о одеваюсь и встречаюсь с сестрами у двери.
Хэтти это хмурится:
– Что с тобой?
– Отстань от нее, – говорит Джен.
– Твоя шапка не гармонирует с перчатками, – говорит мне Хэтти. – А с этим пальто они смотрятся еще хуже. Ты что, умрешь, если будешь выглядеть стильно?
Я натягиваю шапку еще ниже. Джен подхватывает меня под руку и ведет на улицу, пока я не изменила свое мнение. Или свой наряд. Хэтти тащится за нами.
Атмосферу, царящую осенью в Нью-Йорке, в других городах вы встретите только весной. Все дело в том, что вас здесь в это время охватывает чувство обновления. Местные с радостью выходят на улицу. В метро похолодало, но зато пропала летняя духота. Повсюду проходят праздники и фестивали. Воздух морозный, но шарфы и теплые ботинки – небольшая цена за возможность погулять от души. Я осматриваю окрестности. Пытаюсь отыскать желтые, оранжевые или золотистые листья – именно за них я и люблю осень, – но на ветвях уже ничего не осталось. Я опоздала. Все умерло.
Джен рассказывает о своей жизни в Массачусетсе, а Хэтти перебивает ее своими колкими комментариями. Я же совершенно не обращаю на них внимания. Мы пересекаем Колум-бус-Серкл и все чаще встречаем на своем пути счастливые семьи, танцоров, болельщиц и полицейских. Несколько музыкантов проверяют свои инструменты – гудят латунные трубы, разносятся отрывистая барабанная дробь и несколько незатейливых нот из деревянных духовых инструментов. Из-за здания на следующей улице выглядывает огромный шар в виде слона Хортона, который держит в хоботе ярко-розовый цветок.
– Взбодрись, – говорит мне Джен. – Я договорилась, что ты будешь выступать с ними. – Она показывает на танцоров в синих ковбойских гамашах и дурацких жилетах с бахромой.
С десяток ужасных клоунов в драных многоцветных комбинезонах заходят в аптеку неподалеку от нас.
– Смотри, – говорю я, – Джен, они ищут тебя. Ты станешь звездой их номера.
– А ты видела те рождественские елки, которые танцуют чечетку? Они спрашивали, когда ты вернешься, чтобы порепетировать. Ты же не подведешь их? Я уже прикупила тебе штаны с блестками.
– Как хорошо, что вы не пытаетесь втянуть меня в свою дурацкую игру, – говорит Хэтти. – Потому что ничего не делать – так круто.
Я смеряю ее недовольным взглядом, но не спешу выступать в роли миротворца. Заметив это, Джен отвечает младшей сестре, а я погружаюсь в себя. Мысленно возвращаюсь к мемуарам. И тут же перед моим мысленным взором всплывает картинка, которую мне теперь не забыть: Рашми в кроликах. Из-за здания выплывает шар с лягушонком Кермитом, а я думаю о кроликах. Замерзнув, мы возвращаемся домой, а я продолжаю думать о кроликах. Маман зовет нас на кухню, и я помогаю ей печь рогалики… Кролики… Помогаю накрыть на стол… Кролики… Индейка нарезана, напитки разлиты, произносится первый тост… Кролики, кролики, кролики! Убирается посуда, пюре и остатки подливы отправляются в мусорку… Мой парень теряет девственность, и… ох, кто на это уставился? Это кролик!
Мы всей семьей усаживаемся перед телевизором, чтобы посмотреть какой-нибудь интересный фильм. Час спустя я все еще думаю о кроликах, когда до меня доносится тихий звонок телефона, раздающийся из моей комнаты. Сердце подскакивает в горло. Я несусь наверх и, как только беру трубку, тут же слышу:
– Я люблю тебя. Секундочку. – Раздается смех и громкие голоса, а затем скрежет задвигаемой двери. – Так, я на веранде. Вроде как… Вообще-то я не знаю, где, блин, нахожусь.
– Но ты в Белом доме? – восклицаю я.
– Да.
Кролик!
– Я знаю, – говорит Джош, прерывая неловкое молчание. – Это странно. Извини.
– Нет, дело не в этом. – Кролик! Кролик! – Я просто устала. Длинный выдался денек.
– Мама разрешила позвонить тебе, – говорит Джош. – И дала свой телефон.
– Так, эм… Как там?
– Ты получила коробку? – вместо ответа спрашивает Джош.
По голосу слышно, что он нервничает.
– Получила. И прочитала прошлой ночью. Это было круто. – Мой голос звучит слишком напряженно, и Джош это явно слышит.
Следует длинная пауза.
– Ого! – Его голос такой же невыразительный, как и мой ответ. – Мне показалось, или прозвучало неубедительно?
– Нет. Просто… – И тут я начинаю плакать, ненавидя себя еще больше.
– Что случилось? – Он паникует. – Что такое? Какая из частей тебе не понравилась?
– Нет… Все хорошо… – всхлипываю я, будучи не в силах успокоиться.
– Пожалуйста, – умоляет Джошуа, – перестань. Слушай, я знаю, что по-скотски поступал с Рашми, особенно когда мы ссорились, но, клянусь, с нами такого не случится. С тобой все по-другому. С тобой я никогда не буду так себя вести. – Никогда не слышала, чтобы он так тараторил. – Я был моложе и очень глуп…
– Дело не в ссоре. А в… – Мои слезы превращаются в отвратительные рыдания. – Кроликах!
– Кроликах? – Его замешательство исчезает почти моментально. – О… О-о-о!
