[36], миски с которыми были расставлены на столиках. И хотя народу в столовой было не так уж много, ифтар объединил всех: врачей, медсестер, санитарок. В час разговения все были равны, и все принимали одинаковую пищу.
Этой ночью Айбала спала крепко, без сновидений и проснулась по звонку будильника. За окном разливался свет раннего погожего утра, через открытую форточку вливалось щебетание птиц, прохладный воздух пах кипарисами и розами. Соседки Айбалы, весело переговариваясь, собирались на завтрак. Они уже поняли, что Айбалу звать бессмысленно, и, казалось, потеряли к ней всякий интерес. Будь Айбала более общительной, ее бы это расстроило. Но, замкнутая от природы, она не испытывала потребности в постоянном общении; молчание не тяготило ее, а пустые разговоры, наоборот, утомляли.
Нос почти не болел, однако в центре переносицы разлился лилово-желтый синяк; эта часть лица у Айбалы и так была наиболее выдающейся, а теперь нос казался еще больше. Мазифат предложила маскирующий крем, но Айбала отказалась. Ее не волновала собственная внешность, она научилась жить в гармонии с ней. Она всегда тщательно следила за чистотой тела и опрятностью в одежде, но любые попытки приукрасить лицо считала бесполезными.
Айбала одевалась спокойно и собранно, но, когда спустилась на первый этаж и прошла через застекленные двери родильного отделения, почувствовала волнение, не связанное ни со страхом ответственности, ни с ожиданием скорого прибытия пациенток. Это было предчувствие чего-то неотвратимого, но Айбала не успела разобраться в своих чувствах: возле сестринской ее ждала Диляра Эльдаровна со списком неотложных дел.
На каждый этаж отделения полагались три дневные санитарки и две ночные. Дневная смена длилась с восьми утра и до восьми вечера. Через каждые два дня полагался выходной, но почти все девушки оформились на полторы ставки, оставив себе только один выходной в неделю; так же поступила и Айбала. Она не привыкла бездельничать, кроме того, дополнительные полставки означали прибавку к зарплате.
Одновременно с Айбалой на смену заступила ее соседка по комнате Таибат. Гельнара работала этажом выше, а Мазифат определили в противоположное крыло. Узнав об этом, Айбала почувствовала невольное облегчение: она испытывала к Мазифат необъяснимую антипатию. Из трех соседок Таибат нравилась ей больше всех, хотя не соблюдала пост и относилась к религии формально. Однако прямолинейность Таибат и спокойное признание ею того факта, что отец бросил их ради другой семьи, вызывали невольное уважение. Кроме того, Таибат планировала поступать в медучилище, и Айбала решила при случае разузнать у нее подробности.
В списке поручений старшей медсестры первой значилась уборка кабинета завотделением. Кабинет уже убирали накануне, но правила требовали, чтобы влажная уборка проводилась ежедневно, а Диляра Эльдаровна была не из тех, кто отступает от правил.
С ведром воды и шваброй Айбала подошла к двери с табличкой «Рушников А. С.», постучала и, не услышав ответа, вошла.
Запах она почувствовала сразу. Тот самый аромат – терпкий, сладковато-пряный, всколыхнувший в памяти вчерашнее происшествие в парке.
Айбала остановилась и огляделась.
В кабинете был идеальный порядок: на столе ни пылинки, пол чистый, мусорная корзина пуста. Если сказать, что она тут прибралась, никто не заметит разницы.
Айбала шагнула к двери, но в этот момент она открылась и вошел тот, из парка.
Их взгляды встретились. Айбалу захлестнула горячая волна стыда; она поняла, что он тоже ее узнал. Кровь прилила к щекам, стало трудно дышать. Айбала метнулась к двери, намереваясь проскочить мимо человека, с которым она так непочтительно разговаривала накануне и который, на ее беду, оказался не кем-нибудь, а заведующим отделением, в котором она работала. Но он не позволил ей сбежать – придержал за плечо и с мягким укором произнес:
– Все-таки не послушались моего совета и не приложили лед?
– Приложила, – ответила Айбала и вывернулась из-под его руки.
Он не должен к ней прикасаться!
Завотделением, видимо, понял, потому что неловко извинился и отступил назад. Теперь они стояли на достаточном расстоянии друг от друга.
– Так значит, вы санитарка на этом отделении?
Айбала кивнула, желая только одного: поскорее уйти. Но теперь, когда он застал ее в кабинете, уйти просто так она не могла – только после уборки. Чистая вода в ведре и сухой линолеум красноречиво говорили о том, что к мытью полов она не приступала.
– Как вас зовут?
– Айбала.
– Ну а я – Алексей Сергеевич.
Она снова кивнула, не зная, что сказать, и старательно отводя глаза.
– Я только возьму бумаги для совещания и сразу уйду, не буду мешать.
Алексей Сергеевич подошел к столу, выдвинул ящик и вынул картонную папку, зачем-то продолжая объяснять, словно Айбала должна быть в курсе его дел:
– Главврач собирает срочное совещание. Автобусы с пациентками прибудут в течение часа. Если у вас есть незавершенные дела в палатах, советую поторопиться.
