Она любила его, она уважала его, она считала его одаренным художником.
Случалось ли ей говорить, на чем именно основывалась ее любовь, что именно в нем она любила и чем восхищалась?
Да, его интеллектом. Она очень ясно выражалась на эту тему. Она очень недвусмысленно говорила, что Фрэнк многому научил ее.
А мистер О’Коннор говорил вам, что именно он любит в Айн Рэнд?
Нет. Я никогда не спрашивала его об этом. Но я видела, какими глазами он смотрит на нее и как они разговаривают. Во время нашего знакомства отношения их были изумительны. Вместе они держались очень дружелюбно, очень заботились друг о друге. Днем они выходили из дома, гуляли, вместе занимались делами.
Расскажите мне, как она относилась к картинам Фрэнка O’Коннора.
Я однажды спросила ее, почему они не продают их, и она ответила, что не может отдать их в другие руки, потому что они написаны для нее.
Что сказал на это мистер O’Коннор?
Он только улыбнулся. Они действительно принадлежали ей.
Расскажите мне о том, как умер мистер О’Коннор.
Все произошло как-то вдруг. Когда ему стало плохо, она позвонила мне, и я приехала. Он выглядел вполне неплохо, только показался мне более зависимым от нее, и она не хотела оставлять его одного. Она хотела быть рядом с ним.
Поскольку он находился вместе с ней дома, они не заметили, что он начинает терять ориентацию. Потом они поехали на несколько дней в Бостон, где она читала лекцию, и там ему стало плохо — возможно, он претерпел небольшой удар, и последствия его не исчезли даже после того, как они вернулись домой. Он был испуган, ужасно испуган. Я приехала и попыталась успокоить его. Кажется, приехал Леонард. Я решила, что это доктор, и уехала. Айн позвонила мне, и я поговорила с Фрэнком по телефону.
Чем вы успокаивали его и о чем говорили?
Мы говорили обо всем, чего он боялся в тот вечер. Я говорила ему, что он уезжал из дома и, должно быть, разволновался, не понимая, где находится, сказала, что теперь все переменилось, что так получилось непреднамеренно, не по чьей-нибудь воле. Я говорила с ним до тех пор, пока он не уснул. Это было самым началом, и он так и не поправился.
Какое воздействие это произвело на мисс Рэнд?
Ужасное, сокрушительное. Она очень любила его. Она уважала его, она полагалась на него, и вдруг его не оказалось рядом. Он перестал быть тем интеллектуальным спутником, которым всегда являлся.
Расскажите мне о приготовлениях к похоронам.
Айн Рэнд не была сентиментальна. Когда Фрэнк умер, она попросила меня взять на себя оформление участка на кладбище. Она не стала кремировать его; она сказала, что не в состоянии этого сделать. И потому попросила меня выбрать участок и гроб, оформить документы, сделать все необходимое. Она не хотела принимать участия. Однако в глубине сердца я понимала, что она не способна доверить такое дело кому-нибудь другому.
Она говорила почему?
Она не могла ничего делать, настолько тяжелой была для нее утрата. Она сказала, что не в состоянии этого сделать. Я предложила ей траурный зал «Кэмпбелл», так как была в этом заведении; там было хорошо. Она выбрала кладбище «Валгалла», потому что там похоронен Рахманинов, там и состоялись похороны. Мне пришлось съездить туда и сделать все необходимые приготовления. Там ко мне должна была присоединиться Ина Виник [жена Юджина Виника], чтобы мы вместе выбрали участок. Но перед отъездом я позвонила Айн и сказала, что у меня есть машина, что я собираюсь ехать, но не поеду, «пока ты не скажешь мне ехать в одиночку». И она сказала: «Я не хочу, чтобы ты ехала одна. Я поеду с тобой». Я заехала за ней, мы поехали, и она выбрала себе место рядом с ним. Ей понравился участок с деревом, и когда после ее смерти дерево уничтожила молния, Леонард постарался посадить новое. Она хотела, чтобы могилы были в тени.
Потом мы с Айн поехали в траурный зал. Там она заранее оформила и свои собственные похороны. Я поставила там условие, чтобы они не бальзамировали тело без моего разрешения. Они сдержали свое слово. После того как все формальности были улажены, она сказала, что сожалеет о том, что не попрощалась с ним до того, как тело будет забальзамировано. Я сказала ей, что это еще возможно. Она побыла с ним в комнате наедине, а потом мы уехали.
Она сказала, что во всей ее взрослой жизни слезы ее видела только я.
Как это случилось?
Это произошло в машине, после того как мы выбрали участок. Она претерпела огромную утрату. Он был ее жизнью. Она разрыдалась.
Как она изменилась после смерти мистера О’Коннора?
Она перестала гулять и делать зарядку. В известном смысле она позволила себе умереть. Перестала делать вещи, полезные для здоровья. Воля к жизни начала оставлять ее.
Она говорила с вами на эту тему?
