ную серьёзность и абсолютное отсутствие юмора[359].
Критики также справедливо отметили, что наряду с почтительным изображением героев капитализма в «Атланте» прослеживается явно человеконенавистнический подтекст. Во многом этот роман стал итогом теории отвращения, которую Рэнд впервые сформулировала, когда жила в Крыму. Он также был кивком в сторону настроений её ранних незавершённых художественных работ. Рэнд снова выпустила всю желчь, что накапливалась в ней долгие годы. Это особенно сильно ощущается, когда на передний план выходит Джон Голт: текст словно говорит о том, насколько сильно Рэнд кипит от злости и разочарования, что даже выдвигает теорию заговора, в которой мир – поле брани между компетентностью и некомпетентностью. Голт вещает своим радиослушателям: «Тот, кому нас сейчас просят поклоняться, кто раньше казался Богом или королём, теперь нагое, чокнутое, безумное воплощение человеческой бездарности… Но мы… Мы – те, кто должен выстрадать вину способных: мы будем поддерживать его, как и все остальные, а его удовольствие будет единственной для нас наградой. Раз наш вклад больше всех, значит, мы менее значимы». В речи Голта читается манихейское мировоззрение Рэнд, здесь способная элита сталкивается с никчёмностью обычных людей.
Помимо идеи о заговоре, этическая революция Рэнд привела её к тому, чтобы рассматривать естественное человеческое сочувствие угнетённым как недопустимую черту характера тех, кого она помещала «на вершину пирамиды». Устами Голта Рэнд изменяет типичное понимание эксплуатации, утверждая:
«Человек, находящийся на вершине интеллектуальной пирамиды, больше других отдаёт тем, кто находится ниже него, однако не получает за это ничего, кроме материального вознаграждения, никаких интеллектуальных надбавок от окружающих, которые сделали бы его работу более ценной. Человек ниже, если предоставлен самому себе, умрёт от своей безнадёжной беспомощности, но не сможет ничего дать тем, кто выше него, получая при этом произведённые им блага. Такова природа «конкуренции» сильного интеллекта и слабого. Такова схема «эксплуатации», в которой вы проклинаете сильных».
В эти моменты Рэнд полностью отказывается от популизма и равенства, характерных для её предыдущих трудов, возвращаясь к терминологии ранних сторонников капитализма. И хотя она и не прибегала к явным биологическим метафорам, её аргументация похожа на пародию социального дарвинизма. «Атлант расправил плечи» стал злым отступлением от прежних утверждений о важности конкуренции, естественном интеллекте и возможностях обычного человека, о чём говорится в «Источнике».
Почему же за 13 лет всё так резко изменилось? Частично потому, что Рэнд вновь стала тяготеть к естественной динамике прокапиталистической мысли, отводившей особую роль и даже воспевавшей врождённую одарённость. Эти тенденции в рамках работ Рэнд подверглись утрированию благодаря её абсолютистскому мышлению и делению всего на чёрное и белое. Её мнение о «некомпетентных» было особенно суровым из-за разделения человечества на творцов, заставляющих мир содрогаться, и беспомощных идиотов, не способных позаботиться о себе. Такая двойственность вкупе с оценочными суждениями и послужила во многом источником негативного тона повествования. Поскольку Рэнд намеревалась продемонстрировать результаты приверженности неправильным идеалам, со своими персонажами зачастую она обходилась беспощадно, с наслаждением рассказывая об их трудностях. В одной сцене она со всеми подробностями рассказывает о пассажирах поезда, обречённых на смерть в результате жестокой аварии, ясно дав понять, что произошла она из-за идеологических ошибок. Отчасти такая злоба и стала причиной стольких негативных рецензий. В конце концов, не признавая безвозмездную помощь моральным долгом, она добровольно отказалась от традиционных вежливости и учтивости. «Атлант расправил плечи» требовал, чтобы его ценили за свои достоинства, но большинству критиков они не понравились.
Политика, без сомнения, тоже сыграла свою роль. Книга Рэнд была резкой критикой либеральной благочестивости. Ничто ей не нравилось больше, чем колкости в сторону своих антагонистов, и часто она действовала намеренно провокативно, даже оскорбительно. Один из персонажей утверждает, что Робин Гуд – «самый безнравственный и презренный из человеческих символов», который отбирает гуманитарную помощь для бедных стран и раздаёт её богатой элите. Другой персонаж, Маллиган по прозвищу Мидас, размышляет о «деньгах как корне всего добра» на протяжении нескольких страниц (387–391). Помимо этого, в «Атланте» были безнадёжные моменты, которые даже сама Рэнд называла «бестолковыми»: загадочные сигареты со значком доллара, которые курила элита, смертельная лучевая машина под контролем государства, тотем доллара перед Ущельем Голта, повторение вопроса «Кто такой Джон Голт?»[360]. Рэнд критиковали за отсутствие в «Атланте» юмора, но на самом деле она неплохо повеселилась в тексте. Просто либералы этого не поняли.
