Акушерка растерянно моргнула, подошла к кровати, быстро осмотрела Настю и ребенка и почти нормальным голосом сказала Айбале:
– В родзал ее надо, послед родить, зашить разрывы и остановить кровотечение. Сбегай за Гульнарой Мусаевной и неонатологом. Тут не больше пяти по Апгар[41].
Раньше Айбала ничего не поняла бы из ее слов, но теперь она знала и про шкалу Апгар, и про остальное. Она понимала, что родильницу почти наверняка ждут серьезные проблемы, ведь ее руки не были стерильными и в родовые пути могла попасть инфекция. Настя и без того была ослаблена радиацией, а теперь у нее открылось кровотечение – возможно, из-за отслойки плаценты, случившейся в финальной стадии родов.
К тому времени, как соседки Насти вернулись с обеда, Айбала успела вымыть пол и сменить на кровати Прохоренко постельное белье. О том, что в их отсутствие что-то случилось, говорил лишь тяжелый запах крови и физиологических отправлений, сопутствовавших родам. Проветрить палату Айбала не смогла: снаружи стояла жара, и в открытое окно не залетал даже слабый ветерок. Узнав о произошедшем, пациентки вначале не поверили, а потом стали наперебой благодарить и хвалить Айбалу, словно она помогла не их соседке, а им самим.
Айбала не считала свой поступок подвигом. Она увидела женщину в осложненных родах и оказала ей помощь, поскольку в тот момент рядом не нашлось никого, кто мог бы сделать это лучше нее. Так поступила бы каждая, владеющая навыками родовспоможения. Более того, Айбала не только не гордилась собой, а переживала, что провозилась слишком долго и потеряла драгоценные минуты, поэтому малышка могла получить осложнения из-за кислородного голодания. Она решила позже справиться у неонатолога о состоянии девочки и навестить Настю в послеродовой палате, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.
Когда сестра-хозяйка велела Айбале зайти в ординаторскую, Айбала подумала, что ее сейчас снова будут хвалить; ни дурного предчувствия, ни даже легкого опасения у нее не возникло. Да, сперва Римма Анатольевна ее отругала, но акушерка просто не успела сориентироваться – тут поневоле разозлишься, если санитарка сама принимает роды у твоей пациентки.
Айбала не ожидала увидеть в ординаторской столько народу. Тут были Диляра Эльдаровна, Римма Анатольевна, дежурный акушер-гинеколог Рустам Ибрагимович, неонатолог Иван Ильич и заместительница заведующего отделением Гульнара Мусаевна.
Айбала растерянно остановилась в дверях.
– Проходите, Галаева. Присаживайтесь.
Иван Ильич взял от окна стул и поставил его на середину комнаты. Айбала села, сложила руки на коленях и опустила глаза. Она чувствовала обращенные на нее взгляды. Это нервировало и мешало сосредоточиться. Айбала кашлянула, прочищая пересохшее горло – в последний раз она пила перед рассветом.
– Вы догадываетесь, зачем мы вас позвали? – спросила Диляра Эльдаровна.
– Это, наверное, насчет родов в четвертой палате…
– Говорите громче! – раздраженно сказал Рустам Ибрагимович.
Айбала испуганно взглянула на него и снова опустила глаза.
– Товарищи, сегодня на отделении произошел крайне неприятный, я бы даже сказала, беспрецедентный случай, – с некоторым пафосом произнесла Гульнара Мусаевна. – Как вы уже знаете, санитарка приняла осложненные роды, что едва не привело к трагедии. Только экстренное вмешательство Алексея Сергеевича спасло жизнь Анастасии Прохоренко, а благодаря опытности Ивана Ильича удалось поднять показатели младенца с четырех до шести баллов.
– Но если бы я…
– Вам дадут слово! – резко осадила Айбалу Гульнара Мусаевна. – Прошу не перебивать. Конечно, в случившемся есть немалая вина дежурной акушерки. С Риммой Анатольевной будет отдельный разговор. Сейчас меня интересует, как подобное в принципе могло произойти на отделении, где на каждую пациентку приходится по одному сотруднику, если считать младший персонал…
– Вот на Прохоренко и пришлась санитарка Галаева, – хмыкнул неонатолог.
– Это не предмет для шуток, Иван Ильич! – Гульнара Мусаевна метнула на него возмущенный взгляд.
Она помолчала, давая себе возможность успокоиться, и продолжила:
– Я понимаю, что никто не ожидал нескольких родов подряд, но для среднестатистического роддома это обычное дело, и там как-то справляются, а все мы, здесь собравшиеся, имеем более высокую квалификацию, чем среднестатистические специалисты. К тому же это заведение – не роддом, а реабилитационный центр, со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде повышенной ответственности за пациенток и предвидения любых – я подчеркиваю, любых! – внештатных ситуаций. Со мной все согласны?
Судя по молчанию, никто не возражал.
– Давайте детально разберем сегодняшнее ЧП. Вы не возражаете, Римма Анатольевна? – Заместительница заведующего посмотрела на дежурную акушерку, сидевшую на диванчике и терзавшую носовой платок, зажатый в пальцах.
Дежурная акушерка пошла красными пятнами и помотала головой: не возражает.
Гульнара Мусаевна сверилась с бумажкой, которую держала в руке, и спросила:
– Первые схватки начались у Анастасии Прохоренко в 10.35 утра, верно?
