Когда Сандекер разбудил Питта, в люке виднелся странный серо-желтый свет. Тот просыпался медленно, мозг пробуждался не сразу: краткий отдых подействовал сильнее, чем восьмичасовой сон. Питт почувствовал, что волнение уменьшилось. «Гримси» едва покачивался на пологих, длинных волнах. Ни намека на ветер. Воздух влажный и тяжелый.
— Погода меняется, адмирал?
— С юга накатился туман.
— Давно?
— Пятнадцать или двадцать минут назад.
— Быстро.
— Времени хватит… для быстрого погружения.
Несколько минут спустя Питт, уже облаченный в костюм, соскользнул за борт. Снова вниз, в мир, где нет ни звуков, ни ветра; вниз, в мир, где неизвестен воздух. Он выровнял давление в ушах и стал спускаться, сильно отталкиваясь ластами; затекшие мышцы болели, мозг еще не очнулся от сна.
Он плыл бесшумно, без усилий, словно подвешенный на проволоке, в меркнущих красках: темно-зеленый постепенно сменился мягким серым. Плыл без чувства направления, полагаясь только на чутье и немногие ориентиры на дне. И нашел.
Он осторожно приближался к самолету; сердце бухало, как большой оркестровый барабан; Питт по опыту знал, что, когда углубляешься в изуродованные обломки, каждое мгновение может таить смертельную опасность.
Он проплыл к рваному отверстию в фюзеляже, темневшему в восьми футах от крыльев в сторону хвоста, и его приветствовал морской окунь, совсем маленький, не больше шести дюймов длиной. Его оранжево-красные чешуйки резко выделялись на темном фоне и поблескивали в тусклом свете, как игрушки на рождественской елке. Окунь несколько мгновений смотрел на Питта глазами-бусинками, глубоко посаженными на колючей голове, потом заметался перед маской, когда Питт начал пробираться в самолет.
Как только его глаза привыкли к темноте, Дирк увидел груду сидений, сорванных с креплений в полу, и плавающие под потолком деревянные ящики. Вытолкнув два ящика в отверстие, Питт смотрел, как они поднимаются на поверхность.
Потом он увидел перчатку, в которой еще оставалась рука. Тело, от которого оторвало эту руку, было зажато между сиденьями в углу главного салона. Питт вытащил труп и обыскал. Должно быть, это был тот, кто через открытый люк стрелял из пулемета, решил Питт.
Голова представляла собой неприятное зрелище. Она превратилась в полужидкую массу, от центра красноватыми щупальцами отходили серое вещество мозга и обломки черепа и покачивались в течении. В карманах рваного черного комбинезона не нашлось ничего, кроме отвертки.
Питт сунул отвертку за пояс с балластом, потом отчасти проплыл, отчасти проскользнул в кабину пилота. Если не считать разбитого лобового стекла перед вторым пилотом, сердце самолета казалось пустым и невредимым. Но потом Питт взглянул на пузырьки своего дыхания, поднимавшиеся к потолку и извивающиеся змеей в поисках выхода. Пузырьки постепенно собирались в углу, окружая другой труп, всплывавший под давлением газов в разлагающемся теле.
На мертвом пилоте был такой же черный комбинезон. Быстрый обыск ничего не дал: карманы были пусты. Мимо Питта проплыл маленький окунь и начал клевать выпученный правый глаз пилота. Тяжело дыша, Питт оттолкнул тело с пути.
Он боролся с рвотным позывом, дожидаясь, пока выровняется дыхание.
Посмотрел на часы. Он провел под водой всего девять минут, а не девяносто, как подсказывало воображение. Оставалось мало времени. Питт быстро осмотрел маленькую кабину, поискал бортовой журнал, перечень проверок или справку о техобслуживании — хоть какой-нибудь письменный документ. Кабина надежно хранила свои тайны. Никаких записей. Нет даже наклейки, которую летчики прикрепляют к корпусу передатчика.
Когда он выбрался из самолета, у него было ощущение, словно он покидает материнскую утробу и заново рождается. Вода была темнее, чем когда он в нее погружался. Проверив хвостовой отсек, Питт перебрался к двигателю.
Безнадежное дело: правый двигатель почти целиком ушел в песок и ил. А вот с левым двигателем ему повезло. Он не только был доступен — в разбитый корпус легко можно было разглядывать капот самой турбины. Но судьба коварна: Питт отыскал место, где полагалось быть идентификационной пластине, но не нашел ее.
Остались только четыре небольших медных винта, когда-то удерживавшие эту пластину.
Питт в досаде ударил кулаком по капоту. Искать дальше бесполезно. Он знал, что все надписи и номера на инструментах, на электронном оборудовании и механических частях самолета заранее уничтожены.
Он молча проклял эту невероятную тщательность. Жутко было думать, что кто-то сумел предвидеть и предупредить все случайности. Несмотря на близкую к замерзанию воду, ручейки пота потекли по лицу под маской. Мозг Питта бесцельно напрягался, ставя проблемы и вопросы, но не способный найти решения. Не задумываясь, без осознанных усилий, Питт принялся следить за проделками маленького окуня. Рыба вплыла за ним в кабину и теперь кувыркалась около какого-то серебристого предмета у носа самолета. Питт почти тридцать секунд наблюдал за ней, не замечая ничего, кроме звука, с которым вырывались пузыри отработанного воздуха, прежде чем наконец отреагировал и узнал в длинном серебристом предмете гидравлический амортизатор нового колеса.
