Военный призыв был для Рэнд явным признаком того, что свобода уже была в чудовищной опасности. Она была решительно против призыва и всех его последствий для общества. «Из всех эпизодов нарушений этатистами прав человека… призыв в армию – наихудший, – говорила она своей публике. – Он сводит на нет основное право человека – право на жизнь – и провозглашает фундаментальный принцип этатизма: жизнь человека принадлежит государству, а государство может её забрать, убедив его пожертвовать собой в бою. Как только этот принцип становится приемлемым, остальное уже вопрос времени»[484]. Рэнд подкрепляла свою критику призыва постоянными напоминаниями о молодых жизнях, унесённых войной. Если потенциальные призывники будут употреблять наркотики или станут «битниками» в ответ на государственное порабощение, то кто будет их винить? Она была в ярости от того, что никто из правого крыла не объединил с ней усилия; она недоверчиво отметила, что только «крайне левые» требовали отмены этого законопроекта. Рэнд утверждала, что оппозиция воинскому призыву должна быть сферой ответственности консерваторов, «предполагаемых защитников свободы и капитализма»[485]. Воспринимаемая как этатистское нарушение прав, воинская повинность идеально соответствовала её общей концепции сопротивления к принуждению и применению силы.
Вскоре оппозиция призыву стала ключевой составляющей объективистского мировоззрения, несмотря на неодобрение Рэнд протестующих. Она едва ли симпатизировала тем, кто публично выступал против воинской повинности, и специально цитировала «Убеждение» – журнал, который издавали студенты NBI: «Нельзя остановить гиганта, набросившись на него»[486]. В её позиции были оговорки или, как некоторые могли сказать, противоречия: против призыва, против войны, против протестующих тоже. Некоторые из них были сугубо культурными отголосками. Воспитанная в европейских традициях, Рэнд инстинктивно была против беспорядков богемных протестующих студентов. Их вычурные требования, социалистическая риторика, а также уличные демонстрации слишком сильно напоминали ей о большевиках. Объективисты же пытались опротестовать воинскую повинность с помощью закона. Адвокат Рэнд, Генри Марк Хольцер, начал представлять клиентов, которых призвали. Он вместе с несколькими другими объективистами организовал антипризывное шоу, с которым посетил несколько городов, представляя объективистские аргументы против призыва как нарушение прав человека[487].
Противодействие Рэнд воинской повинности укрепило её популярность среди студентов и ещё больше отделило от консервативных кругов. Война во Вьетнаме делала различия между либертарианцами и консерваторами всё более явными. Консерваторы считали войну важным конфликтом в мировой борьбе против коммунизма; можно даже сказать, что они считали, что войне должно уделяться ещё больше внимания. Либертарианцы же, напротив, сомневались в релевантности войны интересам США, они, как и Рэнд, считали призыв неприемлемым нарушением прав человека. В 1966 г. несколько профессоров из Чикагского университета собрали конференцию для обсуждения Системы воинской повинности для отдельных граждан (Selective Service System). Ряд либертарианцев, в том числе и Милтон Фридман, выступили принципиально против повинности. Такими же мыслями делилась со своими последователями среди студентов и Рэнд. Один из них вспоминал: «Ты не был обязан принимать устаревшие буржуазные убеждения об уважении к старшим, сексуальном воздержании или поддержке войны, в которой невозможно победить. Необходимость в свободе могла обосновать молодёжь с помощью триумфальных слов Джона Голта к миру посредственности, которые эхом пройдутся по всем студенческим демонстрациям: «Проваливайте с дороги!»[488]. Президентская кампания Голдуотера в 1964 г. стала для Рэнд источником первой волны популярности среди консервативной молодёжи. Теперь её противостояние воинской повинности создало второй приток интереса к её идеям.
Хорошим показателем её популярности стал выпуск National Review от октября 1967 г. с её фотографией на обложке, дополненной изображением витража и значком доллара под очень насмешливым заголовком: «Движение, канонизирующее Айн Рэнд». Статья, по сути, была ударом, заказанным Уильямом Ф. Бакли, которого беспокоило то, что к Рэнд постоянно тянулись молодые консерваторы. Выбранному им автору, М. Стэнтону Эвансу, Бакли сказал, что хочет «обличающую» статью про Айн Рэнд, которая «продемонстрирует людям разумную мысль о том, что её идеологическая и философская наглость делала её неадекватной наставницей». Послание Уиттакера Чемберса было адресовано новому поколению консерваторов. Эванс, будучи активистом со студенческих дней, а впоследствии редактором Indianapolis News, должен был подвести черту[489].
