– Товарищ Галаева, вы отдавали себе отчет, что подвергаете серьезной опасности роженицу и ребенка? – как сквозь вату, донесся до Айбалы голос Гульнары Мусаевны. – Товарищ Галаева, вы меня слышите?
Айбала начала сползать на пол и упала бы, не подхвати ее на руки Иван Ильич.
Неонатолог согнал с диванчика Римму Анатольевну, уложил на него Айбалу и хотел развязать ее головной платок, но Диляра Эльдаровна протестующе вскрикнула, оттеснила его от Айбалы, сама ослабила на Айбале туго завязанный платок и расстегнула верхнюю пуговицу ее халата.
Распахнули окно, впуская посвежевший к вечеру воздух. Кто-то налил в стакан воды и протянул Диляре Эльдаровне.
– Попейте, – сказала она, профессионально-отточенным движением приподняв Айбалу за плечи и поднеся к ее губам стакан.
– Нельзя… до заката… – прошептала Айбала.
– Сейчас это не будет нарушением поста. Ну же, пейте.
Айбала сделала пару глотков и, хотя ей очень хотелось осушить стакан до дна, помотала головой и снова откинулась на жесткий валик диванчика. Ей было стыдно, но она не могла подняться из-за слабости и головокружения.
Растерянные врачи топтались возле двери, не решаясь уйти без позволения Гульнары Мусаевны. Только сестра-хозяйка, непосредственная начальница Айбалы, незаметно выскользнула за дверь, поскольку не могла надолго оставлять свое хозяйство.
Гульнара Мусаевна хмурилась и кусала губы. Она не считала, что Айбала притворяется, но не хотела оставлять дело просто так, поэтому ждала, когда та придет в себя, чтобы поставить точку в этом неприятном вопросе; увольнять Айбалу она не собиралась, прекрасно понимая, что дежурная акушерка виновата не меньше, но хотела вынести санитарке показательный выговор, чтобы другим было неповадно самовольничать и делать то, что запрещалось должностными инструкциями.
В этот момент открылась дверь и вошел завотделением.
– Почему здесь так людно? – удивился он. – По какому поводу собрание?
Гульнара Мусаевна вкратце описала ему ситуацию, сделав упор на вине санитарки и попытавшись выгородить акушерку, с которой не была готова расстаться, поскольку Римма Анатольевна все же была неплохим специалистом.
– А где Галаева? – удивился заведующий. – Почему ее не позвали, если это прямо ее касается?
– Она здесь, Алексей Сергеевич.
Диляра Эльдаровна отошла от диванчика, открывая обзор.
– Что с ней? – Алексей Сергеевич нахмурился.
– Потеряла сознание. Тут душно, а она переволновалась…
– Освободите помещение.
Врачи не двигались, поглядывая на Гульнару Мусаевну, которая инициировала это собрание и обладала правом вето на его роспуск.
– Я попросил всех выйти! – повысил голос завотделением.
Тут уже никто не посмел ослушаться – врачи потянулись к выходу. Последней собиралась выйти Диляра Эльдаровна, но заведующий попросил ее задержаться.
– Я хочу услышать вашу версию событий, – сказал он.
Старшая медсестра растерялась:
– Но я не присутствовала… я знаю только с чужих слов…
– Тогда останьтесь в качестве дуэньи. – Алексей Сергеевич позволил себе намек на улыбку.
– В качестве кого? – переспросила озадаченная Диляра Эльдаровна.
– Не важно. Просто останьтесь.
Айбала с трудом села. От воды и свежего воздуха ей стало легче. Она привела в порядок платок, одернула полы халата и попыталась встать, но Алексей Сергеевич строго сказал:
– Сидите. Вы и так уже натворили глупостей. Не хватает только вашего обморока.
– Извините… я не хотела…
– Расскажите, что произошло. – Заведующий придвинул к диванчику стул и сел напротив Айбалы. – Не волнуйтесь, не торопитесь. Дать вам еще воды?
Айбала покачала головой. Ей по-прежнему было стыдно, но в то же время она чувствовала нараставшую внутри обиду. Ее обвинили в том, за что, наоборот, нужно было похвалить. Она поступила правильно, почему же ее подвергли унизительному допросу и осудили, не разобравшись до конца? Неужели они не понимают, что, не обладай она необходимыми навыками, ни за что бы не приблизилась к роженице, а побежала бы за помощью, но в этом случае ребенка могли не спасти?
– Айбала, не заставляйте Алексея Сергеевича ждать, – недовольно произнесла старшая медсестра. – У него не так много свободного времени, как вы думаете.
– Диляра Эльдаровна, не вмешивайтесь, пожалуйста, – обернулся к ней заведующий. – Посидите пока вон там, в сторонке.
Старшая медсестра поджала губы и уселась на стул возле ширмы.
Собравшись с мыслями, Айбала начала рассказывать. Она говорила сбивчиво, приводя ненужные подробности и упуская важные моменты, потом вспоминала о них и начинала сначала. Алексей Сергеевич слушал молча, терпеливо, не уточняя и не переспрашивая. Айбала не смотрела на него, но интуитивно понимала, что он на ее стороне, ощущала исходящую от него доброжелательность. В какой-то момент она перестала волноваться и закончила рассказ уже вполне связно.
– Получается, вы спасли этому младенцу жизнь. Я разговаривал с Прохоренко, ее рассказ совпадает с вашим. Самое удивительное, что у нее почти нет разрывов. Значит, плечики мешали ребенку выйти и вы задали им правильное положение?
