— Все равно мне это не нравится. Нырять опасно, а опасность — приближение смерти. Должен вам сказать, что я не склонен нарушать собственные приказы и позволять своим людям нырять без должной подготовки в неизвестных водах. — Сандекер переступил с ноги на ногу. Он поступал вопреки собственному мнению, в каждом его движении читалось недовольство. — Что вы надеетесь найти, кроме обломков самолета и разбухших тел? Откуда вы знаете, что нас не опередили?
— Существует определенная вероятность, что на телах есть опознавательные знаки, которые могли бы привести нас к человеку, стоявшему за этой загадкой. Одно это оправдывает попытку найти их останки. Но гораздо важнее самолет. Номера и опознавательные знаки на нем закрашены, на расстоянии можно было разглядеть только силуэт. Только этот самолет, адмирал, способен привести нас к убийце Ханневелла и Матаджика. Единственное, что нельзя покрыть черной краской, — это серийный номер двигателя под капотом на турбине. Если мы найдем самолет, и я отыщу номер, очень просто будет найти изготовителя и проследить путь двигателя к самолету и к его владельцу.
Питт помолчал, подстраивая эхолот.
— Ответ на ваш второй вопрос — опередить нас невозможно.
— Вы как будто слишком уверены в себе, — машинально сказал Сандекер. — Я ненавижу этого сукина сына, но должен признать, что мозги у него есть. Он уже должен был начать поиски пропавшего самолета.
— Верно, поиски с поверхности он мог начать, но на этот раз — впервые за все время — у нас преимущество. Никто не видел воздушный бой. Дети, которые нашли нас с Ханневеллом на берегу, сказали, что пошли посмотреть, только когда увидели в прибое «Улисс». А то, что нас не убили до того, как мы оказались в доме гостеприимного доктора, свидетельствует, что наземных наблюдателей не было. Итог: я единственный уцелевший, кто знает, где искать…
Питт неожиданно смолк, разглядывая линию на графике. Черная линия расширилась, превратившись в небольшое возвышение: песчаное морское дно неожиданно поднялось на восемь или десять футов.
— Думаю, мы его нашли, — спокойно сказал Питт. — Поворачивайте влево и пересеките наш кильватерный след, курс один-восемь-пять, адмирал.
Сандекер повернул руль и выполнил поворот на двести семьдесят градусов к югу, заставив «Гримси» мягко качнуться на волнах собственного следа. На этот раз перо дольше вычерчивало возвышение в десять футов, прежде чем вернуться к нулю.
— Глубина? — спросил Сандекер.
— Сто сорок пять футов, — ответил Питт.
— Судя по показаниям, мы только что прошли над ним от кончика одного крыла до кончика другого.
Несколько минут спустя «Гримси» остановился над указанным эхолотом возвышением. До берега была почти миля, под северным солнцем отчетливо виднелись черные отвесные утесы.
Поднялся легкий ветер, гладкая поверхность воды покрылась рябью. Легкое предупреждение, сигнал о приближении непогоды. Этот ветер заставил волосы на шее у Питта зашевелиться от мрачного предчувствия. Он впервые задумался о том, что найдет в глубине холодных атлантических вод.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Яркое, безоблачное голубое небо не задерживало солнечные лучи, и влажный неопреновый костюм Питта превратился в облегающий купальник: Питт проверял регулятор старого армейского акваланга «Дайверз Дипстар» с одним регуляторным шлангом. Он предпочел бы более современную модель, но просители не выбирают.
Можно считать, ему повезло: один из молодых работников консульства увлекался подводным плаванием, и снаряжение оказалось у него под рукой. Питт присоединил регулятор к баллону с кислородом. Таких баллонов у него было всего два. Хватит на пятнадцать минут, совсем немного для погружения на сто сорок футов. Единственное утешение: он будет на глубине так недолго, что можно не беспокоиться из-за декомпрессии.
Последним, что Питт увидел на палубе «Гримси», прежде чем сине-зеленая вода сомкнулась над его маской, были адмирал Сандекер, сонно сидящий с удочкой в руке, и Тиди, переодетая в экстравагантное одеяние Питта, с забранными в узел каштановыми волосами, энергично рисующая береговые утесы. Закрытый от взглядов с берега, Питт скользнул в воду за рубкой и превратился в часть морского безбрежья. Он был начеку. Без спутника погружение опасно и не допускает ошибок.
Потное тело соприкоснулось с ледяной водой, и от шока Питт едва не потерял сознание. Используя якорную цепь в качестве путеводной нити, он начал погружение, оставляя за собой цепочку пузырей, лениво поднимавшихся к поверхности.
По мере погружения свет убывал и видимость ухудшалась. Питт проверил два жизненно важных показателя. На указателе глубины было девяносто футов, а оранжевый циферблат подводных часов сообщил, что он под водой уже две минуты.
Постепенно показалось дно. Питт машинально трижды сглотнул, выравнивая давление на барабанные перепонки; его поразил цвет песка — угольно-черный. В отличие от большинства областей на Земле, где донный песок белый, вулканы Исландии покрыли дно ковром черных песчинок. Питт замедлил движение, зачарованный необычным черным цветом под покровом сине-зеленой воды. Видимость сорок футов — неплохо для такой глубины.
