Поначалу эти разговоры были решительно однобокими. Патерсон говорила, а Рэнд слушала. Закончив только старшую школу, Патерсон тем не менее была очень начитанной, а её друзья вспоминали молодую Рэнд буквально, как «девушку, сидящую у ног повелительницы», пока Патерсон рассуждала об истории Америки[168]. Патерсон работала над объёмным научно-популярным трактатом, который будет отражать её политические взгляды и внушительный пласт мировой истории и экономики, и этим она с радостью делилась с Рэнд. Она была целой энциклопедией знаний. Рэнд предлагала тему, например Верховный суд, и Патерсон могла говорить о ней часами.
Как и прочие либертарианцы, повстречавшиеся Рэнд в течение этого времени, Патерсон при аргументации за ограниченное влияние правительства и индивидуализм руководствовалась старыми традициями. Спенсер был одним из её любимых философов, и в её колонке можно было найти множество отсылок к его идеям. Её также занимала концепция статуса в обществе против договорного общества, впервые предложенная британским юристом и историком Сэром Генри Мэном и впоследствии получившая развитие благодаря Спенсеру и, позже, Самнеру[169]. Согласно этой теории, западное общество развилось из феодальной системы, в которой отношения между индивидами определялись их статусом, в общество, где отношения стал определять договор. Хотя Мэн был бёркским консерватором, неуклонно верившим в связь традиции и общества, в умах американцев идея договора вскоре стала символизировать гибкое индивидуалистическое общество, выступавшее за автономность личности. Мыслители вроде Патерсон интерпретировали идеи Мэна так, что «Новый курс» стал обозначать возврат к статусному обществу или «варварству».
Несмотря на то что Патерсон извлекала выгоду из работ более старших и неизвестных мыслителей, будучи известной колумнисткой и критиком, она хорошо разбиралась в современных интеллектуальных дебатах. Там, где Рэнд говорила об «организации», Патерсон предостерегала от «планирования» и «технократии», используя более часто употребляемые коллективистские громкие слова. Она также приводила другие аргументы, выступая против организованности. Рэнд прибегала к риторике о правах человека, а Патерсон подходила к этому с практической точки зрения, полагая, что подобное планирование просто не принесёт результата по нескольким причинам. Сторонники плановой экономики никогда не смогут определить реальную ценность товаров и услуг, поскольку она постоянно меняется по мере того, как участники экономических процессов принимают отдельные решения о том, чего они хотят и сколько готовы за это заплатить. Более того, планирование будет мешать процессу инновации – двигателю экономики; вскоре будет нечего планировать. И наконец, Патерсон интересовало, кто будет заниматься этим планированием. Прежде всего Патерсон беспокоил вопрос энергии. Когда они с Рэнд только познакомились, Патерсон работала над книгой «Бог из машины», которая станет её единственным научно-популярным трудом. Её вдохновляло печальное «Воспитание Генри Адамса», и, как и сам Адамс, в качестве центральной метафоры она использовала энергию. В схеме Патерсон генератором был отдельный человек, который мог самостоятельно вырабатывать энергию при помощи мыслей и усилий. Энергию не может создать правительство, но её могут направить (в том числе и по ложному пути) различные институты и структуры. Чаще всего правительство срывало работу и перекрывало поток энергии, вмешиваясь в свободу личности. Патерсон хвалила американское правительство, называя его триумфом инженерной мысли, поскольку правильный баланс власти между штатами, федеральным правительством и свободными гражданами максимизировал оборот реализуемой индивидами энергии. Она призывала Рэнд задуматься не только о том, что послужило причиной краха капитализма, но и о том, что было причиной его успеха.
Человечество мелочно. Оно ничтожно. Оно глупое, бесконечно и безнадёжно бестолковое, полное слабоумных людей.
Кроме того, у Патерсон было удобное объяснение причин возникновения Великой депрессии, той, о которой Рэнд будет постоянно упоминать в своей дальнейшей карьере. Она была под впечатлением от аналитики журналиста Гарета Гарретта, который утверждал, что экономический кризис возник в результате правительственных действий. В разгар кризиса Гарретт утверждал, что Федеральная резервная система завысила показатели денежных ресурсов, что привело к появлению экономического пузыря, который, в свою очередь, вызвал Великую депрессию[170]. Когда Патерсон наблюдала за попытками правительства исправить ситуацию, она видела примерно то же самое. Правительство допустило множество экономических ошибок и теперь лишь ухудшало ситуацию, неумело пытаясь всё исправить. Множество различных мер, направленных на то, чтобы покончить с Великой депрессией, создало ощущение неопределённости, которое ещё больше затрудняло поток капитала. В качестве решения Патерсон предлагала оставить всё как есть; государство должно было прекратить свои попытки и позволить экономике восстановиться самостоятельно. Несмотря на то что такое решение было необычным, её понимание проблемы таковым не было. Многие писатели, например Стюарт Чейз, причиной депрессии называли политику Федеральной резервной системы. Большинство из соображений целесообразности было готово простить правительству его неудачи ради предотвращения кризиса. Но не Патерсон, считавшая принципы и стабильность крайне важными.
