[16].
Во многом это объяснялось тем, что Зури приходилась родной сестрой местному мулле, Садулле-хазрату[17]. Именно поэтому, как утверждали злые языки, она не продала дом и не переехала в Цуриб[18], ближайший к аулу районный центр, где ей, с таким поведением и достатком, было бы самое место.
Прихлебывая из блюдца горячий чай, Зури наблюдала за Айбалой. Та чувствовала спиной ее взгляд и от этого становилась все более неловкой, задевая руками то одно, то другое и молясь про себя, чтобы поскорее вернулась мать. Наконец Айбала сдалась и присела на корточки у печи, делая вид, будто наблюдает за чуду, которые уже пора было вытаскивать. Но она медлила, боялась их уронить, ей не хотелось давать гостье повод для сплетен, до которых та была весьма охоча.
– А где Меседу? – неожиданно спросила Зури.
– Девочек Корану в школе обучает.
– Дай мне еще чуду. С черемшой – мои любимые. Нежная какая черемша, небось совсем раннюю собирали?
Айбала поставила на столик у дивана блюдо, прикрытое чистой тряпицей. Она терпеливо ждала, пока гостья расскажет о цели своего визита. Очевидно, что она пришла к Шуше, но зачем тогда спрашивать про Меседу?
В этот момент вошла Шуше. Она начала что-то говорить Айбале, но увидела гостью и замолчала. Однако, похоже, ничуть не удивилась приходу Зури.
– Сходи, дочка, скотину накорми.
Айбала молча оделась и спустилась в хлев, где Галаевы держали корову, коз, баранов, кур и старого упрямого ишака, который, несмотря на слепоту и ввалившиеся бока, никак не собирался умирать. Раскладывая по кормушкам сено, она ощущала растущее беспокойство. Наверху велся разговор, явно не предназначенный для ее ушей, поэтому мать и отправила ее сюда.
Поднявшись из хлева по шаткой приставной лесенке, Айбала не пошла в дом, а осталась во дворе, поутру расчищенном отцом от снега.
Снегопад не прекращался, хотя мороз отступил, и ветер, почти три недели дувший с севера, наконец-то поменял направление. Стоял конец января, и Айбала истосковалась по солнцу и молодой зелени, которую мать щедро добавляла во все блюда. Весной пробуждалось все живое, краски становились ярче, от свежевскопанной земли исходил особый дух, а горный воздух был таким свежим и прозрачным, что его хотелось пить вместо воды. Но весна для Айбалы означала еще и неприятное. Она родилась в апреле, и после того, как ей минуло восемнадцать, каждая новая весна приближала ее к неминуемой старости – старости одинокой, без мужа, детей и внуков.
Скрипнула калитка. Вошла Меседу в черном никабе, открывавшем только глаза и кусочек лба. Поверх пальто она надевала просторную черную накидку, скрывавшую изгибы стройного тела.
– Ты что тут мерзнешь, Айбала? – удивилась она. – Почему в дом не идешь?
– К маме Зури Замировна пришла.
– И о чем они говорят? – спросила Меседу странно изменившимся голосом.
– Не знаю. Я сразу ушла.
Меседу направилась к дому, но на полпути остановилась и нерешительно сказала:
– Мне нельзя сейчас туда… Иди, скажи маме – я вернулась.
– Ты думаешь, Зури Замировна из-за тебя пришла? Она спрашивала, дома ли ты…
– Иди! – нетерпеливо перебила Меседу. – Я тут подожду.
Айбала не понимала, что происходит, и поведение Меседу, обычно сдержанной и почтительной с Айбалой как со старшей сестрой, добавляло еще больше неясности. Она намеренно громко протопала по крыльцу, хлопнула входной дверью, помедлила немного перед тем, как войти в дом.
Женщины пили чай с бахухом[19]. Это лакомство Шуше держала в жестяной коробке на верхней полке буфета и доставала только по особым поводам. Бахух остался с того раза, когда Шуше пекла его на рождение младшего сына Зайнаб в ноябре и угощала всех, кто приходил поздравить ее с очередным внуком.
В душе Айбалы шевельнулся страх. Она попыталась связать неожиданный визит Зури, странное поведение матери и бахух на столе. Внезапная догадка пронзила ее словно молния.
Зури могла прийти к Шуше только по одной причине: чтобы засватать одну из ее дочерей.
Значит, вот почему она спрашивала про Меседу… Ну конечно, разве кто-то мог посвататься к Айбале. Но кто жених? Зури была бездетна и в близких родственниках имела только муллу, но он был совсем старик, а его взрослые сыновья и внуки жили не то в Буйнакске, не то в Махачкале. Может, кто из соседей обратился к ней с просьбой выступить в роли свахи? Такое вполне могло быть, если мать парня умерла, а теток или сестер у него не было.
Айбала посмотрела на довольное лицо Зури, выражение которого могло означать только одно: дело слажено.
– Покормила скотину? – необычно ласково обратилась к Айбале мать.
– Да. – Айбала помедлила. – Меседу вернулась. Спрашивает, можно ей войти?
Зури тут же поднялась и стала надевать пальто.
– Спасибо за угощение, Шуше. Теперь к брату пойду с радостной вестью. Храни Аллах тебя и всю твою семью. Пусть наше дело сладится.
– Иншааллах[20]!
