Его голос становится еще более грустным:
– Мне жаль.
– Знаешь, что отстойнее всего? – зло спрашиваю я. – Что мне приходится оставаться после уроков, а тебя нет рядом.
– Ради этого я бы заслужил наказание. – Джош мрачно смеется.
– Знаю. – Я смягчаюсь. – Как дела? Как родители?
– Злятся. Заняты. – Джошуа, похоже, не очень хочется говорить о родителях. – Они таскают меня повсюду, но едва могут смотреть на меня.
– Все уладится, – пытаюсь я утешить любимого.
– Возможно, – вздыхает Джош, и не похоже, что он верит в счастливое будущее.
Один вопрос мучает меня сильнее других, и я сжимаю свою подвеску, чтобы набраться сил.
– Слушай… – начинаю было я, но закончить так и не могу.
– Да? – произносит Джош после небольшой паузы.
– Не важно.
– Айла, скажи.
– Просто… твои родители знали про меня? Я помню, что вы мало разговаривали, но упоминал ли ты обо мне… до всего случившегося… – Мой голос надламывается. – Не хотелось бы, чтобы первое впечатление твоей мамы обо мне было таким.
Джош долго молчит, и я сама догадываюсь о том, что он ответит мне.
– Я собирался рассказать им на День благодарения, – наконец говорит он. – Не хотел, чтобы они спрашивали о тебе раньше времени.
– Ты боялся, они подумают, что я недостаточно хороша для тебя? – По моему лицу катятся слезы.
– Нет. Нет! Просто мне нравилось думать, будто мы одни друг у друга. Хотелось продлить это ощущение. Тебе не казалось, словно мы находились в коконе? И я был уверен, что ты им понравишься.
– Очень сомневаюсь в этом, – хмыкаю я.
– Так и будет. Они знают, что я сам во всем виноват. А когда выборы закончатся, я расскажу им о тебе. Какая ты умная, какая добрая и…
– Амбициозная? Или все-таки расскажешь, что у меня на самом деле нет планов на будущее?
– Айла! – В голосе Джошуа слышится неподдельная боль.
– Извини…
– Нет, это ты меня извини. Мне стоило рассказать. – Снова молчание. – А твои родители знают обо мне?
– Конечно.
Джош выдыхает.
– Им не терпелось с тобой познакомиться.
– А теперь все иначе. – Он грустно ухмыляется. – Ты переживаешь, какое впечатление произведешь на моих родителей, хотя из школы выгнали меня. – Его голос вдруг становится тише. – Кто-то идет. Мне пора, люблю тебя. Пока.
Я даже не успеваю ответить, что тоже его люблю.
В понедельник после возвращения из школы я рассматриваю Джошуа, который попал на некоторые фотографии, сделанные в Бруклинском филиале Юношеской христианской ассоциации в прошедшие выходные – это был последний официальный визит его отца в рамках предвыборной кампании. Сын сенатора на них высокий, красивый и широко улыбается. Он выглядит почти как мой парень Джош. Но я вижу, что его улыбка – без сомнений, убедительная для остальных – неестественна. На щеках нет ямочек.
– Я же не разбудил тебя на этот раз? – спрашивает Джош.
Звонок раздается глубокой ночью. На фоне слышатся взволнованные голоса. Он снова в главном штабе своего отца. До выборов всего несколько часов.
– Нет. – Я обнимаю подушку, желая, чтобы это был он. – Уже в кровати, но все еще читаю.
– Моя девочка… – Я буквально вижу, как Джошуа нежно улыбается. – О чем книга?
– Об охоте за орхидеями. Ты знал, что это было невероятно опасным занятием?
– Может, это твоя будущая профессия. Охотница за орхидеями. А я буду сопровождать тебя в экспедициях. Мы станем носить шляпы с москитными сетками.
– Как там дела? – спрашиваю я.
– Лучше бы я охотился за орхидеями, – тяжело вздыхает Джош.
– Надеюсь, твой отец победит.
– Я тоже. Иначе он как минимум полгода будет невыносимым. – Шутка не удается, и Джошуа вздыхает. – Кстати. Угадай, кого будет сопровождать съемочная группа на избирательный участок? Угадай, кто окажется в утренних новостях?
– Угадай, кто будет неотрывно смотреть прямую трансляцию выборов на Си-эн-эн, надеясь мельком увидеть тебя?
– Угадай, кто в это время будет на уроках?
– Ох. – У меня замирает сердце. – Точно.
– Не волнуйся, ролик загрузят на сайт моего отца… О черт, вернулась моя мама.
– Люблю тебя! – быстро говорю я, боясь снова опоздать.
– Я тоже тебя люблю, – удивленно смеется Джош. – Меня радует твой энтузиазм.
– Мне не удалось сказать это в прошлый раз.
– А… понятно. С этого момента, – в его голосе слышна улыбка, и я представляю, как появляются ямочки на щеках любимого, – давай начинать разговор с этих слов.
Глава 21
После уроков у меня есть десять минут, прежде чем я отправлюсь отбывать наказание, и я тут же бегу в кабинку туалета. У меня есть десять минут, прежде чем я отправлюсь отбывать наказание. Там я вытаскиваю из рюкзака ноутбук. Выборы еще в самом разгаре, и судить о победителе еще рано, но я быстро просматриваю сайт сенатора. Вот он – видеоролик! Джош вместе с родителями заходит на избирательный участок. Он невероятно аккуратно причесан, одет с иголочки. Костюм на нем сидит как влитой, скорее всего, сшит на заказ. Джош широко улыбается и машет камерам. Его родители выходят из кабинок.