Он быстро подплыл и принялся внимательно разглядывать цилиндр. При крушении его оторвало от стойки и вместе с колесом и шиной выбросило из-под носа самолета. Все то же самое. Серийный номер производителя стерт с алюминиевого корпуса. Собираясь подняться на поверхность, Питт бросил последний взгляд вниз. И там, где цилиндр был вырван из стойки, разглядел небольшой знак — две грубых металлических буквы «С. К.». Достав отвертку из-за пояса, он вырезал рядом свои инициалы. Его «Д. П.» были той же глубины, что и «С. К.».
Ладно, больше нет смысла задерживаться, рассудил Питт.
Дышать становилось трудно: сигнал, что воздух кончается. Питт открыл резервный клапан и начал подъем. Окунь последовал за ним, но Питт повернулся и отогнал рыбку — та испуганно скрылась за гостеприимным камнем. Питт улыбнулся и кивнул. Веселому спутнику придется найти другого товарища для игр.
На глубине в пятьдесят футов Питт прогнул спину, глядя вверх, туда, где должна была быть поверхность, пытаясь определить, где «Гримси». Освещение казалось одинаковым по всем направлениям, и только поднимающиеся пузыри, которые он выдыхал, указывали дорогу в его родную стихию. Вокруг медленно светлело, но все равно было гораздо темнее, чем когда он покинул борт «Гримси». Питт в тревоге высунул голову из воды, и ее тут же окутал густой туман. Боже, подумал Питт, в этом супе невозможно найти корабль. А плыть к берегу — в лучшем случае иметь один шанс из четырех.
Питт снял баллоны с кислородом, привязал к уже снятому поясу с балластом и все вместе уронил на дно. Теперь плыть стало легко: резиновый костюм обеспечивает плавучесть.
Питт лежал молча, едва дыша, прислушиваясь к звукам в густом тумане. Вначале слышался лишь плеск воды о его тело. Но потом он уловил еле слышный голос… кто-то пел «Мой Бонни за океаном».[14] Питт приложил ладони к ушам, усиливая звук, определяя направление.
Потом легко, экономя силы, поплыл в ту сторону и через пятьдесят футов остановился. Указывающий направление сигнал стал громче. Спустя пять минут Питт коснулся корпуса «Гримси» и поднялся на борт.
— Хорошо поплавал? — небрежно спросил Сандекер.
— Ни пользы, ни удовольствия. — Питт расстегнул костюм, явив густую поросль черных волос. Он улыбнулся адмиралу. — Забавно, но мне показалось, что я слышу туманный рог.
— Это был не туманный рог, а лучший баритон хора Аннаполиса 1939 года.
— Лучше вы никогда не пели, адмирал. — Питт посмотрел Сандекеру в глаза. — Спасибо.
Сандекер улыбнулся.
— Благодарите не меня, а Тиди. Ей пришлось это прослушать раз десять.
Из тумана материализовалась Тиди и обняла Питта.
— Слава Богу, вы в безопасности.
Она прижалась к нему, капли влаги стекали по ее лицу, волосы падали спутанными прядями-змеями.
— Приятно знать, что кто-то без меня скучал.
Она отодвинулась.
— Скучал? Мягко сказано. Мы с адмиралом Сандекером умирали от беспокойства.
— Говорите за себя, мисс Ройял, — строго сказал Сандекер.
— Вы меня ни на секунду не обманули, адмирал. Вы тревожились.
— Правильно сказать «был озабочен», — поправил Сандекер. — Если мои люди гибнут, я принимаю это как личное оскорбление. — Он посмотрел на Питта. — Нашли что-нибудь ценное?
— Два тела и больше почти ничего. Кто-то проделал огромную работу, уничтожив все идентификационные знаки. На всех частях оборудования и инструментах серийные номера стерты заранее, до падения. Я нашел только две буквы, вырезанные в металле гидравлического цилиндра переднего колеса шасси.
Он с благодарностью взял полотенце, которое принесла Тиби.
— Я отправил наверх ящики. Вы их получили?
— Это было нелегко, — ответил Сандекер. — Они появились на поверхности в сорока футах от нас. С двадцать первой попытки мне удалось зацепить их шестом и подвести к борту.
— Открыли? — спросил Питт.
— Да. В них миниатюрные модели зданий… вроде кукольных домиков.
Питт выпрямился.
— Кукольные домики? Вы имеете в виду трехмерные архитектурные макеты?
— Называйте как хотите. — Сандекер смолк и стряхнул пепел за борт. — Отличная работа. Удивительные детали всех сооружений. Каждый этаж раскрывается, и можно осмотреть внутреннее устройство.
— Дайте-ка взглянуть.
— Мы отнесли их на камбуз, — сказал Сандекер. — Кстати, там вы можете обсушиться и выпить горячего кофе.
Тиди уже переоделась в обычные брюки и блузку. Она решительно отвернулась, когда Питт снимал мокрый гидрокостюм и переодевался в свой пестрый наряд.
Он улыбнулся, глядя, как она возится у плиты.
— Грели их для меня? — спросил он.
— Ваши тряпки гея? — Она повернулась к нему, начиная краснеть. — Шутите? Вы выше меня на восемь дюймов и тяжелей фунтов на шестьдесят. Я буквально тонула в этих проклятых лохмотьях. Словно надела палатку. По ногам, рукам и плечам словно ураган гулял. Холодный!