Нет-нет, разве что однажды я сказала ей: «Тебе нужно выйти на улицу и погулять, чтобы не застаивалась кровь». Кажется, она ответила: «Ну и что?» После смерти Фрэнка я позвонила ей, проверяя, как она себя чувствует. Элоис была в отпуске, и она ничего не ела. Я сходила в продовольственный магазин, купила продукты и приготовила ей еду. Я спросила ее о том, почему она не сказала мне, что у нее нет еды, и она ответила, что забыла об этом.
Вскоре после этого она легла в госпиталь. Обладая полномочиями адвоката в медицинской области, я одна имела право принимать решения. Я знала условия завещания: наследником Айн становился ее друг Леонард Пейкофф. Все свои решения я обсуждала с ним. Она получила весь должный уход и лечение, доступные в то время, и Леонард принимал все решения вместе со мной. Наконец она попросила вернуть ее домой, чтобы там умереть. Она понимала, что ничего больше сделать нельзя. И я выписала ее из госпиталя.
A ее смерть?
Когда я привезла ее домой в машине «скорой помощи», она пожала мою руку, улыбнулась и сказала: «Спасибо». Я знала, что везу ее домой умирать. Доктор сказал нам обеим, что если ее перевезти домой, она умрет.
То есть если бы она осталась в госпитале, то прожила бы подольше, так?
Я спрашивала об этом врача, и он сказал, что не знает сколько. Однако после возвращения домой речь могла идти только о нескольких неделях. Оставшись в госпитале, она могла бы протянуть подольше, может, несколько месяцев, но поправиться не могла.
И как она отреагировала на подобную перспективу?
Она хотела вернуться домой и умереть. И она просила отвезти ее домой. Я обсудила с ней все последствия, но она была непреклонна.
Но, зная и уважая Айн Рэнд, разделяя с ней кое-что общее, я не могла отказать ей в праве делать собственный выбор. Я не хотела и не могла лишить ее этого права. И я сказала, что отвезу ее домой. Леонард приглядел за обустройством квартиры, так, чтобы она получала самый лучший возможный уход.
Расскажите мне о ее похоронах.
Леонард позаботился обо всех деталях, которые не предусмотрела она. Он положил ей в гроб их обручальные кольца и фотографию Фрэнка. Его похоронили с ее фото.
Можете ли вы сказать, что Айн Рэнд в жизни следовала собственному учению?
О да [смеется], именно поэтому у меня было с ней столько хлопот.
Вы имеете в виду социальное обеспечение и так далее?
Да.
Как бы вы подытожили собственное мнение об Айн Рэнд?
Она была очень искренним человеком. Эта женщина верила во все то, что говорила. И была открытой до самого дня своей смерти. Я любила ее такой, какой она была — полной жизни, яркой, уверенной.
Дана Берлинер
Дана Берлинер ребенком дважды была в гостях у Айн Рэнд. В настоящее время она является старшим адвокатом в Institute for Justice, некоммерческой юридической фирме, представляющей «людей, чьи самые насущные жизненные интересы попираются правительством». Она является дочерью Майкла и Джуди Берлинер.
Дата интервью: 24 ноября 1999 года.
Скотт Макконнелл:Сколько вам было лет при первом знакомстве с Айн Рэнд?
Дана Берлинер: Мне было одиннадцать лет, когда я познакомилась с ней в 1978 году[354]. В то время из ее произведений я читала только Гимн.
Как вы познакомились с ней?
Тем летом я гостила в Нью-Йорке у Гарри Бинсвангера, и он повел меня к ней в гости. Я слышала о ней едва ли не с младенческих лет и потому определенно хотела познакомиться. Я была очень взволнована, чуточку испугана, потому что не знала, как она отнесется к ребенку. В то время она была для меня едва ли не мифологическим персонажем.
Расскажите мне об этой первой встрече.
Помню, что она удивила меня своей приветливостью. Я ожидала, что она окажется даже несколько страшной, однако она была очень и очень мила, и я даже подумала, что она похожа на чью-то бабушку. С ней было очень легко говорить.
О чем же вы говорили?
В основном об учебе. Она расспрашивала меня о моей школе, о том, что мне в ней нравится, и какие у нас бывают уроки. Она также спросила меня о том, выражают ли мои учителя свои мнения, позволено ли им занимать какие-то позиции. Она сказала, что, по ее убеждению, учителя должны иметь собственное мнение и что, когда дети имеют объект обсуждения, это лучше, чем когда им приходится спорить, не имея определенного направления в споре.
То есть она хотела, чтобы учителя делали определенные оценки и выводы?
Да. И когда мы разговаривали о том, должны или нет учителя выражать идеи и собственные оценки, разговор, кажется, шел об изучении истории.
Мисс Рэнд давала вам какие-нибудь советы?
Давала, когда мы говорили об образовании, о вопросах — и в понятных ребенку терминах — о значении разума и аналитического подхода. Я думаю, что это было, когда мы разговаривали о мнениях учителей, и она спрашивала: «Каковы твои исходные положения? Что заставляет тебя так говорить? Чем это подтверждается?» — и тому подобное. Словом, это были не столько советы, сколько руководство к тому, как надо мыслить.