Консерваторы чуствовали себя не менее оскорблёнными. Наиболее громкую рецензию на «Атлант расправил плечи» написал Уиттакер Чемберс для National Review, самого влиятельного консервативного журнала того времени. Чемберса уже знали в каждой семье благодаря его показаниям в суде против Элджера Хисса по делу о шпионаже в пользу Советского Союза и впоследствии его бестселлеру – мемуарам «Свидетель». Бывший ранее убеждённым коммунистом, Чемберс переместился в своих воззрениях далеко вправо, став наставником Уильяма Ф. Бакли-мл., который попросил его написать рецензию на «Атлант расправил плечи» в качестве первого задания для National Review. Бакли, не любивший Рэнд, несомненно, знал, каков будет итог подобной работы. В «Свидетеле» Чемберс трогательно писал о том, как пришёл к Богу и что только он может спасти человечество от зла коммунизма. Было нетрудно догадаться, какой будет реакция Рэнд, общепризнанной атеистки. Чемберса не интересовала книга и он не хотел писать разгромную рецензию, но по просьбе Бакли начал с Рэнд битву при помощи статьи под заглавием «Старшая сестра следит за тобой»[361].
В своей едкой статье Чемберс отметил популярность Рэнд и продвижение ею консервативных идеалов, таких как антикоммунизм и ограничение влияния правительства, но утверждал, что, раз она атеистка, её посыл был ложным и опасным. По его словам, триумфальная светскость Рэнд была безнадёжно наивной и совсем не способствовала борьбе со злом коллективизма. Фактически, критикуя коллективизм без оглядки на религию, Рэнд поместила свой труд на территорию абсолютизма, как полагал Чемберс. Он углядел в «Атланте» множество выраженных фашистских элементов, указывающих на то, что власть должна принадлежать «технократической элите». В рецензии чувствовалась сильная личная неприязнь. Стиль Рэнд был «диктаторским», а тон «исключительно высокомерным»; она была недостаточно женственна, намекал Чемберс, полагая, что «дети, вероятно, ей докучают и доставляют дискомфорт»[362]. Собрав мысли в одну ошеломительную фразу, Чемберс заявил: «Почти на каждой странице «Атланта» слышится голос тяжёлой неотвратимости: «К газовой камере – вперёд!»[363]. По сути, это было столкновение двух кардинально противоположных версий природы человека. В романе Рэнд демонстрировалось человечество, ведомое лишь рациональностью, свершавшее великие дела. Чемберс, травмированный коммунизмом, считал рационального человека про́клятым и беспомощным созданием, заточённым в опасных фантазиях об утопии собственного сочинения.
Человек активный и пассивный – вариации концепции творца и секонд-хендера, лежащей в основе романа Рэнд.
Кроме этого, Чемберса беспокоил безбожный капитализм Рэнд, который мог быть ещё хуже безбожного коммунизма. Там, где Рэнд видела свободный рынок как духовный мир, а конкуренцию как сам смысл жизни, Чемберс заметил лишь бессердечный мир машин. В 1940-х гг. Рэнд была одной из многих представителей интеллигенции, искавших адекватную поддержку прав человека и демократии. К 1950-м консерваторы нашли ответы на свои вопросы в религии. Обозначив коммунизм атеистической философией, они свели христианство и капитализм в единое естественное целое для борьбы с правительственным контролем. Если две составляющие были в основе своей парадоксальными и противоречили друг другу, то в этом и было дело, поскольку консерваторы хотели, чтобы свободный рынок существовал в рамках непосредственно христианского общества. Только религия могла «внести баланс» в свободное предпринимательство вкупе с христианским милосердием, смиренностью и равенством, стачивающими острые углы laissez faire. Но теперь Рэнд, по-видимому, возвращалась к дарвинистскому ви́дению капитализма XIX в., в котором не было успокоительного в виде христианского эгалитаризма.
«Атлант расправил плечи» представлял собой наиболее существенный вызов новому синтезу консерватизма, поскольку согласно ему истинная нравственность капитализма диаметрально противоположна христианству. Развивая логику капитализма до окончательного вывода, «Алтант» демонстрировал парадокс аргументации за капитализм свободного рынка одновременно с христианством. Идеи Рэнд грозились подорвать или перенаправить все консервативные начинания. Даже хуже: учитывая её популярность, были опасения, что к идеям Рэнд как к голосу консерватизма будут придираться либералы. Таким образом, она сможет оправдать стереотип либералов о том, что консерватизм – не более чем идеологическое прикрытие сугубо классовых интересов богатеев. Ввиду всех этих причин Рэнд должны были изгнать из правых кругов. Статья National Review была не только литературной критикой, но и образцом того, как нужно держать марку. В рецензии чувствовалось, что Бакли отошёл от светской либертарной традиции, которую представляла Рэнд, и стал предпринимать попытки к созданию нового идеологического синтеза, где религии отводилась основная роль. Нейтан предвидел это: теперь Рэнд и консерваторы были по разные стороны.