Местные девушки, уродующие себя бесформенными одеждами и избегающие удовольствий в угоду стародавним обычаям, вызывали в Снежане чувство брезгливой жалости и снисходительного превосходства. Айбалу она сознательно игнорировала, ведь та была не только «закутанной по самые пятки», но и удручающе некрасивой, а все некрасивое вызывало у Снежаны одно желание: отвернуться и не смотреть.
Ничего этого Айбала, конечно, не знала. Она видела лишь то, что видела, и теперь, сидя на камне, испытывала мучительный стыд за Алексея Сергеевича, словно его прилюдно оскорбили. Прошло немало времени, прежде чем она поднялась и направилась к парку.
Вернувшись в санаторий, она отправилась в библиотеку для сотрудников, чтобы продолжить изучать пособие по родовспоможению. С жадным любопытством поглощая новые термины и рассматривая изобилующие анатомическими подробностями иллюстрации, Айбала забывала обо всем вокруг. Она охотно забрала бы пособие в свою комнату, но его нельзя было выносить из читального зала. Переворачивая страницы, Айбала мечтала, что когда-нибудь купит себе такое же пособие. Вот только взять его с собой в аул она не сможет: если отец увидит хотя бы одну такую картинку, то сбросит со скалы в ущелье и Айбалу, и непотребную книжку.
Айбала читала, стараясь запомнить как можно больше, и выписывала в тетрадку непонятные слова, чтобы позже посмотреть их значение в Большой медицинской энциклопедии. Если бы кто-то сказал, что она учится совсем как студентка медвуза, Айбала удивилась бы. Учеба в институте казалась ей настолько недосягаемой, что она о ней даже не думала. Пределом ее мечтаний было медучилище, но, чтобы туда попасть, нужно было накопить опыта и денег. Таибат сказала, что самое лучшее медучилище – в Махачкале. Студенткам предоставляют койку в общежитии и выплачивают стипендию, но она такая маленькая, что приходится подрабатывать уборщицей или, если повезет, санитаркой. В училище принимают не всех, а только тех, кто хорошо сдаст вступительные экзамены и предоставит рекомендации с прежнего места работы.
Несколько дней на отделении прошли относительно спокойно. Настроение у пациенток улучшилось, в столовой теперь снова звучал смех, и персонал, всю последнюю неделю пребывавший в постоянном напряжении, немного расслабился.
Медработники очень не любят так называемый закон парных случаев, когда в приемный покой с разницей всего в несколько минут привозят двух пациентов с одинаковыми редкими патологиями, или хирург проводит подряд две экстренные операции, что называется, под копирку. В роддомах этот закон применим к беременным, у которых одновременно отошли воды или начались потуги (не обязательно, что их всего две, бывает и больше). Иногда случается так, что родзал только что был совершенно пуст, а спустя всего полчаса все кресла в нем заняты, и дежурному акушеру приходится разрываться между кричащими на разные голоса роженицами.
Этим утром на первом этаже, где работала Айбала, ничто не предвещало закон парных случаев. Вскоре после завтрака начались схватки у Анастасии Прохоренко из четвертой палаты, но они были слабыми и нерегулярными, поэтому акушерка не стала переводить пациентку в предродовую, а решила за ней понаблюдать. Через два часа раздались крики с дальнего конца коридора, где лежали беременные с патологиями. Весь персонал бросился туда. Врач распорядился готовить операционную: у ребенка было неправильное предлежание, а у матери – преэклампсия[40]. Еще спустя сорок минут у беременной двойней, которая была на седьмом месяце, внезапно отошли воды, и ее на каталке отвезли в предродовую.
Про пациентку из четвертой палаты забыли, потому что дежурная акушерка была занята спором с мамой двойняшек на предмет кесарева сечения.
Роженица, уже вступившая в фазу активных схваток, возражала против операции и в перерывах между стонами убеждала акушерку, что справится сама. Акушерка твердила ей про низкий пульс и угрозу гипоксии у двойняшек. Роженица не слушала. Завотделением, имевший влияние на пациенток, по-прежнему находился в операционной, вместе со своей заместительницей и дежурным акушером-гинекологом. В суматохе акушерка забыла предупредить старшую медсестру, что у пациентки из четвертой наблюдались нерегулярные схватки.
Наступило время обеда, и обе соседки Насти Прохоренко ушли в столовую. Перед этим они спросили у Насти, не надо ли позвать врача, но та заверила их, что с ней все в порядке. Она была бледна и периодически тихо постанывала, но в целом имела такой же вид, как всегда, поэтому соседки решили не настаивать. Одна из них оставила дверь приоткрытой и этим спасла жизнь Насте и ее ребенку.
Санитарки убирались в палатах обычно во время обеда. Это избавляло их от разбросанных под кроватями тапочек и бесцельного хождения пациенток по только что вымытым полам. Айбала и Таибат делили палаты поровну: Айбала убирала с одного конца коридора, Таибат – с другого.
Закончив уборку в первой палате, Айбала собиралась войти в следующую, но услышала стон дальше по коридору и, оставив ведро и швабру, пошла в ту сторону.
