[377]. Тем же вечером почта принесла срочное извещение от адвоката Рэнд с подробным изложением обвинений Ротбарда в плагиате, за что ему вместе с организатором конференции Гельмутом Шеком грозил судебный иск.
Вскоре их конфронтация превратилась в открытое противостояние «Коллектива» с «Кругом Бастиа». Джордж Рейсман и Роберт Гессен, прежде верные Ротбарду, заняли в споре о плагиате сторону Рэнд. После напряжённого разбирательства Ротбард выгнал Рейсмана из своей квартиры. Рэнд и Нейтан стали обмениваться озлобленными телефонными звонками с оставшимися участниками «Круга Бастиа». Когда пыль осела, оказалось, что Ротбард лишился Рейсмана и Гессена, которые перешли к «Коллективу». В качестве высокодраматичного жеста Джои Ротбард послала каждому из них по разорванной долларовой купюре, символизировавшей разрыв их отношений. Из-за обвинений в свой адрес Шек и редактор National Review Фрэнк Мейер, а также Ричард Корнуэлл назвали Рэнд и её кружок психами. Они сочли её обвинения в плагиате необоснованными. Идеи, которые, по утверждениям Рэнд, принадлежали ей, были в обороте уже многие столетия. Ротбарда по-прежнему тревожила боязнь путешествий, поэтому он не смог принять участие в запланированной конференции[378].
После этого инцидента Ротбард всей душой возненавидел Рэнд и её последователей. Невероятно сильно его задела враждебность Нейтана, с кем он в течение курса терапии делился сугубо личной информацией. Также плохо на него подействовало дезертирство Рейсмана и Гессена, давних друзей, теперь обвинявших его в безнравственности и интеллектуальном бесчестии. Это потрясло Ротбарда до глубины души. Он набросал для самого себя большую заметку, в которой отметил девять «пороков рэндианства», а также отдельный список ересей Рэнд. Он успокаивал себя необоснованностью обвинений в письме Нейтана, а значит, никто не будет воспринимать их всерьёз. «Теперь мне и всем остальным ясно, какой этот Брэнден отвратительный клоун, – писал он своим родителям. – Я несомненно рад, что избавился от этого психа». Взглянув на рецензию «Атланта» Уиттакера Чемберса, Ротбард осознал, что его предупреждали. Он отправил Чемберсу второе, одобрительное письмо, извиняясь за свои нападки и восхищаясь тем, как Чемберс смог выявить диктаторские замашки Рэнд. Позже он напишет сатирическую пьесу про Рэнд под названием «Моцарт был красным», а также памфлет «Социология культа Айн Рэнд»[379]. Он был сильным противником, который делал всё возможное, чтобы настроить дружественных либертарианцев против Рэнд.
Несмотря на жажду признания, Рэнд считала, что перестановкой интеллектуальных сил трудно управлять. Когда у неё были связи с достаточно известными людьми, которые могли благотворно сказаться на её репутации, она едва ли могла произвести хорошее впечатление. Ей не понадобилось много времени, чтобы отпугнуть от себя Сидни Хука, выдающегося философа-антикоммуниста Нью-Йоркского университета. Впервые Хук услышал о Рэнд от Барбары Брэнден и Леонарда Пейкоффа, своих студентов. Он счёл подозрительным огромное влияние, оказываемое Рэнд на своих последователей, которые, казалось, «воодушевлялись» или очаровывались её идеями. Затем Пейкофф в рамках своего вводного докторского курса по философии вызвал фурор, заменив лекцию про Иммануила Канта лекцией про объективизм. Рэнд пришла от этого возмущения в замешательство, но воспользовалась случаем и начала с Хуком переписку. Она открыто призналась, что восхищается его взглядами, и была явно заинтересована в достижении взаимопонимания, но отказалась от встречи. Когда они наконец впервые встретились как участники круглого стола на симпозиуме по этике в Университете Висконсина, Хук не был впечатлён. Позже он сказал Барбаре: «Мне показалось, что, когда я говорил, она не очень-то слушала, а лишь ждала, пока я закончу, чтобы продолжить гнуть свою линию. На тот момент мне не казалось, что она была достаточно рассудительна в своих утверждениях»[380]. Желание Рэнд достичь полного согласия с её идеями и её однобокая сосредоточенность на последовательности были Хуку неприятны.
В то время Рэнд продолжала налаживать контакты с профессиональными философами, обмениваясь книгами и сопроводительными письмами к ним с Брандом Бланшардом, профессором Йельского университета, глубокоуважаемым философом рационального восприятия. Позже она также выйдет на связь с деканом факультета философии Хобартского колледжа Джорджем Уолшем, который в конце 1960-х гг. станет преданным студентом NBI[381]. Но ничто не было настолько многообещающим, как знакомство с Джоном Хосперсом, молодым начинающим профессором с докторской степенью из Колумбийского университета. Рэнд и Хосперс познакомились после её выступления в Бруклинском колледже, где Хосперс преподавал. Будучи специалистом по этике, Хосперс поразился её необычному взгляду на мир, и они провели вечер, серьёзно размышляя о философии. Когда Хосперс переехал в Калифорнию, они продолжили общение, отправляя друг другу длинные письма. Он влюбился в труды Рэнд и даже плакал, когда читал «Источник».