Он невольно развернулся на триста шестьдесят градусов. В поле зрения ничего не было. Питт поднял голову и увидел проплывающие смутные силуэты. Небольшая стая трески кормилась у дна своими любимыми рачками и крабами. Питт несколько мгновений наблюдал, как рыбы плывут над ним, чуть приплюснутые, окрашенные в темно-оливковый цвет с сотнями маленьких коричневых пятнышек. Жаль, адмирал ни одной не поймает, подумал Питт. Самая маленькая из них тянула не меньше чем на пятнадцать фунтов.
Питт начал, увеличивая круги, отходить от якорной цепи, ластом проводя черту в песке, чтобы обозначить свое продвижение. На глубине он частенько видел фантастические картины — зрительное восприятие искажалось, опасность становилась преувеличенно большой. На шестом круге он различил в голубой дымке смутные очертания. Быстро работая ластами, Питт поплыл в ту сторону. Через тридцать секунд его надежды умерли. Это была большая, неровная скала, торчавшая из дна, как остаток забытой крепости где-нибудь посреди пустыни.
Питт без усилия скользнул мимо сглаженных течениями боков скалы; он пытался восстановить контроль над меркнущим сознанием. Эхолот показывал не это, думал он. Слишком коническая вершина, чтобы сойти за фюзеляж самолета.
Самолет наверняка был где-то близко, но Питту пришлось открыть клапан запасного баллона, а это означало, что у него всего несколько минут до вынужденного подъема на поверхность.
Ему не потребовалось много времени, чтобы найти самолет. Тот лежал на брюхе, разломившись надвое — явное свидетельство силы удара. Питту становилось трудно дышать, пора было подниматься. Он пошире открыл клапан и устремился вверх. Питт поднимался в облаке пузырей, и водяной потолок над головой делался все ярче. На глубине тридцать футов Питт остановился и поискал киль «Гримси»: важно было выйти на поверхность с противоположной от берега стороны. Корабль, как жирная утка, лежал на воде, подобрав винты, как лапы, и чуть покачивался на волнах. Питт поискал солнце, чтобы определить направление. «Гримси» дрейфовал на якоре, развернувшись на сто восемьдесят градусов, так что теперь к берегу был обращен правый борт.
Питт поднялся на палубу с левого борта, положил баллоны и ползком добрался до рубки. Сандекер, не поднимая головы, медленно положил удочку на палубу, так же медленно прошел в рубку и остановился в дверях.
— Надеюсь, вам повезло больше, чем мне.
— Самолет лежит в ста пятидесяти футах с левого борта, — сказал Питт. — У меня не было времени искать внутри: не хватило воздуха.
— Лучше снимите костюм и выпейте кофе: у вас лицо синее, как фарфоровое блюдце.
— Пусть кофе остается горячим. Я успокоюсь, когда получу то, за чем мы пришли.
Питт двинулся к выходу.
Сандекер строго посмотрел на него.
— В следующие полчаса вы останетесь здесь. У нас еще полно времени. День только начался. Бессмысленно надрываться. Как любой ныряльщик, вы знаете, насколько опасно вторичное погружение. Два погружения на сто пятьдесят футов в течение получаса — определенно не миновать кессонной болезни. — Он помолчал и закончил: — Вы сами видели, как люди от боли выхаркивают куски собственных легких. Знаете таких, кого парализовало на всю жизнь. Даже если я загоню эту старую баржу, как лошадь, меньше чем за два часа не доставлю вас в Рейкьявик. Добавьте еще пять часов на перемещение в Лондон и к ближайшей декомпрессионной камере. Ни за что, мой друг. Спускайтесь вниз и отдохните. Я вам скажу, когда можно будет снова погружаться.
— Не буду спорить, адмирал, вы победили. — Питт расстегнул молнию на костюме. — Однако я думаю, мне разумней оставаться на палубе, чтобы все время видели нас троих.
— Кто нас увидит? Берег пуст, а с выхода из гавани мы не встретили ни одной лодки.
— Берег не пуст. За нами наблюдают.
Сандекер повернулся и через водное пространство посмотрел на береговые утесы.
— Может, я и старею, но мне еще не нужны очки. Будь я проклят, если вижу какой-нибудь отчетливый блеск.
— Справа, сразу за скалой, выступающей из воды.
— Ничего не вижу на таком расстоянии. — Адмирал посмотрел на скалу, указанную Питтом. — Если взять бинокль и посмотреть туда, получится так, словно я смотрю в замочную скважину и вижу там чей-то глаз. Вы уверены?
— Я видел отражение. На мгновение солнце отразилось от линз. Вероятно, бинокль.
— Пусть глазеют. Если спросят, почему на палубе только двое, Тиди мучилась внизу морской болезнью.
— Неплохое объяснение, — с улыбкой сказал Питт. — Пока между мной и Тиди в этом наряде нет разницы.
Сандекер рассмеялся.
— За милю даже в бинокль родная мать вас не различила бы.
— Не знаю, как воспринимать это.
Сандекер повернулся и посмотрел Питту в глаза, его губы дернулись в сухой усмешке.
— Не морочьтесь. Топайте вниз. Пора спать. Пришлю Тиди с чашкой кофе. И никаких штучек. Я знаю, каким эротичным становишься после трудного погружения.