Знакомство Рэнд с Патерсон, по сути, было как окончание курса по американской истории, политике и экономике. Она впитывала взгляды Патерсон, используя их для опоры, расширения и формирования её уже сложившегося индивидуалистского мировоззрения. Патерсон помогла Рэнд перейти на новую интеллектуальную территорию, где голос Ницше был лишь одним из многих. Теперь Рэнд могла опираться на британскую классическую либеральную традицию, её американские варианты и протестовать против неё. Общение с Патерсон расширило кругозор Рэнд в отношении основных и второстепенных аргументов против «Нового курса».
Взаимоотношения Рэнд с Патерсон также укрепили её растущий интерес к разуму. Они обе придерживались мнения о том, что в мире с политикой, находившейся в состоянии свободного падения, разум был их единственной надеждой и опорой. Патерсон рассказала, как однажды спорила с Роуз Уайлдер Лейн, другой консервативной писательницей, и это до боли напоминало Рэнд о разрыве отношений с её агентом. Когда Лейн сказала Патерсон, что иногда формировала свои выводы, руководствуясь предчувствием или интуицией, «Изабель Патерсон по телефону накричала на неё, фактически назвав её убийцей: как она смела руководствоваться чувствами и интуицией, когда это касалось человеческих жизней, свободы и диктаторства. Как вообще в политике можно не опираться на здравый смысл, какая это чудовищная безответственность». По мнению Рэнд, аргументация Патерсон в пользу разума была «великолепной и неоспоримой», а её злость от несогласия закономерна и даже благородна[171].
По мере развития их с Патерсон отношений Рэнд продолжала бок о бок работать с Поллоком и Эмери. В октябре она составила «организационный план» и стала советоваться с Эмери о его названии. Он предложил «Американские соседи», которое Рэнд отвергла, потому что считала его слишком неопределённым и бессмысленным. В какой-то момент трио задумывалось над тем, чтобы объединить свои усилия с «Независимыми клубами Америки» – организацией, пришедшей на смену одному из клубов Уилки. Рэнд составила черновик запроса на финансирование, упомянув о том, что их организация подала свою Декларацию принципов в качестве возможной декларации для национальной организации под эгидой нью-йоркского подразделения. В другом черновике не было упоминаний о независимых клубах; вместо этого получателей приглашали присоединиться к Образовательному комитету «аристократов-интеллектуалов нашей страны, который сформирует новое кредо свободы, веры в жизнь так же подробно, точно и целостно, как идеология наших тоталитарных врагов»[172].
Несмотря на то что структура организации оставалась в зачаточном состоянии, Рэнд всё лучше понимала её цели. Её организация предложит позитивную противоположность «Новому курсу» на интеллектуальном и философском уровнях. Они будут «новыми учителями нового индивидуализма». Она осознанно моделировала свои идеи по методике левого крыла: «Новый курс» победил не только хлебом. Но и не ветчиной с простынями. «Новый курс» победил благодаря восьми годам хорошо организованной, стабильной и системной коллективистской пропаганды»[173]. Её организация будет противопоставлять себя новой волне лефтизма с помощью собственных публикаций, речей, интеллектуалов и идей, выступая за права человека и невмешательство правительства. Всё, что нужно было Рэнд, чтобы это совершить, – деньги, которых до сих пор не было. Спустя несколько месяцев обращений организаторы увидели всего лишь слабый интерес и ни одного инвестора.
Проблема была в том, что в условиях политического климата середины 1941 г. усилия Рэнд, Поллока и Эмери были вдвойне менее существенными. Как оппоненты Рузвельта, они явно вышли за пределы либерального порядка. Но благодаря непреклонности Поллока в том, что им нужно держаться подальше «ото всех, кто противится помощи Британии с нашей стороны», они были отрезаны от источников, вливающих средства в изоляционистские организации. То, чего хотела Рэнд, было трудно сделать всегда: создать организацию, которая будет одновременно и придерживаться идеологии, и применять её на практике, опираться на принципы и в то же время быть политизированной. Её задача от того, что организация шла вразрез с установившейся партийной политикой, была только сложнее