Но смысл послания изменился, и главная статья за авторством Эванса открыла людям глаза на то, сколько идей Рэнд становились конвенциональным знанием консерваторов в то время, пока она официально оставалась персоной нон грата. В отличие от Чемберса, Эванса не волновало то, что Рэнд выступала за капитализм и критиковала государственное регулирование. У неё было, писал Эванс, «отличное понимание того, как капитализм должен работать, какой эффективностью должно обладать свободное предпринимательство, насколько основополагающую роль должна играть частная собственность в стремлении к получению прибыли, как социальные и политические издержки социальных систем принуждают к ложной доброжелательности»[490]. Кроме того, он восхищался её пылкостью и последовательностью в полемике, а также защищал её от обвинений Чемберса в непредумышленном нацизме. Далее Эванс утверждал, что, несмотря на всё это, Рэнд оставалась для консерваторов опасной фигурой, потому что смешивала свои хорошие качества с плохими, и особое место занимал её атеизм. Её труды подняли несколько «центральных дилемм эпохи»: «Может ли вера в Бога сочетаться со свободой человека? Совместима ли христианская вера с либертарианскими взглядами? Является ли капитализм антихристианским?» Эванс, казалось, был уверен, что по поводу этих вопросов единое мнение уже существует. Единственная проблема состояла в том, что Рэнд отвечала на каждый из вопросов неправильно. Христианство было неотъемлемой частью консервативной и капиталистической повестки дня. Рэнд, будучи атеисткой, не могла этому соответствовать. Эванс призывал консерваторов относиться к Рэнд благоразумно и не поглощать её аргументы целиком[491].
Меня не столько волновали умозаключения, к которым мы должны были прийти, сколько то, как мы к ним приходили.
Пока внутри окружения Рэнд продолжались перепалки, объективистское движение в Нью-Йорке достигло уровня лихорадки. В мае 1967 г. NBI торжественно подписал договор об аренде офисов в Эмпайр-стейт-билдинг, тогда самого высокого здания. Невзирая на то что офисы эти располагались в подвальном этаже, их адрес всё равно был безупречным. В договоре было указано идеальное помещение для лекций и кинопоказов, постановок и танцев, регулярно проводившихся институтом. Нью-йоркский NBI теперь координировал бейсбольные матчи среди объективистов, а также выставки, концерты, кинопоказы под названием «Романтический экран», ежегодный Бал NBI и даже Объективистский европейский тур. Для объективистов Калифорнии существовал Западный Бал NBI. Журнал «Объективист» объявил, что в новой аудитории также будут организованы неформальные вечера для одиноких людей[492]. И хотя бо́льшая часть такой социальной активности велась по запросу студентов, она была связана с ощущением Рэнд жизни в «мёртвой культуре». Для объективистов то, что они жили в состоянии кризиса, было аксиомой, мир единогласно был против их ценностей и интересов. Это особенно чётко прослеживалось в преданности Рэнд романтическому искусству и критике современного искусства, литературы и кино. Поскольку основные течения не содержали для объективистов ничего ценного, было необходимо создать альтернативный мир, где студенты NBI смогли бы найти пищу, утолявшую их культурный голод. Новый штаб института был доказательством стойкости и силы вселенной, созданной Рэнд. Почти никто не замечал, как Нейтан на два месяца сбегал в Калифорнию, чтобы провести курс Базовых принципов в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе.
Несмотря на все успехи нью-йоркского NBI, организация начала приобретать непривлекательную репутацию. В СМИ распространялось мнение о том, что объективизм был странного рода псевдорелигией. Отчасти причиной этому была очевидная страсть, которую Рэнд пробуждала в своих читателях. В отношении неё часто использовались религиозные метафоры: она была «пророчицей» или «женщиной-мессией», а её публика – «прихожанами» или «апостолами»[493]. Как бы то ни было, об ассоциациях с религиозными образами говорили те, кто присутствовал на занятиях NBI. Life цитировала студента, рассказавшего об одном из них: «Это была почти что служба: безупречный алтарь с белой тканью и табернакулом в виде магнитофона на нём». «Как новичка, – продолжал студент, – меня три раза спросили, являюсь ли я «верующим». Подобным образом о своём студенчестве там писал Джером Таккилл: «Первой моей реакцией на всё это были трепет, восторг настоящего верующего прихожанина, преданного теперь атеистическому капитализму так же, как раньше барочному католицизму 1950-х». Труды Рэнд были в NBI как «Священное Писание». Брэнден в своих лекциях и статьях использовал персонажей Рэнд для аргументации, приводя в пример реакцию Джона Голта в одной из сцен «Атланта» в качестве примера «психологической зрелости». Сотворённый Рэнд мир воспринимался как альтернатива реальности, а отрывки из её романов служили доказательством существования различных тенденций и проблем, влияющих на современный мир