– Диляру Эльдаровну вызвали на второй этаж. А зачем она вам?
– У нее есть печенье.
– Вы опоздали на ужин? – догадался заведующий.
– Не просто на ужин. На ифтар.
– Вечерний прием пищи у верующих в Рамадан? Значит, вы соблюдаете пост.
Айбала кивнула и сбивчиво объяснила:
– На столы накрывают в восемь. Когда я пришла, ужин уже закончился.
– Из-за моей просьбы подежурить лишний час вы остались голодной.
– Нет, вовсе нет…
– Зачем вы спорите, когда факт очевиден? – строго спросил Алексей Сергеевич. – Идемте.
– Куда? – испуганно спросила Айбала.
– В мой кабинет. Я сегодня тоже не ужинал. Поедим вместе.
– Я лучше подожду Диляру Эльдаровну…
– Она вряд ли скоро вернется. И я вовсе не уверен – не обижайтесь, – что старшая медсестра пригласит на чай санитарку.
– Но вы же меня пригласили.
– Я позвал вас не на чай, а на ужин. Это совсем другое дело. Идемте.
Айбале ничего не оставалось, как подчиниться.
Заведующий указал ей на одно из кресел возле журнального столика, открыл маленький холодильник и стал вынимать тарелки, прикрытые другими тарелками, и промасленные свертки, от которых вкусно пахло копченостями.
– Включите чайник. И достаньте из тумбочки чашки, заварку и сахар.
Айбала накрыла на стол и заварила чай. За этой привычной с детства работой ее скованность пропала и собственные руки уже не казались ей излишне большими и неловкими.
В тарелках обнаружились овощной салат, жареная курица и сыр, а в свертках – копченая колбаса и ломтики пахучей белой рыбы, на вид жирной и нежной.
– Это копченая осетрина. Осетров добывают здесь, на Каспии. Попробуйте, это очень вкусно.
Айбала взяла ломтик и с опаской надкусила. Она ела рыбу всего несколько раз и не доверяла этому непривычному продукту. В ауле рыба не водилась (разве что в виде консервов, представлявших собой непонятную массу в томатном соусе, из которой хозяйки на исходе зимы, за неимением лучшего, варили суп). В школьной столовой рыбу иногда давали на обед, но она выглядела неаппетитно и изобиловала костями. Однако осетрина – действительно вкусная и совсем без косточек – Айбале понравилась. Она взяла кусок белого хлеба, положила сверху пару ломтиков рыбы и с удовольствием съела, запивая сладким чаем.
– Поешьте мяса. – Алексей Сергеевич положил ей на тарелку куриную ножку. – Еду мне приносят из столовой, но я не всегда успеваю поужинать. Вы очень меня выручите, если поможете мне расправиться со всем этим.
Айбала еще никогда не ужинала так обильно и вкусно. Заведующий от нее не отставал: было видно, что он тоже проголодался. За едой они почти не разговаривали, но это молчание не вызывало дискомфорта или желания заполнить паузу.
Когда настала очередь ореховых коржиков, Айбале пришлось налить себе вторую чашку, хотя она боялась, что сейчас лопнет. Но золотистые коржики, обсыпанные половинками жареных орешков, выглядели так аппетитно, что она не смогла устоять.
– Давно вы соблюдаете пост? – спросил Алексей Сергеевич.
– С семи лет.
– Наверное, тяжело целый день не пить и не есть?
– Я привыкла. В детстве все кажется простым. И потом, пост не предполагает удовольствия. Мы держим его из любви к Всевышнему. Истинно верующего каждое новое испытание приближает к Джаннату[42]. Вы знаете, что такое Джаннат?
– Знаю, – заведующий улыбнулся. – Я изучал историю религий на факультативе в институте.
Айбала неуверенно улыбнулась в ответ. Улыбка удивительно преображала ее лицо, но она этого не сознавала.
Она исполнилась уважения к человеку столь ученому и умному, рассуждавшему о вещах, недоступных ее пониманию, тогда как он, похоже, нисколько не сомневался в их простоте и очевидности. Айбала, окончившая семь классов сельской школы, чувствовала себя рядом с ним ничтожной, необразованной. Ей не льстило его внимание, поскольку она была лишена самолюбия и кокетства, помогавшего женщинам добиваться того, что они хотели получить от мужчин.
Взглянув на часы, Айбала хотела поблагодарить и уйти: время близилось к одиннадцати, заведующему наверняка пора было отдыхать. Но она не знала, как сделать это, чтобы не показаться невежливой, поэтому продолжала сидеть, делая вид, что допивает чай, которого уже не было в ее чашке.
Они снова молчали, слушая звуки темневшего за распахнутым окном парка: замысловатые рулады ночных птиц, шелест листьев, далекий, едва различимый рокот моря – сегодня весь день штормило. Айбала чувствовала, как от сытного ужина ее клонит в сон. Ей было так уютно в кресле, что не хотелось даже шевелиться. Тело наливалось тяжестью, веки слипались. Она тряхнула головой, прогоняя сонливость.
В этот момент открылась дверь и вошла Снежана.
– Алексей Сергеевич, простите за опоздание. Одной из пациенток потребовалась помощь, и…
Увидев Айбалу, Снежана замолчала на полуслове. Улыбка слетела с ее губ.