– Не совсем так. Прохоренко вызвала меня в палату в 10.35. По ее словам, тянущие боли, которые я идентифицировала как нерегулярные схватки, она почувствовала еще ночью. Утром, когда пациентка проснулась, болей не было. Схватки возобновились во время завтрака, но были такими слабыми, что Прохоренко не сочла нужным поставить меня в известность немедленно.
– Срок был тридцать восемь недель, то есть роды могли начаться в любой момент.
– Да, но…
– Прохоренко первородящая, поэтому ей не с чем было сравнить свои ощущения и она не могла оценить интенсивность ночных схваток. Бывает так, что роженицы не ощущают серьезной боли вплоть до стадии потуг. Из чего я делаю вывод, что фактически Прохоренко могла вступить в роды еще ночью и первый период, таким образом, начался не в 10.35, а несколькими часами ранее.
– Это так, – признала Римма Анатольевна.
– Далее. – Гульнара Мусаевна снова сверилась с бумажкой. – В 12.30 у Анны Разумовской с хроническим пиелонефритом в анамнезе и недавно выявленной преэклампсией открылось кровотечение, и ее срочно прооперировали. Поскольку ситуация была внештатная, операцию проводил заведующий отделением, ему ассистировала я, Рустам Ибрагимович тоже присутствовал как лечащий врач пациентки. Из старшего медицинского персонала свободной оставалась только Римма Анатольевна. Когда в 13.10 у пациентки Величко, беременной двойней, внезапно отошли роды, Римма Анатольевна вплотную занялась этим вопросом и, надо думать, забыла о схватках Прохоренко.
– Величко требовалось экстренное кесарево, она отказывалась, и…
– Я понимаю, Римма Анатольевна. Я лишь описываю коллегам ситуацию, если кто-то не в курсе подробностей. Когда вы снова появились в четвертой палате?
– Примерно в двадцать минут третьего.
– То есть спустя почти четыре часа после диагностирования схваток у Прохоренко.
Дежурная акушерка кивнула. Рустам Ибрагимович посмотрел на нее с изумлением; он явно хотел что-то сказать, но передумал.
– И что вы увидели, войдя в палату?
– Я… – Римма Анатольевна сглотнула. – Из Прохоренко лилась кровь, я поняла, что она только что родила, на ее животе лежал завернутый в полотенце младенец. В ногах у Прохоренко сидела санитарка Галаева, ее руки были в крови. На вопрос, что происходит, она ответила, что приняла роды. Я тут же послала за помощью.
– Доктор Кондратьева верно описала ситуацию? – спросила Гульнара Мусаевна у Айбалы.
Айбала покачала головой.
– Тогда соблаговолите изложить вашу версию, товарищ Галаева.
Айбала удивленно взглянула на заместительницу заведующего. К ней еще никто не обращался столь витиевато и не называл ее товарищем. Она молчала, собираясь с мыслями. Ее подташнивало, голова кружилась, обращенные к ней лица расплывались; сознание ускользало от нее, и Айбала испугалась, что не сможет связно объяснить, зачем она приняла роды у Прохоренко, хотя полчаса назад прекрасно знала ответ на этот простой вопрос.
– Мы ждем. Объясните, зачем вы вмешались в родовой процесс, вместо того чтобы позвать на помощь.
– Я сделала это, потому что иначе ребенок мог умереть.
– Вы по профессии неонатолог?
– Нет! – Айбала вспыхнула.
– Тогда откуда вы могли это знать? И откуда вы владеете техникой принятия осложненных родов в антисанитарных условиях нестерильной палаты?
– Я раньше уже принимала роды.
– В самом деле? – Гульнара Мусаевна удивленно переглянулась с акушером-гинекологом. – И где? В Чародинской больнице?
– Нет, раньше. Еще когда жила в ауле. Моя мать – повитуха, и я ей помогала.
– Тогда понятно, почему вы полезли в промежность Прохоренко грязными руками. Вероятно, в аулах всегда так делают?
– Я вымыла руки. В палате есть раковина.
– С мылом, надеюсь? – Заместительница заведующего не скрывала иронии.
– Прошу прощения, Гульнара Мусаевна, мы отклонились от сути, – неожиданно вмешалась Диляра Эльдаровна. – Дело не в том, вымыла ли Галаева руки, а в том, что она и раньше нарушала правила, пытаясь снять у пациенток болевой синдром и объясняя это тем, что она якобы владеет техникой снятия боли. Узнав об этом, я сделала Галаевой строгое внушение и предупредила, что если она еще раз позволит себе подобное, то будет уволена.
– Почему вы не поставили меня в известность? – Гульнара Мусаевна нахмурилась.
– Не хотела беспокоить вас по пустякам.
– По пустякам. – Заместительница поджала губы. – Понятно.
– Теперь я понимаю, что недооценила степень самонадеянности и безответственности Галаевой. Поэтому, если вы сочтете меня причастной к сегодняшней халатности, я готова…
– Тут и без вас хватает причастных, Диляра Эльдаровна.
Гульнара Мусаевна постукивала карандашом по столу, и этот ритмичный, раздражающий стук проникал в самый мозг Айбалы, вызывал желание вскочить и выбежать из ординаторской. Но она не могла пошевелиться: руки и ноги стали ватными. Привалившись к спинке стула, Айбала закрыла глаза и ждала решения заместительницы заведующего. Скорее всего ее уволят, все настроены против нее. Даже старшая медсестра, которая вначале хорошо к ней относилась, предала огласке то, о чем обещала молчать, когда делала ей внушение.