Такое отношение вызывало в нём чувство привязанности к Рэнд, даже несмотря на то, что она недооценивала его профессию. Хосперс считал, что с всеобъемлющим осуждением Рэнд всех современных философов трудно смириться. Он говорил ей: «По лицам студентов я вижу, как всё это начинает выкристаллизовываться в их умах, что они начинают понимать «опыт интеграции» благодаря моей добросовестной преподавательской деятельности и наводящим вопросам. А потом я прихожу домой, где меня ждёт письмо от тебя, за которое я, правда, очень благодарен, но в нём ты осуждаешь всю современную философию – это предположительно относится и ко всему, через что я успел пройти за все долгие часы усердной работы»[382]. Тем не менее Хосперс считал Рэнд мотивирующим спарринг-партнёром. Невзирая на их частые разногласия, он вспоминал, что «меня не столько волновали умозаключения, к которым мы должны были прийти, сколько то, как мы к ним приходили: не скругляя края, не уклоняясь, не подменяя понятия и т. д.»[383]. Рэнд помогла ему оформить политические взгляды, переведя его на сторону либертарианства.
Критика Рэнд современной философии была вдохновлена Леонардом Пейкоффом, долгие годы утверждавшим, что она всё ещё находилась на стадии «предрассудка». Не это она хотела услышать, когда работала над своим рационалистским романом. Впрочем, после его публикации, оказалось, что Пейкофф был прав. Он называл Канта причиной возникновения ошибок во всей современной философии, и того же мнения придерживалась Изабель Патерсон. По мнению Пейкоффа, утверждение Канта о том, что средства восприятия формировали восприятие человеком реального мира, противоречило объективной реальности, рассудку и всей окончательной действительности. Идеи Канта открывали двери таким деструктивным идеям, как релятивизм и экзистенциализм, создававшим токсичную атмосферу, которую приветствовал «Атлант расправил плечи». Рэнд начала с большей серьёзностью прислушиваться к мнению Пейкоффа насчёт философии.
Во время одного из очень важных разговоров Пейкофф утверждал, что она смогла внести свой вклад. Он рассказал ей, что никто из философов не провозглашал её версию «бытие значит тождество» – идею, которую она считала очевидным продолжением мысли Аристотеля. Решающим фактором было её знакомство с Хосперсом. Разговаривая с ним, Рэнд убедилась, что в современном подходе к вопросам философии действительно имелись большие пробелы. Она решила, что её идеи о правильном подходе к формированию общих концепций были новыми и довольно ценными. Если бы она их разрабатывала систематически, то смогла бы доказать, «почему концептуальное знание может быть таким же абсолютным, как и опыт познания». У неё было ощущение, что нужно «выполнить важную задачу». Воображая себя интеллектуальным детективом в поисках логических ошибок и обманов, свершавшихся на протяжении многих веков, она становилась всё больше заинтересованной в знакомстве с профессиональными философами[384].
Хосперс назначил с Рэнд встречу, на которую пригласил Мартина Лина, эксперта по Виттгенштейну и декана факультета философии Бруклинского колледжа. Это была шумная встреча, и Рэнд даже назвала Лина «скользким типом», когда он лестно отозвался об СССР. Лин глубоко проникся их спором и после написал Рэнд длинное письмо: «Что касается меня, я не припомню, что когда-либо спорил с настолько интеллектуально динамичным, непростым и эрудированным собеседником, как вы, со времён… Программы Фулбрайта в Оксфорде». Он признался, что у него самого есть претензии в отношении своих диалектических способностей, а также считал Рэнд собеседником, равным себе, если не превосходящим: «Сочетание силы интеллекта и природной логичности, которым ты обладаешь, поистине превосходно. То, что ты не выбрала философию сферой своей деятельности, большая потеря для научных кругов»[385]. Тем не менее он был не согласен с позицией Рэнд по отношению к политике и экономике, отметив, что её аргументы если и не убедительны, то по крайней мере заставляют задуматься.
Кроме того, Лин затронул тему того, что он называл «коммуникационными сложностями». Иногда их несогласие являлось следствием «того факта, что определённые слова и суждения обладают привычно техническими значениями среди современных профессиональных философов и отличаются от их исторически сложившегося использования». Они с Рэнд по-разному понимали термины «воля» и «произвольность», отмечал он. Лин, кроме того, предположил, что Пейкофф превратно истолковал идеи Виттгенштейна, а также других лингвофилософов, и предложил провести презентацию, чтобы избавиться от путаницы. На протяжении 1961 г. Лин и Рэнд время от времени обменивались письмами и по крайней мере ещё один раз встретились в рамках их «малой дискуссионной группы». Лин отказался от приглашения прийти на открытие первой серии лекций NBI, но позже выступил с обещанным докладом по Виттгенштейну, который, по словам Рэнд, был «непонятным»