ой истины. В отличие от всех других школ психологии Брэнден хвастался, что объективизм не «воспринимает желания и эмоции чем-то непреодолимым и обладающим первостепенным значением, как некоторые». Эмоции появляются из мыслей и «являются продуктом мыслительного процесса [человека], которому этот процесс удался или нет»[475]. Поэтому способ совладать с болезненными или неприятными эмоциями – раскрыть и изменить мыслительные процессы, вызывающие их. Объективистская психотерапия не была в отношении рационального изучения эмоциональных паттернов необычной. Что делало нейтановскую форму терапии по-настоящему деструктивной, это то, что он придавал большое значение суждениям, очередному наследию Рэнд. Эмоции, которые обнаруживались во время объективистской терапии, нужно было осудить и изменить, а не принять и понять. Психология объективизма, по сути, таковой не являлась, признавал Нейтан. Он говорил Рэнд: «Весь мой интерес к психологии сводится не к лечению пациентов, а к объяснению нашего мнения о человеке»[476]. Ко времени начала отношений с Патрисией Нейтан начал работать над применением этих идей к романтической любви.
Сам жизненный опыт Нейтана был идеальным примером его психологической системы в действии. Не в силах принять, изменить или рационально обусловить свои чувства к Патрисии, он стал всё отрицать. Их отношения лишь временны, убеждал он себя, и вскоре сойдут на нет. Несмотря на своё нерешительное желание, он также не был способен отдалиться от Рэнд. Вместо этого он стал пробовать объяснить своё поведение с рациональной точки зрения. И он начал лгать. Он сказал Рэнд, что страдает от таинственного сексуального кризиса; с ним что-то было не так. Как никогда готовая помочь своему дражайшему ученику, Рэнд проводила с ним длительные аналитические сеансы. Она выражала надежду на то, что они с Барбарой воссоединятся, увидев их вместе на дополнительных собраниях. Рэнд даже позволила себе перейти к неприемлемому: что у Нейтана, которому уже было 30, не было сексуального или романтического желания к почти 60-летней женщине. Когда она спросила его напрямую, Нейтан стал отрицать, что его чувства изменились. Наконец он отважился намекнуть на то, что происходило на самом деле, в надежде, что произойдёт чудо, которое спасёт их всех. Может, Рэнд сама решит, что их отношениям пришёл конец, и освободит его. Но Рэнд, которая никогда не умела хорошо воспринимать тонкости и нюансы, не смогла читать между строк[477].
Кроме того, Рэнд ослепила идея о поклонении мужчине, что следовало из её теории секса. Мужчина и женщина равны, подчёркивала Рэнд, но тем не менее женщине нужно уважать превосходящую маскулинность мужчины. Когда Рэнд позвонили из журнала McCall’s, чтобы узнать её мысли по поводу женщины в роли президента, она ответила редакции: «Женщина с разумной точки зрения не сможет стать верховным главнокомандующим». Многие читатели «Объективиста» были ошарашены таким заявлением и попросили от Рэнд разъяснений. Их она изложила в длинном эссе «Ответ читателям: о женщине-президенте». По мнению Рэнд, женщина никогда не должна становиться президентом, не потому, что она не подготовлена для подобных задач, а потому, что женщина в роли президента будет слишком могущественной. В качестве верховного главнокомандующего она не сможет уважать ни одного мужчину в своей жизни, и это будет психологически травмирующим. Любая женщина, которая будет рассматривать возможности вступления в эту должность, будет не готова для неё, поскольку «действительно феминная женщина не обращается с мужчинами, будто она их приятель, сестра, мать или лидер»[478]. Теория поклонения мужчинам Рэнд была абстрактной проекцией, мешавшей ей быть в курсе эмоциональных состояний Фрэнка и Нейтана. Хоть она и называла Фрэнка героем, по правде, он был пассивным и отстранённым человеком, чей ренессанс в качестве художника был подавлен алкоголем и старостью. Идея поклонения мужчине была желанно-причудлива, недостижима для неё, как стройные фигуры и арийские черты её героинь. Но, как и прежде, это была фантазия, способная удовлетворить. Рэнд считала Нейтана героем, образцом нравственности и рациональности. Из-за таких убеждений ей не представлялось возможным просто отпустить его как любовника или заподозрить в двуличии. «Этот человек просто дрянь!» – разразился Фрэнк после одного из сеансов[479]. Но Рэнд продолжала принимать слова Нейтана за чистую монету.
