Сперва я, конечно, позвонил мисс Рэнд, чтобы узнать, можно ли ее посетить и привести с собой Анну. Мисс Рэнд ответила мне, что очень и очень занята; это было как раз в то время, когда она писала сценарий мини-сериала по роману Атлант расправил плечи для NBC[211]. Еще она сказала, что я должен поклясться, что сохраню эту информацию в тайне, чтобы продюсер мог дать свой анонс: «Я не должна никому рассказывать об этом, но должна признаться вам в том, что одна из причин моей занятости и отсутствия свободного времени — то, что работаю над этим сценарием, однако все-таки должна выделить время на встречу с вами и вашей дочерью, поскольку в конце концов являюсь ее крестной». Я ответил: «Если простите украденную концепцию». И она ответила: «Концепция эта вовсе неплоха, и раз мы можем воспользоваться ею какое-то время, то сделаем это».
То есть это она сама первой назвала Анну своей «крестницей»?
О да, так она мне сказала.
Лайвли:Анна, что ты помнишь об этом визите?
Анна Лайвли: У меня осталось путаное воспоминание, но если бы мисс Рэнд не была такой милой, ее можно было даже испугаться: такой могущественной она казалась. Тем не менее эта крохотная женщина напоминала скорее чью-нибудь бабушку, только очень строгую и удивительную. Она держалась так тепло и мило, но ее глаза забыть невозможно, потому что от них невозможно было отвести взгляд. Ее словно окружало сияние, и даже в таком юном возрасте я была очарована. И я чувствовала себя в ее обществе совершенно непринужденно; она не заставляла меня нервничать, потому что она была такой дружелюбной, такой любящей и милой. Я чувствовала, что оказалась в обществе наделенного подлинным величием человека. Встречаясь с другими знаменитыми людьми, я не испытывала ничего подобного. Это была настоящая сила.
Скотт Макконнелл:О чем же вы говорили?
Забавно. Единственное, что я по-настоящему запомнила, это то, что я сказала ей, что ненавижу алгебру, что в ней нет никакого смысла, и она сразу начала рассказывать мне об алгебре и о том, зачем она нужна нам. Так что к тому времени, когда мы уходили от нее, я уже была уверена в том, что алгебра — величайшая вещь на всем белом свете. Не помню, что именно она мне сказала, но помню, что думала сама: лучшего объяснения я никогда не слыхала. Теперь я поняла, зачем нам нужна эта наука.
Эрл Лайвли:Анна, ты помнишь, как она спросила тебя о том, кем ты хочешь стать, хотя еще и маловата, чтобы по-настоящему понимать это? Анна тогда только что посетила крупную выставку сокровищ фараона Тутанхамона.
Анна Лайвли: Я сказала, что хочу стать археологом. A она сказала: и ездить по всем этим жутким странам?
Эрл Лайвли: Тогда Анна сказала, что подумывает об археологии, но мисс Рэнд скривилась, как от лимона, и сказала: но, Анна, тогда тебе придется жить и работать в этих жутких странах… Ты сразу поняла, что Айн Рэнд не представитель «третьего мира». A мне в это время пришло в голову, что никто не любил эту страну, саму ее идею так, как любила она. Для нее наша страна была самой важной, она считала ее самым важным историческим фактом.
Анна Лайвли: Она оказалась очень и очень дружелюбной, очень душевной, и как сказал папа, не такой, какой ее представляли люди.
Эрл Лайвли: Я знаю, что она недолюбливала Рональда Рейгана. Она называла его соглашателем, однако в 1976 году я организовал общество «Пилоты за Рейгана»; я составил список всех летчиков Соединенных Штатов, мы раздавали значки с крыльями и поддерживали первичную кампанию Рейгана против Форда. Я спросил мисс Рэнд: «Как нам отнестись к кандидату на выборах 1980 года? Я знаю, что вы не любите Рональда Рейгана, потому что он — соглашатель. Я в точности знаю, почему вы так сказали, однако не вижу никого лучше». Она тут же упомянула Уильяма Саймона, возможно, лучшего среди кандидатов. И сказала, что он, возможно, был бы лучшим среди кандидатов, однако он свихнулся на католической религиозности и протаскивает ее в политику. Она сказала еще, что Алан Гринспен одобряет Рейгана и добавила: «Это хорошо, однако я никогда не смогу поддержать его». Я спросил ее о причинах подобного отношения, и она вспомнила его компромиссы во время борьбы с красными в Голливуде.
И на какие же компромиссы он пошел в Голливуде?
Она пояснила, что вместе с крупными шишками, руководством студий, намеревалась изгнать коммунистов из отрасли, они твердо стояли на своем и намеревались победить сторонников красных, и тут другая группа, которую возглавлял Рейган, начала вырабатывать компромисс между обеими сторонами, и эта группа помешала антикоммунистам изгнать красных. Я сказал: «Это ужасно», и она сказала: «Но это еще не самое плохое». Я спросил: «Что может быть хуже?» И она ответила: «Группа Рейгана называла себя „крайними средними“». Я ответил: «Ну это вообще один из самых презренных поступков, о которых мне доводилось слышать!» И никогда больше не голосовал за Рейгана — ни в 1980, ни в 1984 году.