Картина, которую она увидела в четвертой палате, была настолько хорошо ей знакома, что немедленно привела в действие давно отлаженный механизм. По сути, в Айбале включились мышечные рефлексы, которым она не могла не подчиниться.
Прохоренко лежала на кровати, широко раздвинув ноги, между которыми темнело пятно проклюнувшейся младенческой макушки. Простыня под ней намокла от крови и отошедших вод, испачканное одеяло валялось на полу. Вцепившись руками в спинку кровати над головой, Настя выгибалась в бесполезной потуге: ребенок, судя по всему, застрял в родовых путях.
Самое удивительное, что Настя не издавала ни звука. Она не кричала, не плакала, не звала на помощь, а стоически терпела боль. Она даже не была напугана, скорее удивлена внезапностью и быстротой происходящего с ней процесса.
Айбала стянула с рук хозяйственные резиновые перчатки и бросилась к раковине, на ходу закатывая рукава халата. Включила горячую воду до упора, намылила руки куском туалетного мыла, подержала, стиснув зубы, под струей кипятка, сколько хватило сил терпеть. На крючке висело полотенце, с виду чистое, но, конечно, не стерильное. Пришлось воспользоваться им.
Айбала сразу поняла, в чем дело. Родовая деятельность, вначале слабая, в какой-то момент активизировалась настолько, что ребенок стремительно преодолел почти всю дистанцию родовых путей, но затем матка перестала сокращаться и у роженицы не осталось сил, чтобы вытолкнуть ребенка. Айбала уже видела такое у первородящих. Шуше в таких случаях заставляла роженицу встать и ходить по комнате кругами, держась за веревку. Это стимулировало потуги и помогало ребенку выйти. Но сейчас ребенка нужно было срочно вынимать, пока он не задохнулся.
– Ты что? – испуганно спросила Настя, когда Айбала задрала на ней рубашку и шире развела ей ноги. – Что делаешь?.. Ох! – Она снова выгнулась, часто дыша и кусая истерзанные губы.
– Не тужься, пережди схватку. Ребенку только хуже делаешь.
– Откуда… знаешь? – выдохнула Настя. – Ты ведь… санитарка…
– Молчи, не мешай.
– Позови акушерку, не трогай меня!
– Нет времени. Ребенок умрет сейчас. Ты этого хочешь?
Айбала неглубоко ввела правую руку, нащупала головку, потом ввела вторую, обхватила скользкую от крови и смазки округлость и осторожно потянула. Головка сдвинулась с места, но мешали плечики, развернутые не под тем углом; Айбала задала им правильное направление.
Она не боялась, не паниковала, действуя предельно собранно и быстро, хотя понимала, что шансов мало, что ребенок, скорее всего, уже задохнулся, ведь в таких случаях счет шел на минуты, а прошло уже не меньше пяти минут с тех пор, как она вошла в палату.
Настал момент, когда Айбала почти отчаялась, и тогда она словно со стороны услышала свой голос, скомандовавший:
– Тужься! Сильнее.
Настя напряглась, из последних сил совершая невозможное, издала животный крик, и ребенок наконец пришел в движение. За родившейся головкой показались плечики, и меньше чем через минуту девочка, сморщенная и синюшная, с гематомой на лбу, выскользнула Айбале в руки.
Айбала схватила полотенце, обтерла малышке личико, припала губами к крошечному ротику, отсосала слизь и во всю силу легких протолкнула в девочку воздух. Та слабо пискнула и задышала.
– Жива! – потрясенно пробормотала Айбала. – Твоя дочка жива.
– Слава Богу, – всхлипнула Настя. – О Господи, слава тебе, Господи…
– Аллах всемогущий и милосердный, благодарю Тебя за милость твою… – вторила ей Айбала.
– Что здесь происходит? – раздался удивленный голос.
Айбала совершенно забыла, в каком измерении находится. С той минуты, как ее руки ощутили тяжесть новорожденной, она выпала из реальности, испытывая непередаваемое облегчение от осознания того, что ребенок, вопреки законам природы и физиологии, жив. Ее губы шептали благодарственную молитву, а руки машинально заворачивали малышку в полотенце.
Вопрос, заданный изумленной акушеркой, которая, убедив «двойню» кесариться, наконец-то вспомнила про нерегулярные схватки у Прохоренко, вернул Айбалу в реальность. Она осторожно, насколько позволяла длина пуповины, положила девочку на живот матери, обернулась и ответила:
– Все хорошо, Римма Анатольевна. Ребенок жив.
– Хо… хорошо? – заикаясь, повторила акушерка. – Ты что сделала, а?
– Роды приняла. – Айбала поднялась с кровати и осмотрелась. – Извините за беспорядок.
– Ты кто такая, чтобы роды принимать? – свистящим шепотом спросила Римма Анатольевна, глядя на Настю и младенца так, словно не верила глазам.
– Ребенок застрял, нужно было быстро…
– Быстро? – закричала акушерка внезапно прорезавшимся голосом. – Да тебя уволить мало!
– Перестаньте кричать, – вмешалась Настя. – Она моей дочке жизнь спасла, а вы разборки устраиваете. Может, сделаете что-нибудь? Например, пуповину перережете. Я читала, ее нужно сразу перерезать. А еще из меня кровь льется. Так и должно быть?