Поселилась Айбала в общежитии при училище и вскоре подружилась не только с соседками по комнате, но и со всеми девушками на этаже. Опыт работы в санатории не прошел даром: Айбала стала более общительной, не такой стеснительной и косноязычной; ей было о чем рассказать во время чаепитий, которые регулярно устраивались то в одной, то в другой комнате, и девушки всегда слушали ее с интересом, ведь рассказывала она о собственном опыте принятия родов.
Крошечной стипендии хватало от силы на неделю, поэтому Айбала устроилась на полставки ночной санитаркой в родильное отделение городской больницы. На сон теперь оставалось не больше четырех часов, но главное – у нее были учеба, жилье, работа и подруги.
Преподаватели хвалили ее. Куратор группы сказал, что, если Айбала сдаст зимнюю сессию на «отлично», ей повысят стипендию. На летнюю практику ее обещали устроить в родильное отделение, где она подрабатывала по ночам.
Два-три раза в месяц девушки собирались в женском кафе неподалеку от общежития, вскладчину покупая чай и выпечку, и Айбала старалась выкроить время для этих посиделок, пусть даже ценой лишней пары часов сна (после кафе ей приходилось бежать на автобусную остановку, чтобы успеть к началу ночной смены). Она научилась справляться с усталостью и никогда не унывала, ведь у нее имелась не только цель, но и все необходимое для ее достижения.
В общежитие училища допускались только женщины: ни один мужчина, даже будучи отцом, мужем или братом студентки, не мог пройти дальше вестибюля. Комендантша строго следила за порядком. У дверей, ведущих из вестибюля к внутренней лестнице, всегда дежурили две девушки с красными повязками на рукавах; исключений не делали ни для кого, ни при каких обстоятельствах.
К Айбале никто не приходил. Знакомых в Избербаше у нее не было. Поэтому она сильно удивилась, когда однажды вечером в комнату, где она готовилась к занятиям, заглянула одна из дежурных и, сделав загадочное лицо, сказала, что Айбалу ждут в комнате для посещений.
Отложив учебники и машинально посмотревшись в зеркало, Айбала спустилась на первый этаж и вошла в комнату, где стояли диван, два продавленных кресла, низкий колченогий столик и пыльный фикус в простенке между окнами.
Из кресла ей навстречу поднялся Алексей Сергеевич.
– Добрый вечер, Айбала, – сказал он, улыбаясь так широко и искренне, что Айбала невольно улыбнулась в ответ.
– Добрый вечер, Алексей Сергеевич. Но как вы смогли сюда пройти? – удивилась она. – Мужчин ведь не пускают.
– Для меня сделали исключение. – Он снова улыбнулся. – Я теперь курирую это медучилище.
– Как это – курируете?
– В прошлом месяце, когда закончился мой договор с реабилитационным центром, я оказался перед выбором: вернуться в Ленинград или остаться в Дагестане. Амир Османович помог мне устроиться в областной здравотдел, на должность куратора родильных домов и профильных медицинских учреждений от Избербаша до Махачкалы.
Айбала пыталась осознать услышанное. Она не знала, радоваться ей или огорчаться этой неожиданной новости. С одной стороны, она была рада видеть теперь уже бывшего завотделением, но в то же время она не забыла о чувствах, которые он к ней питал, и боялась, что он возобновит попытки снискать ее расположение.
– Вы сказали, ваш договор закончился, – спросила она. – Почему?
– Потому что реабилитационный центр расформировали… Садитесь же! – спохватился Алексей Сергеевич.
Он подождал, пока Айбала сядет в кресло, и лишь после этого занял соседнее. Теперь их разделял только столик, и Айбала заметила, что Алексей Сергеевич выглядит постаревшим и усталым; на лице прибавилось морщин, в волосах появилась седина. Он так похудел, что казалось, будто его одежда снята с чужого плеча.
– Расформировали? – удивленно спросила она.
– Конечно. Это предполагалось с самого начала – что мы там максимум на полгода, поэтому с сотрудниками были заключены не постоянные договора, а краткосрочные. Все беременные или родили, или были прооперированы. Последнюю пациентку родильного отделения выписали в сентябре. Терапевтическое отделение закрылось еще раньше.
– И где теперь все эти женщины и дети?
– Отправлены во временные места проживания. А в нашем теперь уже бывшем центре со следующей весны снова будет санаторий.
– Понятно.
Айбала смотрела в сторону, не решаясь поднять взгляд. Ей не было неприятно его внимание, прежнего смущения она не испытывала, но и радости от того, что он не забыл ее, она не испытывала тоже, поэтому не знала, как вести себя и что говорить.
У нее мелькнула неприятная мысль, что Алексей Сергеевич остался в Избербаше из-за нее.
– Я слышал, вы делаете большие успехи в учебе. Нравится вам учиться?
– Очень. Но нам пока дают одну теорию.
– А вы как хотели? – Он рассмеялся. – Обучение длится три года, практика будет после первого курса. Впрочем, практики у вас и так уже было предостаточно.
– Где вы живете? – спросила Айбала, загадав: если он ответит – в Избербаше, значит, точно остался из-за нее.