Что еще интересного можете вы рассказать нам о мисс Рэнд?
Я спросил ее мнение об Александре Солженицыне, потому что заметил, как он постоянно поливает грязью Соединенные Штаты, в основном, потому что мы недостаточно религиозны. То есть страна наша нехороша ему уже потому, что не страдает от религиозного наваждения. Я сказал, что заметил это в недавно произнесенной им в ООН речи, где он, как обычно, осуждал американское общество. На это мисс Рэнд сказала мне, что получила в ООН оригинальный русский текст его речи и перевела сама, так что никаких неясностей остаться уже не могло, и что переводчик смягчил его формулировки.
Она протянула руку к кофейному столику, взяла с него карикатуру Пата Олифанта[212], вырезанную ею из газеты, и сказала, что это лучший комментарий среди всех тех, что были сделаны по поводу речи Солженицына. На карикатуре была изображена русская старуха в плотном черном пальто и платке на голове в совершенно пустой комнате, в которую входит врач. В дальнем конце комнаты на полу сидит Солженицын. Над головой его грозовое облако, на полу перед ним американский настольный флаг. Он смотрит на него круглыми как блюдца глазами, а над головой его эта самая гроза, и женщина говорит: «И такое с ним происходит каждое Четвертое июля[213], доктор: все люди радуются и веселятся. Кругом счастье. O, какое же это тяжелое время для мистера Солженицына».
В другом углу комнаты сидят два таракана, и один из них говорит другому: «Возьми кнут и подбодри его». Мисс Рэнд сказала, что это лучший комментарий из всех, которые она видела.
Она не знала того, что я был знаком с Патом. И поэтому, вернувшись в Даллас, позвонил ему и рассказал всю историю и то, как она его похвалила. И спросил, не сохранился ли у него оригинал карикатуры в полный размер. Он немедленно и без колебаний ответил: «Ты хочешь, чтобы я послал ей карикатуру или намереваешься сам это сделать?» То есть и он оказался почитателем Айн Рэнд. Тогда я предложил: «Распишись на рисунке, и пришли мне, a я вставлю в рамку и отошлю ей». Что я и сделал. С надписью внизу: «Айн Рэнд, с наилучшими пожеланиями, Пат Олифант».
Могу еще кое-что рассказать вам об Айн Рэнд — она всегда любила хорошие идеи, кому бы они ни принадлежали. У меня был приятель по имени Гарри Никкербоккер-младший, подвигнувший меня к чтению ее произведений.
Она всегда уверяла, что философия и программы обучения плохи во всех колледжах, однако в некоторых колледжах они хуже, чем в других. И я вставил: «Друг Гарри Никкербоккер говорит, что все, что наши колледжи могут сделать нашим детям — это нехирургическую лоботомию». Она переспросила: «Он действительно так сказал?» O, эта фраза понравилась ей. Потом я заметил, что еще он сказал, что если люди видят в капитализме лучшую или самую честную экономическую систему, то по его мнению капитализм является единственной экономической системой. Остальные системы не являются экономическими — это просто системы дележа добычи. Так что капитализм является единственной истинно экономической системой. Она решила, что это блестящая мысль.
Миссис Лайвли, наверно, вы разволновались, когда вам пришлось посетить мисс Рэнд?
Делла Лайвли: O да, я была в восторге! В те дни Эрл был достаточно популярным политическим обозревателем. Я знала, что мисс Рэнд выражала желание встретиться с ним и интересовалась его воззрениями. Я знала, что буду присутствовать при их встрече и слушать, но все равно волновалась. Мне предстояло познакомиться с женщиной, преобразившей мою жизнь своим романом Атлант расправил плечи. Потом она пришла с мужем. И хотя они с Эрлом получили полную возможность насладиться беседой, она постаралась проявить интерес и ко мне. Она знала, что я беременна — но в ту ночь еще не знала, что мы назовем свою маленькую девочку Анной Рэнд — и потому задавала мне вопросы о моем самочувствии и о том, насколько я взволнована перспективой появления первого ребенка. Она отнеслась ко мне со всей возможной теплотой и вниманием. И потом, когда я слышала, что люди называли ее холодной и занятой только собой, я всегда поправляла их и рассказывала, как очень и очень тепло она принимала меня в нью-йоркской квартире тем летним вечером 1966 года. Я никогда не забуду его.
Мисс Рэнд была еще и веселым человеком. Мы отвозили мистера O’Коннора и мисс Рэнд к их дому, потому что все мы засиделись до трех утра в доме наших друзей. Эрл был взволнован и всю дорогу пытался говорить с мисс Рэнд — он сидел за рулем, но все время поворачивал голову к ней — она сидела на правом заднем сиденье — наконец, она по-дружески похлопала его по плечу и с улыбкой сказала: «Эрл, мне очень интересно слышать то, что вы говорите, но, пожалуйста, больше не оглядывайтесь на меня — это же Нью-Йорк — и смотрите на дорогу, чтобы я целой приехала домой!»