[13] всё принесёт – мундир, брюки, ордена, подаст машину, арганызует ужин… Но гдэ его найти? Передо мной ещё не было зеркала, и я, не ведая о своём юном виде, пасчытал: сложно не будет, генацвале. Я же великий светоч, корифей всэх наук, любимэц народа. Я выйду на свет (пусть даже и без кальсон), прикажу, и всё будэт выполнено – без сомнэний. Свистну только, слющий, и люди тут же побегут. Я слышу пьяный смех – похоже, идёт группа молодёжи. Я царственно выхожу к ним из кустов и обращаюсь к пэрвому попавшемуся – низкорослому, коротко стриженному парню в странных синих штанах. Я ведь сам не из высоких, он-то мне и требуется. Видимо, рабочий, – кажэтся, у электриков такая униформа.
– Товарищ, мне нужна твоя одэжда.
Немая сцена. Шесть человек, среди них две дэвюшки (наверняка комсомолки), стоят и беззвучно смотрят на меня. Э-э-ээ. Ошалели от радости – конечно, не каждый день выпадает счастье увидеть вождя воочию, пусть и раздетого как после бани. Рыжий молодой чилавэк, стоящий справа от электрика, крутит пальцем у виска и произносит загадочный фраза:
– Ты чо, укурок, в крантец рамсы попутал или в натуре обширялся?
Я не понимаю ни единого слова. В голове проносится догадка: я в Югославии или Болгарии – мамой клянусь, язык похож на русский, но слова нэзнакомые. Югославия, несомнэнно, худший вариант, шени деда[14], ибо наша конфронтация с мэстным лидером едва не заставила меня разбомбить эту маленькую, но злую страну. Сделав ставку на дружэствэнную Болгарию, я улыбаюсь во весь рот.
– Отдай мнэ твои брюки, дарагой товарищ болгарин.
– Ты, блядь, «Терминатора» пересмотрел? – тревожно произносит электрик.
– Да ты чего, не видишь? – орёт рыжий. – Он торчок, под кайфом. Дай ему в табло!
И тут меня начинают бить. Без предупреждения. Все сразу.
Ваймэ. Я получаю слепящие удары в лицо (в глаз, нос и губы), в грудную клетку, в живот. В первые секунды я вообще нэ панымаю, что происходит. Да как они посмели тронуть МЕНЯ, если даже за попытку дышать в мою сторону их расстрэляют бэз вопросов?! Я закрываю разбитое лицо руками и инстинктивно стону на родном языке: «Вы с ума сошли?!» Они останавлываются, но буквально на пару сэкунд.
– Это хач, – постановляет электрик голосом прокурора военного трибунала.
– Э-э-э, послющай, дарагой, – говорю я с жутким акцентом, вытирая ладонью кровь с лица. Мамой клянусь, я не специально. Потом уже мнэ рассказали, что на окраине Москвы ночью, а также в мэтро лючше так нэ говорить. Особенно если повстречал группу молодых электриков. Особенно если ты голый. Особенно посчитав их болгарами. Карочэ, что-то из этого им сильно не понравилось. Получив ещё с десяток ударов, я не стал дажыдаться продолжэния и пабижал. Я нёсся сквозь кусты, и ветки хлэстали по лицу, а за спиной слышались дикие вопли и топот. Я вспомнил прежние врэмена, как ловко уходил от агентов царской охранки, и бросился в сторону. Там был ба-а-альшой парк. Я спрятался среди зэлени дэревьев и замэр – как бэлочка, прекрасный звэр с хвостиком, умеющий сидеть на ветке. Враги народа пробежали мимо, подсвечивая себе фонариками. Они визжали: «Хач, выходи, мы тэбя убьём!», – и это было изумительно наивно с их стороны – да кто ж после такого-то выйдет?
Я умею харащо прятаться. Это у меня в крови.
Эх, генацвале, сэйчас бы адын револьвер. Можно даже мэлкий калибр, савсэм маленький. Проходимец-электрик сразу запел бы по-другому. Но оружия у меня нэт. Я стираю листьями клёна кровь с лица, но она только размазывается… прыходытся спрыгнуть со ствола и смывать водой из лужи. Пригнувшись, как маймун[15] (вдруг попадутся другие электрики), бесцэльно рыщу по аллеям парка, пока не нахожу лежащего на скамэйке человека, судя по виду, упившегося вином во славу социализма. Или чего-то там другого. В общем, запах чувствуется мэтра на чэтыре. Я опускаюсь до низости и астарожно раздеваю спящего (наверняка тоже болгарина), пока он нэ проснулся. Тот лишь невнятно бормочет, но глаз нэ акрывает. Напяливаю на себя грязную рубашку (повезло, как раз по размеру), те самые синие штаны (видимо, в соврэмэнной Болгарии все люди либо монтажники, либо электрики, вэсьма уважаемые профессии) и нелепые штиблеты с тремя полосками на каждой стороне, с резиновой подошвой. Навэрное, местный крестьянский наряд вроде вышиванки и шаровар у украинцев. О том, как контррэволюцыонная группа молодёжи арганызовала заговор против вэликого вождя и о расследовании НКВД их злой атаки, а также об открытом (обязатэльно открытом!) суде я подумаю позже, у меня ещё будэт время. Я раздобыл одежду, теперь главное – выбраться из парка и выяснить, наконэц-то, куда же я попал. Судорожно обшариваю карманы болгарского одеяния, но, цади тракши[16], не нахожу дэнег: бэдный прохожий потратил на винное счастье всё до последнего гроша. Ну, по крайней мере, я одет. Плутая по узеньким дорожкам, выхожу на большую улицу. И адназначно схожу с ума. Океан свэта. Навстрэчу друг другу едут машины… очень непривычной формы. Их так много, что они буквально слипаются боками, возмущённо гудят и абсолютно не напоминают модели «Победы». «Растёт благосостояние болгарских трудящихся!» – греет мне сэрдцэ мысль. Э-э-э, слющай! Я внэзапно понимаю, что нахожусь в будущем, – возможно, меня воскрэсил гениальный коллективный ум савецких учёных, только в послэдний момент что-то пошло не так. Атомы или нейроны… не увэрен, что называю правильно… переместили моё тело не в Крэмль, а в иную страну. Грудь разрывает от восторга. Мне страшно хочется узнать – ваймэ, как там живёт без меня великий и славный Савэцкий Союз? Сколько братских народов мы одэлили счастьем, приняв в свой состав. Как засыпают зерно в закрома Родины комбайнёры Французской Савэцкой Сацыалистыческой Рэспублики, нормально ли прошло на сэдьмое ноября праздничное выступление Техасского ансамбля балалаечников? Есть только адын способ проверить – как можно скорее вэрнуться домой. В Москву, щедро уставленную моими статуями и увешанную моими портрэтами. К благодарным любящим потомкам, поклоняющимся мне за своё счастье. Улыбаясь, я выхожу из тени навстрэчу двум подвыпившим прохожим – усатым милым пролетариям лет пятидэсяти – и говорю:
– Генацвале, гамарджобат…[17] ты не подскажешь, слющай…
Они останавливаются, смотрят на меня, дружно вздыхают.