Айбала кивнула.
– Дистоция плеча случается не так уж редко, и ее невозможно предугадать заранее. Тут все зависит от опытности акушерки и быстроты ее реакции. Вы раньше уже принимали роды?
Айбала снова кивнула, решив не рассказывать про свой опыт повитухи, чтобы не вызвать у заведующего той же насмешливой реакции, которую ее признание вызвало у Гульнары Мусаевны.
– Вы знали об этом? – Алексей Сергеевич повернулся к старшей медсестре.
– О том, что у Галаевой есть опыт? Раньше не знала. Она сказала об этом только сегодня. Но это ничего не меняет. В любом случае она не должна была…
– Не должна была – что? – резко перебил заведующий. – Спасать роженицу и младенца, зная, что она может это сделать и что счет идет на минуты?
Диляра Эльдаровна не ответила, всем своим видом давая понять, что она оскорблена некорректным поведением начальника. Айбала втянула голову в плечи, чувствуя себя преступницей и понимая, что старшая медсестра непременно припомнит ей это унижение.
– Я рад, Диляра Эльдаровна, что вам нечего возразить. – Алексей Сергеевич поднялся. – Продолжим завтра. Теперь вам нужно отдохнуть, Айбала. На сегодня ваше дежурство закончено. Сейчас почти шесть, думаю, ваши коллеги подменят вас на оставшиеся два часа.
– Нет-нет, не нужно, я уже вполне хорошо себя…
– Возражения не принимаются. Ступайте в общежитие. Выпейте чаю и полежите.
– Я тоже могу идти, Алексей Сергеевич? – сухо уточнила старшая медсестра.
– Можете.
Пожилая аварка вышла, хлопнув дверью чуть громче, чем допускали приличия и субординация.
– Как она себя чувствует? – спросила Айбала, впервые за весь этот невыносимо долгий, мучительный разговор взглянув на Алексея Сергеевича.
– Прохоренко? Потеряла много крови. Ей сделали переливание. Я назначил антибиотики, чтобы исключить инфекцию.
– А девочка? Я слышала, у нее шесть по Апгар…
– Вы и в этом разбираетесь? – удивился заведующий. – Девочка вряд ли избежит осложнений, но ее жизни ничего не угрожает. Кстати, у нее уже есть имя. Ангелина.
– Красивое имя… похоже на ангела.
– Ну хорошо, Айбала, идите. Вы заслужили отдых.
Айбала пошла к двери, но уже взявшись за ручку, обернулась и неуверенно спросила:
– Вы считаете, я правильно поступила?
– Я не должен этого говорить, пока не закончено официальное расследование… – Завотделением помолчал и кивнул. – Я считаю, вы поступили абсолютно правильно.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Айбала вышла из ординаторской.
Соседки по комнате не стали расспрашивать Айбалу о случившемся, чтобы не расстраивать ее еще больше, но, когда следующим утром она вышла из комнаты, не смогли удержаться от того, чтобы не перемыть ей кости. Мнения разделились: Таибат считала, что Айбала поступила правильно, Мазифат и Гельнара не соглашались.
– Каждый должен заниматься своим делом, – заявила Мазифат, одеваясь на смену. – Айбала не акушерка, она не должна принимать роды, даже если знает, как это делается.
– Вот-вот, – поддакнула Гельнара, которая взяла выходной и решила подольше поваляться в постели. – Хорошо еще, что роженица и ребенок остались живы. А иначе Айбалу не просто бы уволили, но и к ответственности привлекли за это… как его?.. превышение полномочий, вот.
– По-твоему, пациентки должны умирать на глазах у тех, кто может их спасти? – возмутилась Таибат. – Что ты тогда тут делаешь, с таким мнением?
– Зарабатываю деньги, – огрызнулась Гельнара и отвернулась к стенке.
Это был первый раз, когда девушки едва не поссорились.
Вернувшись в комнату, Айбала по тому, как соседки старательно отводят глаза, поняла, что они говорили о ней. Она чувствовала себя так, словно совершила поступок, подлежащий всеобщему осуждению. И хотя до начала дежурства оставалось еще полчаса, Айбала спустилась на отделение, чтобы не находиться в натянутой атмосфере комнаты.
Она боялась продолжения вчерашнего разбирательства, но и врачи, и медсестры вели себя так, словно ничего не случилось. Голос сестры-хозяйки, когда она выдавала Айбале список поручений на день, был суховат, но и только. Иван Ильич, встретив Айбалу в коридоре, поинтересовался, как она себя чувствует. Айбала, в свою очередь, спросила о малышке Ангелине. Неонатолог помрачнел, пожал плечами и, не ответив, пошел дальше. Айбала решила, что он винит ее в том, что у девочки обнаружились осложнения, и совсем упала духом. Собираясь на дежурство, она хотела навестить Настю Прохоренко, но после встречи с Иваном Ильичом передумала.
День прошел в обычных хлопотах, но теперь он сопровождался повышенным вниманием к Айбале со стороны пациенток. Когда она входила в палату, женщины отвлекались от своих дел (кто читал, кто вязал, кто перекусывал фруктами, которыми всегда можно было разжиться в столовой) и смотрели на нее во все глаза; выходя, она слышала, как женщины шепчутся между собой. Это было тяжело, но Айбала терпела, понимая, что сама виновата, хотя и не чувствовала за собой вины.