– Зачем ты нарисовал эти вещи?! Зачем показал мне?! – кричу я в голос.
– Я… Я не думал, что это вызовет такую реакцию… – бормочет Джош.
– Не думал, что я так отреагирую, увидев твою бывшую голой?! Узнав, как вы вместе потеряли девственность? – Я ушам своим поверить не могу.
– Я не знаю. – В голосе Джошуа слышится отчаяние. – Я просто рисовал все, что происходило со мной. И поделился с тобой этим потому, что хотел быть честным. Хотел все тебе показать. Даже свои отвратительные стороны.
– Ну, наверное, не обо всем стоит упоминать в книге, – язвительно отвечаю я.
– Извини. Господи! Мне так жаль, Айла…
Я молчу. Понимаю, что веду себя нечестно, но не могу справиться с этой болью. И хочу, чтобы ему тоже было больно.
– Пожалуйста, только не вешай трубку, – просит меня наконец Джош. – А что насчет концовки, той части, где появляешься ты? Как она тебе?
– Да, те восемь страниц были нормальными, – фыркаю я.
Я жалею об этих словах, как только они вылетают изо рта. Никогда в своей жизни я еще не была такой эгоисткой. К тому же я понимаю, что у Джошуа не было времени, чтобы нарисовать нас. На это уходит вечность. Он поделился со мной чем-то личным, а я плюнула ему в лицо.
Его молчание пугает меня еще сильнее.
– Мне не стоило этого говорить. Извини. – Я стираю с лица слезы и сопли. – У тебя замечательные комиксы, правда.
Джош фыркает, и я понимаю, что он тоже плачет. Чувство вины раздувается до невероятных размеров.
– Я не вру. Просто некоторые события застали меня врасплох. Я знаю, что ты рисуешь мемуары. И стоило догадаться, о каких событиях ты захочешь рассказать. И уж конечно, не стоило упоминать о том, что меня расстроило, вместо этого я должна была рассказать, что мне понравилось… – Теперь уже пришла моя очередь тараторить.
– Ты извиняешься передо мной? – удивленно спрашивает меня Джош. – Это безумие!
– Это не так! – Я сильнее сжимаю телефон. – Извини… Мне так жаль.
Нет ответа.
– Алло? Джош? Алло?
– Меня зовет мама. Дерьмо! Похоже, собираются подавать десерт.
– Нет!
– Ты все еще любишь меня? – В его голосе снова слышится отчаяние. – Ты не сказала этих слов, когда ответила.
Я достаю салфетки из коробки.
– Конечно же люблю! – говорю со всхлипом.
– Поверить не могу, что я прямо сейчас должен повесить трубку, – вздыхает Джош.
– Не вешай трубку, – прошу я. – Я люблю тебя.
– Я скоро перезвоню, – обещает Джош.
А затем воцаряется тишина. Я как дурочка всю ночь не выпускаю телефон из рук, надеясь, что «скоро» означает «в ближайшее время». Но это не так. Зачем я так на него накинулась?
Он доверился мне, обнажил свою душу, а я ополчилась против него. И теперь я ненавижу себя за то, что причиняю ему боль. И ненавижу себя за то, что все еще расстраиваюсь из-за его мемуаров, и за то, что приходится притворяться, будто это не так.
Надеясь, что сработает эффект «с глаз долой из сердца вон», я не достаю коробку из шкафа. Но это не помогает. Все мои мысли только о ее содержимом. К вечеру субботы я так и не получила весточки от Джошуа. Страх, что я все испортила, мучает меня сильнее с каждой минутой. Поэтому я решаю все исправить. Я добавляю к мемуарам маленькую «оливковую ветвь», запаковываю коробку и отношу ее к Уассирштейнам по указанному обратному адресу. Коробка тяжелая, но я быстро добираюсь до нужного места.
Особняк сенатора не сильно отличается от соседских – такой же красивый, старинный и ухоженный. В ящиках под окнами растут миниатюрные хвойные растения и плющ, на крыше реет американский флаг, на двери осенний венок, а к дверному косяку прикреплен серебристый филигранный футляр с мезузой[47]. Занавески опущены.
Я стучу, надеясь, что в доме есть кто-нибудь из охраны. Нет ответа. Стучу снова, и дверь открывает коренастый мужчина с широкими плечами, стильной прической и наушником:
– Я могу вам помочь?
Его голос такой же солидный и суровый, как и его внешность.
– Я Айла Мартин. – Мой голос дрожит. – Девушка Джошуа. Из Франции. Я знаю, что он приедет лишь завтра, но я к этому времени уже уеду, поэтому понадеялась, что вы передадите это ему.
– Я знаю, кто вы.
– Правда?
Мужчина на мгновение перестает строить из себя крутого, и на его лице расплывается на удивление теплая улыбка.
– Мне платят за то, чтобы я все знал.
– О-о… – У меня розовеют щеки. – Так вы передадите это Джошуа… пожалуйста?
Охранник забирает у меня коробку:
– Конечно. После того как просканирую ее на наличие взрывчатых веществ. Это стандартная процедура.
Я смеюсь.
– Я не шучу, – серьезно отвечает охранник. – Все посылки проверяются.
Мои щеки становятся красными.
– Конечно. Спасибо, сэр.
И я удираю.
А следующим вечером я нахожу на телефоне сообщение с незнакомого манхэттенского номера. Там ни слова о возврате рукописи – и о том, что страницы в беспорядке, – вместо этого Джош написал: «Поверить не могу, как сильно скучал по твоему запаху.