Алексей Сергеевич, на ходу просматривая папку, рассеянно кивнул Айбале и вышел. Когда за ним закрылась дверь, Айбала облегченно выдохнула и принялась за мытье полов.
Ничего страшного не произошло. Он не сердится на нее из-за вчерашнего. Она ведь не знала, кто он такой. Да и ничего обидного она не сказала вчера, разве тон взяла непочтительный, но это от боли и неожиданности, а вовсе не потому, что она не знает свое место или плохо воспитана…
Айбала поняла, что мысленно разговаривает с заведующим, словно запоздало оправдываясь перед ним, и сердито помотала головой. Ему до нее нет никакого дела, она всего лишь санитарка – несуразная, неловкая, не умеющая связно говорить… Надо как можно реже попадаться ему на глаза. На отделении, заполненном беременными и детьми, это будет несложно.
Услышав шум и голоса, Айбала отставила ведро в сторону и вышла в коридор.
Возле бокового окна, из которого просматривались подъездная дорога и лестница центрального входа, толпились санитарки и медсестры, толкаясь и возбужденно переговариваясь.
– Что там? – спросила Айбала у Таибат.
– Автобусы подъехали!
Таибат потеснилась, пропуская Айбалу вперед.
У входа затормозили два одинаковых красно-белых «Икаруса». Дверь первого автобуса открылась, и оттуда посыпались маленькие дети. Их было так много, что Айбала тут же сбилась со счета. Несмотря на июнь, дети были одеты в курточки и шапочки, одна девочка была в комбинезоне с капюшоном, надвинутым так низко на глаза, что она запнулась о чью-то ногу и упала, растянувшись на асфальте и расплакавшись.
К ней подбежали, подняли, отвели в сторону. Остальных детей организовали парами по двое и повели, словно экскурсию из детсадовцев, по лестнице к дверям главного корпуса.
– Их сначала накормят завтраком в столовой, а потом отведут на второй этаж, – сказала Таибат. – Не завидую Гельнаре! Нам повезло, что на первом этаже будут только беременные.
– Ты не любишь детей?
– После четырех младших сестер, которыми мне вечно приходилось заниматься? – Таибат рассмеялась. – Смотри, женщины выходят.
Пациентки спускались по ступенькам автобуса медленно, глядя под ноги, хотя вряд ли могли что-то увидеть из-за объемных животов. Их срок был от четырех до девяти месяцев, поэтому первые роды можно было ожидать в любой момент. Один из врачей, пожилой мужчина с седой бородкой клинышком, поспешно подошел к передней двери и стал поддерживать женщин под руку; другой врач последовал его примеру, заняв место у задней двери.
Айбала всматривалась в лица женщин, пытаясь угадать, поразила ли их загадочная болезнь, о которой шептались санитарки, и если да – насколько сильно. Лица были осунувшиеся, бледные от тревог и недосыпания, уставшие от долгого переезда по тряским дорогам, отрешенные и словно неживые. Айбала успела кое-что почитать про воздействие радиации, разыскав медицинский справочник в библиотеке, поэтому знала, что последствия могут не проявиться внешне, но все равно смотрела во все глаза.
Женщины, как и дети, были одеты не по-летнему: в плащи и куртки. Должно быть, там, откуда их привезли, было гораздо холоднее, чем в Избербаше.
– А ну-ка быстро все по местам! – раздался властный голос Диляры Эльдаровны.
Девушки кинулись врассыпную: они уже знали, что со старшей медсестрой шутки плохи.
Айбала вернулась в кабинет заведующего за ведром и шваброй. Пока пациентки завтракали в столовой главного корпуса вместе с детьми, ей надо было успеть вымыть туалеты и душевые. Палаты подготовили к заселению еще накануне – именно этим занимались соседки Айбалы весь вчерашний день, пока она ехала из Цуриба и оформлялась на работу.
Следующие несколько часов, суматошные и напряженные, промелькнули как несколько минут. У одной женщины прямо в столовой отошли воды, и ее спешно увезли в родзал – «обновить Рахмановку[37]», как позже пошутила одна из акушерок, хотя повода для шуток вовсе не было, а была отслойка плаценты из-за осложненной беременности и тряской дороги. Ребенка и мать спасли, но Айбала потом долго отмывала операционную, а Таибат собирала окровавленные полотенца и хирургические простыни и сдавала в срочную стирку в хозблок.
Когда женщины разместились в палатах, к ним со второго этажа привели детей. Малыши плакали и хотели «на ручки», матери позволяли им залезать на свои кровати, хотя это запрещалось правилами, а Римма Анатольевна, дежурная акушерка, не нашла достаточно моральных сил, чтобы согнать детишек. Понадобилась помощь Диляры Эльдаровны, которая, будучи матерью семерых детей и бабушкой двенадцати внуков, поднаторела в вопросах воспитания и где лаской, где увещеваниями, а где строгостью навела относительный порядок. Через некоторое время детей – не без сопротивления и новых слез – увели обратно наверх.
Потом был обход, возглавляемый заведующим, а после обхода – обед и тихий час, когда на отделении наконец наступила временная тишина.