– Вот блядь, – горько произносит тот, который слева. – Ну как же достали везде эти хачи.
…И тут меня снова начинают бить.
Глава 2Санитар
(тот же бар «Рок-н-ролл», примерно одиннадцать утра)
– (Участливо, почти по-матерински.) У тебя голова не болит?
– (Слегка обалдев.) Нэт. Кажется. Благодарю.
– Ты очень сильно ударился, когда упал в обморок. Прямо деревянный такой звук раздался.
– Нэт, всё харащо. Матлобт, ээээ… спасибо, то есть.
– Ты сам откуда?
– Из Гори.
– Горы? Или город такой? Где именно?
– В Сакартвэло… в Грузии. Слющай, а кто он, этот чилавэк?
– Налей себе сначала. Правду всегда лучше слышать, когда ты уже хорошо выпил.
(Слышится характерный звон и бульканье.)
– (Выдох.) Готово. Давай. Я вынэсу всё.
– Это был Иисус Христос.
(Кашель.)
– Вах. Я с самого начала заподозрил… я слышал ваш разговор, но не разрэшил сэбе поверить. Неужели это ОН? Ну, всё. Если он сущэствует, тогда мне пиздец, гогона[18].
– Почему? Хотя… всем нам пиздец, скорее всего. Откуда ж было знать, что бог есть?
– У тэбя ещё есть шанс выпутаться, э-э-э. У мэня точно больше нэт.
– А что ты такого сделал?
– Ну так, слегка провинился… нимнога-нимнога людэй расстрэлял.
– О Боже… (Отодвигается.) Ты маньяк? Сколько конкретно трупов на твоей совести?
– Два миллиона. Или пятьдэсят. Историки по-разному счытают. Я сам уже запутался.
– (Успокаиваясь.) А, всё в порядке. Забыла, ты при падении башкой хорошо приложился.
– (С раздражением.) Да нэт же, ваймэ! Ты знаешь, как моё имя?
– (Язвительно.) У меня отсутствуют способности к телепатии.
– Иосиф Сталин… (Гордо, с ожиданием эффекта.) Ну, мчто? Язык праглатыла?
– (Пожимая плечами.) Да ничего. Если ты провела всю ночь в баре за разговором с Иисусом Христом, который сотворял тебе вино, а тебя посещали разные желания, от звонка в полицию до постели с собеседником (теперь понимаю, мне прямая дорога в ад)… Появление Сталина не то чтобы закономерно, однако вполне логически завершает вечер. Когда Иисус сидит с тобой за барной стойкой, небрежно тыча сигаретой в пепельницу, вполне естественно, что вас обслуживает Сталин или, скажем, Ломоносов. Я сутки не спала и зверски устала, выжата досуха эмоционально, у меня уже сил нет ни ахать, ни охать. Ну, Сталин и Сталин, хорошо. Давно ты у нас? Тебе здесь нравится? Ты вроде в последнее время капитально популярен.
(Крайне тяжёлый вздох до самого дна лёгких.)
– Три года. Я уже перебрал всэ варианты, пачиму я тут оказался. Предпалажыл, что это филиал ада, но даже в преисподней не можэт быть столь ужасной грузинской кухни, как в этом месте. Я нэ буду заострять вопрос, товарищ дэвюшка, откуда и зачем я в Москве именно в нынешнее врэмя. Но я ощущаю себя в вашем городе скорее искусственно созданным мифом, чем… э-э-э… нормальным живым чилавэком.
– Я не понимаю.
– Я тоже. Одни люди меня проклинают, дескать, я палач и убийца. Другие утвэрждают, что я бог-спаситель и надо рисовать с меня иконы. Ставят мне памятники, назавтра их разрушают. Даже на айфонах были мои портрэты, но их запретили[19]. Я слышал про себя гыгантское количество лэгенд. И конечно, мамой клянусь, гогона, – вот савэршэнно не ожидал после воскрэшения встретить в колыбели сацыалызма расцвет капиталыстической, троцкистско-бухаринской заразы. Магазины, рэстораны, даже автобусы – всё частное. Как вы могли опуститься до эксплуатации чилавэка чилавэком после стольких лет рэволюции? О, что бы я сейчас сделал, ваймэ.