айбалы.
– Поиск персонала ведется по всей республике, список почти полностью сформирован. В здравотдел Чародинского района информация пришла с опозданием, возможно потому, что в больницах Цуриба и Гуниба не так уж много сотрудников, да и тех постоянно не хватает. Люди, которые давно работают на своих должностях, особенно семейные, вряд ли захотят бросить основную работу ради временной. Но тебе нечего терять. Эта работа пойдет тебе на пользу. Потом ты сможешь или вернуться сюда, или устроиться в больницу Избербаша.
Чем дольше говорила Людмила Савельевна, тем больше убеждалась Айбала, что она права. Ее пугала неизвестность, которую сулил переезд в Избербаш, но вероятность, что ее силой вернут домой, пугала гораздо сильнее.
Накануне Айбале звонила Зайнаб и под предлогом того, что в Рамадан принято мириться с родственниками и воссоединяться с семьей, пыталась воззвать к совести и дочерним чувствам Айбалы, а под конец разговора не выдержала и раскричалась, обозвав Айбалу обидными словами и пообещав попросить мужа сделать то, что не смог сделать их отец. Айбала не сомневалась, что Зайнаб, которая пеклась о собственном благополучии куда больше, чем о благополучии младшей сестры, сдержит свое обещание, больше похожее на угрозу, и уговорит мужа, как она выразилась, «позаботиться о чести семьи».
Тем не менее Айбала, привыкшая к осторожности и обдумыванию каждого шага, не стала принимать решение сразу. Пообещав Людмиле Савельевне подумать, она вернулась к своим обязанностям, но что бы ни делала в тот день, ее не отпускала мысль: если она откажется, то совершит ошибку.
Ночью, лежа без сна и прислушиваясь к размеренному дыханию соседок по комнате, Айбала думала о жизни, которая ждет ее в Избербаше. Представляла море, которое она видела только на картинках, стройные кипарисы, белоснежные корпуса. Это сулило свободу – настоящую, не омраченную необходимостью постоянно оглядываться и вздрагивать от каждого окрика. И еще зарплата. Не те копейки, которых даже при жесткой экономии едва хватало на самое необходимое, а нормальные деньги, позволяющие не только сводить концы с концами, но и откладывать про запас.