– В Каспийске. Он расположен между Махачкалой и Избербашем, так мне удобнее ездить по району. Вы когда-нибудь бывали в Каспийске?
Айбала покачала головой.
– Очень красивый прибрежный город. Из окон моей квартиры видно море.
Повисло неловкое молчание. Айбала не знала, о чем еще можно его спросить, чтобы не затронуть ничего личного, а он, должно быть, не решался задать вопрос, ради которого приехал.
– Не жалеете, что не вернулись в Цуриб? – наконец нарушил молчание Алексей Сергеевич.
– Что вы, нет! – воскликнула Айбала, и ее лицо осветилось неподдельной радостью. – Теперь у меня есть не только работа, но и учеба, и интересное общение.
– Общение? – быстро переспросил он. – Вы… вы с кем-то встречаетесь?
Айбала вначале подумала, что он имеет в виду подруг, и хотела ответить утвердительно, но поняла истинный смысл вопроса, покраснела и помотала головой.
– Я про своих одногруппниц и соседок по общежитию, – неловко пояснила она. – Мы пьем чай, гуляем, когда есть свободное время, помогаем друг другу с заданиями…
– Это хорошо, – отозвался Алексей Сергеевич с видимым облегчением. – Хорошо, что вы здесь не одна, Айбала. Что у вас есть подруги.
– Вы не скучаете по Ленинграду? – не удержалась Айбала. – Не хотите вернуться?
– Вы бы хотели, чтобы я уехал, да? – улыбнулся он.
Она вспыхнула, вскочила и направилась к двери.
– Уже уходите? – Алексей Сергеевич тоже поднялся.
– Мне нужно заниматься.
– Тогда не буду вас задерживать. Айбала, подождите… Вы позволите иногда навещать вас? Хотя бы раз в месяц.
Айбала обернулась от двери. Она хотела ответить отказом, чтобы избавить его от напрасных надежд, но у нее не хватило духу, поэтому она молча кивнула и быстро вышла из комнаты.
Алексей Сергеевич стал приезжать регулярно. Слово свое он держал – никогда не появлялся раньше, чем через месяц после предыдущего визита. Они всегда общались только в комнате для посещений. Он не пытался куда-то ее позвать, очевидно понимая, что Айбала в любом случае откажется. Во время этих встреч они говорили о погоде (зима выдалась непривычно холодная), о его разъездах по району и ее учебе. Сессию Айбала сдала очень хорошо, получив пятерки по всем предметам, кроме физкультуры, которую она невзлюбила еще со школы и еле-еле сдала нормативы на четверку. Стипендию из-за этого ей не повысили, но денег, которые она зарабатывала ночной санитаркой, вполне хватало, чтобы сводить концы с концами и даже немножко откладывать.
Айбала боялась, что по общежитию и училищу поползут слухи о том, что она встречается с инспектором из областного здравотдела, но на их встречи, похоже, закрыли глаза – во всяком случае, до тех пор, пока они оставались в рамках приличий. Соседки по комнате ни о чем у Айбалы не спрашивали, по негласному кодексу общежития уважая право на личную жизнь, да и рассказывать ей, в общем, было нечего: все ее встречи с Алексеем Сергеевичем были похожи одна на другую, отличаясь лишь предметом разговоров и временем посещений. Она привыкла, что они сидят в креслах, разделенные столиком, и беседуют на отвлеченные темы, без малейших намеков с его стороны на личную симпатию.
В начале февраля, во время очередного визита, Алексей Сергеевич предупредил, что уезжает по семейным обстоятельствам по меньшей мере на два месяца. Оказалось, что в маленьком городке под Ленинградом живет его пожилая вдовая мать, которая тяжело заболела и попала в больницу. Врачи давали неопределенные прогнозы, и Алексей Сергеевич хотел перевезти мать в Ленинград и сам контролировать ее лечение. На работе ему предоставили отпуск с возможностью продления. Узнав об этом, Айбала ощутила странный болезненный укол. Она привыкла к их регулярным встречам и с некоторых пор даже ждала их. Убедившись, что Алексей Сергеевич далек от недостойных поползновений и ничего от нее не ждет, она расслабилась и с искренним интересом расспрашивала его о работе, с не меньшей охотой рассказывая о собственных успехах. Ей было приятно его одобрение, ведь именно он инициировал ее учебу, а значит, в какой-то мере был причастен к ее успехам.
– Когда вы уезжаете?
– Завтра. На самолете из Махачкалы в Ленинград, с пересадкой в Москве.
– Я ни разу не летала на самолете. Наверное, страшно?
– Не страшно, когда привыкаешь.
– Надеюсь, ваша мама поправится.
– Я тоже надеюсь. Ей уже за семьдесят, у нее аритмия и диабет.
– Как же вы могли оставить ее одну? – неприятно удивилась Айбала.
Она не понимала, как можно бросить пожилую мать и уехать от нее за тридевять земель. Это казалось чем-то немыслимым. В их ауле никого так не уважали и не оберегали, как стариков. Им старались дать все самое лучшее, по возможности продлить их дни, наполнить их радостью и смыслом существования. К их опыту и мудрости прибегали при решении сложных вопросов, их советы не только вежливо выслушивали, но и обязательно им следовали.