– За кого вы голосовали? – выкрикивает кто-то.
– А я должен был проголосовать? – отвечает отец Джошуа. – Я думал, что в этой кабинке можно заказать завтрак!
Ха-ха!
Камера переключается на Джошуа. Он заходит в кабинку, а родители с гордостью за ним наблюдают. После того как Джошуа вышел, женщина-репортер, улыбаясь лошадиной улыбкой, сует ему в лицо микрофон:
– Каково это – впервые голосовать за своего отца?
– Непередаваемые ощущения. – Джош просто искрит обаянием. – До сих пор в голове не укладывается.
Он не врет. И я верю, что это действительно важный момент в его жизни, но… чувствую себя так, будто на экране незнакомец. Пересматриваю отрывок и нажимаю на паузу, когда Джош отвечает на вопрос репортера. Прикасаюсь к его изображению на экране.
Если бы мы не поехали в Барселону, то завтра он бы уже вернулся в Париж.
Я отгоняю эту мысль. Потому что, не отправься мы в Барселону, не было бы парка Гуэль и освещенного лунным светом номера.
Как только меня отпускают после наказания, я бегу в свою комнату и проверяю новости, но количество голосов остается прежним. Кандидаты идут ноздря в ноздрю.
Приходит Курт и, к моему удивлению, закрывает за собой дверь:
– Bœuf bourguignon suivi d’un clafoutis aux poires[43]. Для тебя. – Он ставит на стол поднос из столовой. – Я не знал, что ты захочешь, поэтому выбирал наугад.
Его смущение так трогает. Божественный запах теплой еды заполняет комнату.
– Спасибо, – улыбаюсь я.
Мой друг снимает капюшон:
– Нейт разрешил дождаться результатов вместе с тобой, если больше никто об этом не узнает, в противном случае нас обезглавят. Но я не думаю, что он и в самом деле лишит нас головы.
На секунду я перестаю дышать.
– Извини, что не мог соврать ради тебя, – говорит он. – И извини за то, что по моей вине Джошуа исключили.
Я сжимаю Курта в объятиях. Все как в старые добрые времена, правда, вместо того чтобы делать домашнее задание, мы висим на новостных сайтах. Курт засыпает после полуночи, но гонка такая напряженная, что мне не до сна. В Штатах только наступает вечер. Сейчас в прямом эфире не происходит ничего интересного, и я приглушаю звук. Одно за другим называют предварительные имена победителей по всей Америке. В два часа ночи мне дарят шесть секунд радости, когда делают включение из главного штаба Уассирштейна.
Джош стоит рядом с родителями в окружении нескольких сотен красных, белых и синих воздушных шаров. Камера передвигается, и шары закрывают его лицо. Новости переключаются на губернаторскую гонку во Флориде. Через час я с трудом держу глаза открытыми, когда слышу, как репортер с нелепым хохолком объявляет:
– В упорнейшей гонке нью-йоркский сенатор Джозеф Уассирштейн все еще борется за свое место!
Я наклоняюсь к экрану. Миссис Уассирштейн до сих пор свежа и бодра – настоящая спутница жизни крупного политика, – хотя мне заметно, что гример слегка поправил ее макияж. Сенатор выглядит слегка изможденным, однако изо всех сил старается держать лицо. А вот Джош устал и раздражен, и это заметно сразу. Надеюсь, его родители не увидят эти кадры.
И все равно… это мой Джош. Не тот незнакомец, которого я видела до этого. Какой-то строгий мужчина, вероятно организатор предвыборной кампании, что-то шепчет Джошуа в ухо, и тот резко выпрямляется. Похоже, ему сказали, что его снимают. Однако тут же прямое включение из штаба заканчивается.
Ведущий начинает рассказывать последние новости. Я постепенно успокаиваюсь.
Утром я просыпаюсь от звонка будильника. Курт ушел, подоткнув под меня покрывало. Рядом с моей подушкой лежит записка с одним словом: «ПОБЕДА».
Я серьезно недооценила родителей Джошуа. Надеялась, что в случае успеха они разрешат сыну позвонить мне, чтобы поделиться радостью. Но, как оказалось, зря. Жаль, я не могу рассказать Джошуа, насколько я сегодня счастлива. Жаль, что я вообще ничего не могу сказать Джошуа. Никогда раньше не чувствовала себя такой беспомощной и ненужной.
Через два дня известнейшая в Нью-Йорке программа утренних новостей делает эксклюзивное интервью с сенатором Уассирштейном. И разумеется, на его сайте есть ссылка на видеоролик. Разговор, как и следовало ожидать, идет о политике, но вот место, где проходит встреча… Оно очаровательно.
И это дом Джошуа.
Камера следует за сенатором из столовой в гостиную, демонстрируя безупречно оформленный интерьер. На мой взгляд, слишком безупречный. На стенах висят хрупкие фарфоровые тарелки. В экстравагантных вазах стоят букеты из высушенных трав и перьев фазана. Сложно представить, что здесь кто-то живет. Миссис Уассирштейн присаживается рядом с мужем на диван, над которым висит выбивающаяся из интерьера написанная маслом картина, изображающая вход на станцию