Пока напряжённость вскипала под поверхностью, объективизм продолжал быстро разрастаться. В 1966 г. Айн с Нейтаном переименовали своё новостное издание в «Объективист» и перешли к более профессиональному формату журнала, после чего количество подписчиков возросло до 20 тыс.[480] Новый формат отражал растущий интерес Рэнд к философии, что было продемонстрировано в серии статей под общим заголовком «Введение в объективистскую эпистемологию», которые впоследствии будут изданы одной книгой. Разочарование Рэнд в Голдуотере, а также её продолжительные беседы с Леонардом Пейкоффом сместили её внимание с политики и укрепили новое восприятие себя в качестве философа. Со временем её самые преданные студенты станут называть «Введение в объективистскую эпистемологию» наиболее значимой работой Рэнд. Впрочем, тогда она по-прежнему была больше известна своей деятельностью в сфере политики, нежели философии.
Интеллектуальная важность Рэнд в те годы поддерживалась распространённым мнением о том, что роман «Атлант расправил плечи» носил пророческий характер. Она сделала несколько публичных комментариев о президенте Джонсоне и «Великом обществе», но многие её читатели думали, что «Атлант расправил плечи» предрекал быстрое развитие социального государства. Одна техасская газета процитировала этатистского врага Рэнд, Уэлси Моуча, и сообщила: «Читатели пророческого романа Айн Рэнд «Атлант расправил плечи» недавно начали замечать признаки зарождения условий, о которых предрекает роман»; не устоял в стороне и Orange County Register, прогремев заголовком «Атлант» становится правдой?». Такое восприятие провидческой силы романа протягивалось от низов к национальным финансовым журналам. Циркуляр, распространявшийся Мичиганским объединением промышленников Маскегона, гласил: «Работа над книгой, вышедшей семь лет назад, длилась 12 лет. Однако в ней рассказывается об инциденте со сталелитейной промышленностью и всемирном беспорядке, который мы уже начали считать нормой, а на её страницах напечатаны те же слова, которые бюрократы и политиканы используют для оправданий и объяснений». Barron’s, ведущая финансовая газета Нью-Йорка, начала главную статью о квотах на импорт нефти с упоминания «Атланта»: «За суждение о том, что происходило с начала 1959 г., когда постановление вступило в силу, мисс Рэнд заслуживает высшего почтения называться пророком»[481].
В 1966 г. Рэнд добавила в свой ассортимент научно-популярных трудов «Капитализм: неизвестный идеал», сборник речей и ранее изданных статей. В дополнение к работам Рэнд и Нейтана книга также включала эссе Алана Гринспена и Роберта Гессена. В книге говорилось о симметрии и иерархии объективизма, поскольку она задумывалась как объяснение этической теории Рэнд, которую она обрисовывала в своих романах, а также в «Добродетели эгоизма». Свою новую книгу она называла «нехудожественным примечанием к «Атланту», «необходимым фундаментом» для которой послужили её ранние работы. Соответственно она больше дополняла и расширяла, нежели давала понятие об основах философии. В первом разделе, «Теория и история», речь шла о конкретных экономических проблемах, таких как монополия, государственное регулирование радиоэфира, и законе об авторском праве. В «Текущем положении» были собраны мысли Рэнд по поводу современных политических вопросов. Теперь у Рэнд было равное количество изданных художественных и нехудожественных произведений, однако за пределами своего круга она по-прежнему была мало уважаема как философ. The New Republic накинулись на неё в рецензии, полной сарказма: «С вызывающей самоуверенностью [Натаниэль Брэнден] нападает на доктора Эриха Фромма. Мистер Алан Гринспен в одиночку ринулся на антимонопольное законодательство… Но, несомненно, именно мисс Рэнд остаётся главной пчёлкой в общей коробке. На страницах этой ничем не примечательной книги она жужжит громче и чуднее всех»[482]. Подобные рецензии игнорировали рост силы объективизма, а также указывали на ограниченность актуальности Рэнд. Ей не удалось покорить святыни высокой культуры, однако хранители их врат не заметили, что с другой стороны собирается подрастающее поколение политизированной молодёжи.
Переиздание «Капитализма» на следующий год в мягкой обложке было дополнено одним из наиболее значимых политических заявлений Рэнд, её главным аргументом против войны во Вьетнаме и военного призыва. В «Крахе консенсуса», впервые появившемся в качестве обращения в Бостонском Ford Hall Forum, Рэнд осудила военные действия во Вьетнаме, назвав их «ужасающим бардаком», который «не способствовал никаким национальным интересам Соединённых Штатов»[483]. Её критика не затрагивала колониализм, фашизм, империализм или другие виды зла левых, стоявших во главе Соединённых Штатов. Она утверждала, что единственное оправдание войны – самозащита, под критерий которой Вьетнам не попадал. Несмотря на то что Рэнд противопоставляла себя коммунистам, она не купилась на теорию домино, заполняющую умы политиков, принимающих решения, согласно которой любая нация, становившаяся коммунистической, потенциально была способна устремить своих соседей в том же направлении. С позиции довоенного права Рэнд считала военные действия во Вьетнаме не связанными с жизнью в Соединённых Штатах. По её мнению, большая угроза была дома, где этатисты и социалисты, разряженные в либералов, могли уничтожить все свободы Америки.