– Простите, я, кажется, помешала, – холодно произнесла она.
Заведующий не ответил. Он молча смотрел на Снежану, и выражение его лица оставалось бесстрастным. Айбала начала вставать, но завотделением сделал быстрый знак рукой, повелевавший ей оставаться на месте.
Пауза затягивалась. Снежана явно не собиралась уходить.
– Что вы хотели, товарищ Глушко? – наконец спросил Алексей Сергеевич.
– Вы же звали меня пить чай, когда у меня выпадет свободная минутка. Но меня, кажется, опередили. – Снежана бросила красноречивый взгляд сначала на Айбалу, а потом на стол, уставленный тарелками с остатками ужина.
– Вероятно, мы друг друга не поняли, – спокойно произнес завотделением. – Мне показалось, вы сами выразили желание зайти на чай. Я не ответил ничего определенного, и…
Снежана резко развернулась и вышла.
Айбала сидела с пунцовыми щеками, втянув голову в плечи и отчаянно желая оказаться в любом другом месте. Все эти вкусные блюда на самом деле были куплены заведующим для Снежаны. В самом деле, разве врачей кормят колбасой, копченой рыбой и сырами? Наверняка он купил все это в Избербаше для приятного вечера со Снежаной. А она, Айбала, им помешала.
– Я действительно ее не звал, – сказал Алексей Сергеевич. – Произошло недоразумение…
– Вы не должны ничего объяснять, – возразила Айбала, избегая его упорного, ищущего взгляда, и поднялась. – Мне пора.
– Останьтесь ненадолго, – попросил он и добавил: – Пожалуйста.
Айбала удивленно взглянула на него и, поколебавшись, снова опустилась в кресло.
– Я хотел поговорить с вами о том, что случилось вчера.
– Зачем снова к этому возвращаться?
– Вы не ответили, почему стали санитаркой, а не повитухой. Именно на этом вопросе наш разговор прервали.
Айбала не была готова к продолжению вчерашнего разговора, и не только потому, что эта тема была ей неприятна, и она хотела поскорее забыть о случившемся. Перед глазами стояло раздосадованное лицо Снежаны и ее взгляд, адресованный одновременно Айбале и Алексею Сергеевичу: уничижающий, презрительно-насмешливый. Прежде Айбала не сталкивалась с рассерженными соперницами. В ауле такое было в принципе невозможно. Она и соперницей-то себя не считала, поскольку была далека от мысли привлечь внимание заведующего (как и от мысли, что может ему нравиться). Айбала искренне не понимала, почему он ищет с ней бесед, почему его не оттолкнули ее косноязычие и зажатость – еще в тот день, когда они столкнулись в парке. Но, конечно, она не могла спросить об этом, не рискуя вызвать его неудовольствие, ведь он был ее начальником и к тому же угостил ее ужином.
– Откуда вы приехали? Из какой части Дагестана?
Айбала стала рассказывать про свой аул и незаметно увлеклась, описывая красоты мест, которые были частью ее самой с тех пор, как она себя помнила. Склоны гор, поросшие лесами, предгорья с живописными пастбищами, бурная речка с ледяной водой, фруктовые сады в долине, село, где она училась… Айбала ощутила в этот момент, как сильно скучает по родным местам. Но она не жалела, что уехала. Останься она в ауле, ее жизнь замкнулась бы в кольцо, как в свое время замкнулась жизнь ее матери, которая с ранних лет не знала ничего, кроме тяжелой работы по хозяйству, вначале в доме своих родителей, а потом в доме мужа.
Когда Айбала рассказала о своей семье и о том, что у нее не было выбора, кроме как стать повитухой, Алексей Сергеевич уточнил:
– У вас ведь трое сестер. Разве ремесло повитухи не передается старшей дочери?
– Зайнаб и Гезель не хотели принимать роды. Они вышли замуж и уехали из аула.
– Не хотели? Вот так просто? – Заведующий явно удивился. – Судя по тому, что вы рассказывали, родители не спрашивают согласия у дочери – они просто говорят, что нужно делать.
– Так и есть, – подтвердила Айбала. – Но к такому ремеслу нельзя принудить. Если девушка теряет сознание при виде крови, как, например, моя младшая сестра, она не сможет принять роды – только хуже всем сделает.
– А у вас, значит, была склонность к акушерству?
Айбала растерялась. Она уже не помнила, что испытала в тот день, когда мать впервые сказала, что берет ее с собой. Наверное, приняла это как данность. К тому времени она уже знала, что не выйдет замуж, а ремесло повитухи давало ей шанс не стать изгоем в собственном ауле.
Разумеется, Айбала не стала говорить это заведующему. Ему вовсе незачем было знать, какие душевные муки испытала она, вступив в брачный возраст и осознав, насколько отличается от своих красавиц-сестер и насколько мизерны ее шансы быть засватанной.
– Я с раннего детства знала, что мама помогает женщинам. В нашу дверь могли постучать в любое время суток, в любую погоду, и мама тут же собиралась и уходила. Когда малыш появляется на свет, женщина избавляется от боли и становится счастливая. Я хотела делать так же, как мама: избавлять женщин от страданий и дарить им счастье.
– Кстати, про что это вчера говорила Диляра Эльдаровна? Что вы якобы умеете снимать боль…