Айбала, не дожидаясь ухода гостьи, быстро прошла в спальню и в оцепенении остановилась посреди комнаты, не веря тому, что услышала.
Бедная Меседу! Неужели ее отдадут за Садуллу-хазрата?
Мулла был ровесником отца, его возраст приближался к семидесяти. Он похоронил двух жен, а оставшиеся две жили с ним в одном доме и воспитывали тех детей, которые еще не достигли совершеннолетия и не создали свои семьи.
И вот теперь мулла решил взять Меседу, которой еще не исполнилось шестнадцати! Она войдет в семью третьей женой – самой младшей не только по возрасту, но и по статусу, а потому самой бесправной. Ей достанутся наиболее тяжелые домашние обязанности, и она должна будет ублажать старика до тех пор, пока Аллах не призовет его к себе.
Нет, отец этого не допустит! Да и мать не принудит Меседу к такому браку. Она согласилась с Зури только на словах, чтобы не обижать ту прямым отказом. Она даже не скажет Меседу об истинной причине визита Зури, чтобы не расстраивать и не оскорблять ее этим предложением.
Почему мулла выбрал именно Меседу? Неужели потому, что часто видит ее в мечети и знает о ее богобоязненности? Он в таком возрасте, когда мужчина уже не обращает внимания на женскую красоту. Да у муллы и возможности-то не было рассмотреть Меседу, она ведь ходит покрытая.
Дверь открылась, прервав тягостные размышления Айбалы. Вошла Меседу, на ходу снимая никаб. Ее щеки раскраснелись, глаза блестели, на губах блуждала улыбка. Айбала уже не помнила, когда сестра в последний раз улыбалась. Непривычное оживление еще больше преобразило ее красивое, с точеными чертами лицо. Меседу выглядела очень юной, полной жизни, счастливой.
Мать не сказала ей, подумала Айбала. Нельзя, чтобы Меседу узнала. Надо быстро придумать причину, по которой Зури к ним приходила.
Айбала решила, не откладывая, поговорить с матерью и уже взялась за ручку двери, когда Меседу сказала:
– Я выхожу замуж за Садуллу-хазрата.
Айбала медленно повернулась к ней. Меседу смотрела на нее сияющими глазами и улыбалась.
– Ты слышала, Айбала? По воле Аллаха, я стану женой муллы.
– Я слышала. Не переживай, мы что-нибудь придумаем. Даже если мама дала Зури свое согласие, отец не допустит этого брака. Он слишком любит тебя, чтобы…
– О чем ты говоришь? – удивленно перебила Меседу. – Я хочу стать женой Садуллы-хазрата. Я ждала этого целый год. Знала, что он хочет меня засватать. Его останавливал только мой возраст. Сама я готова была выйти за него еще прошлой весной, но Садулла-хазрат…
– Подожди, Меседу, остановись. Я не понимаю. Ты хочешь за него выйти?
– Ну конечно! – Девушка рассмеялась. – Я об этом тебе и говорю.
Айбала не могла поверить ушам. Она смотрела на сестру и понимала, что происходит что-то очень плохое. Надо остановить это как можно скорее. Нельзя позволить Меседу совершить ошибку, о которой она будет жалеть всю жизнь.
– Но он же… он же старик! – воскликнула Айбала.
– Неправда! – Меседу вспыхнула. – Ему всего шестьдесят семь.
– Всего?! Наш отец и то младше.
– Только на один год. – Меседу упрямо вздернула подбородок, ее глаза холодно блеснули. – Значит, ты не одобряешь этот брак?
Айбала замешкалась с ответом. Она понимала, что речь идет о духовном лице, оскорбить которого значило оскорбить Всевышнего. Она пыталась подобрать правильные слова, чтобы, с одной стороны, вразумить Меседу и открыть ей глаза на заблуждение, а с другой – не допустить неправедных высказываний в адрес столь уважаемого человека.
– Ты войдешь в дом Садуллы-хазрата третьей женой, – сказала она. – Самой младшей, самой бесправной. На такое соглашаются или вдовы, или те, у кого нет шансов на более удачный брак. Такие, как Малика Мяршоева, или… – Айбала покраснела, но продолжила: – Или такие, как я. Но ты красавица, Меседу! И такая молодая. Зачем торопиться? Тебя ведь не выдают насильно. Все ждут, когда тебе исполнится шестнадцать, поэтому и не присылают пока сватов, но не пройдет и месяца, как многие парни попросят своих матерей…
– Хватит, Айбала. Не хочу слушать о других парнях. Я не передумаю. – Меседу помолчала. – Вижу, ты не понимаешь меня. Хорошо, объясню. Мой муж должен быть богобоязненным и праведным человеком, только тогда я смогу слушаться его во всем. Он не должен чинить преград на моем религиозном пути или требовать от меня того, что не угодно Всевышнему. В нашем ауле есть только один такой человек: Садулла-хазрат. Я знала, что он попросит моей руки, и предупредила маму. Я сказала ей, что выйду замуж только за него или не выйду вовсе.
– И она не попыталась отговорить тебя? И отец не попытался?
– Отец еще не знает. Мама скажет ему сегодня. Но он не станет препятствовать, если хочет, чтобы я была счастлива. Все решено, Айбала. Свадьба через месяц. Ты не поздравишь меня?