— Никакого, неразговорчивые были, сволочи. Говорили только о ремонте. Но рейс был, должно быть, местный. Они не дозаправлялись. Из Исландии на «Лорелее» без полных баков далеко не улетишь.
— Пилот должен был подписать документ на обслуживание.
— Нет, отказался. Сказал, что опаздывает и подпишет в следующий раз. Но заплатил. Вдвое больше, чем стоила работа. — Кешман помолчал, пытаясь прочесть что-нибудь в лице стоявшего перед ним человека, но оно было непроницаемым, как лицо гранитной статуи. — А что за вопросы, майор? Не поделитесь?
— Можно, — медленно ответил Питт. — Несколько дней назад «Лорелея» разбилась, и для опознания осталась только носовая часть. Я пытаюсь найти следы самолета, вот и все.
— Разве сообщали о крушении?
— Если бы не сообщали, меня бы здесь не было.
— Я знал, что-то в этих парнях было не так. Поэтому сам заполнил отчет об обслуживании.
Питт подался вперед, вглядываясь в глаза Кешмана.
— Что толку в отчете, если вы не можете опознать самолет?
Кешман хитро улыбнулся.
— Я, может, и деревенщина, но мамаша меня не сегодня утром родила. — Он встал и кивком указал на боковую дверь. — Майор, я вам сберегу целый день.
Он провел Питта в маленький тускло освещенный кабинет, где стояли стол, украшенный пятью десятками сигаретных ожогов, два столь же обшарпанных стула и огромный металлический шкаф, в котором хранят папки. Кешман прошел прямо к шкафу, выдвинул один из ящиков, порылся в нем, нашел то, что искал, и протянул Питту папку со следами грязных пальцев.
— Я не шутил, майор, когда говорил, что было слишком темно, чтобы разглядеть номера на оборудовании. Насколько я могу судить, самолета никогда не касались ни кисть, ни распылитель краски. Алюминиевый корпус блестел, словно только что с завода.
Питт раскрыл папку и просмотрел отчет об обслуживании. Почерк Кешмана оставлял желать лучшего, но в графе «Идентификационные данные самолета» было написано «Лорелея Марк VIII — В1608».
— Это все благодаря англичанину-инспектору с завода, где их собирают, — ответил Кешман, присевший на угол стола. — Я заменил изоляцию на носу, а потом взял фонарик и проверил основные взлетно-посадочные устройства — на случай повреждений или протечек. И пожалуйста, прямо под правой распоркой. Зеленый ярлычок с надписью, что взлетно-посадочные устройства этого самолета были осмотрены и признаны исправными главным инспектором Кларенсом Девонширом из «Лорелея эйркрафт лимитед».
И на том же ярлычке был напечатан серийный номер самолета.
Питт бросил папку на стол.
— Сержант Кешман! — рявкнул он.
Удивленный резким тоном, Кешман вытянулся по стойке смирно.
— Сэр?
— Ваша часть?
— Восемьдесят седьмая воздушно-транспортная эскадрилья, сэр.
— Отлично. — На лице Питта появилась широкая улыбка; он хлопнул Кешмана по плечу. — Вы совершенно правы, Сэм. Сберегли мне целый день.
— Хотел бы сказать то же самое о себе, — вздохнул Кешман, явно испытывая облегчение, — но за последние десять минут вы меня дважды перепугали до смерти. Зачем вам понадобилась моя часть?
— Чтобы знать, куда послать «Джек Дэниелс». Я понял, что вы любите виски.
Кешман удивился.
— Клянусь богом, майор, вы человечище! Знаете?
— Стараюсь, — ответил Питт, думая, как будет объяснять, почему в счет включена бутылка дорогого виски. Ничего, пусть скряга Санденкер не обижается, сведения того стоили. Это слово — скряга[17] — задержалось в сознании и заставило кое-что вспомнить. Питт сунул руку в карман.
— Кстати, вы это раньше видели?
Он протянул Кешману отвертку, найденную в черной «Лорелее».
— Ну и ну, вы только посмотрите! Можете не верить, майор, но это моя отвертка. Купил ее по каталогу фирмы инструментов в Чикаго. Она единственная такая на всем острове. Где вы ее взяли?
— В обломках самолета.
— Вот куда она исчезла, — сердито сказал сержант. — Эти мерзавцы украли ее. Так и знал, что у них дурное на уме. Скажите мне, когда суд, и я буду счастливей свиньи в навозе, когда буду давать против них показания.
— Не тратьте времени на подготовку речи. Ваши друзья никогда не предстанут перед судом.
— Погибли при крушении?
Это было скорее утверждение, чем вопрос.
Питт кивнул.
— За свои преступления они не заплатят, но к чему беспокоиться? Когда расплата придет, она придет. Вот и все.
— Сэм, как философ вы не хуже, чем как гидравлик.
Питт снова пожал Кешману руку.
— До свидания и спасибо. Благодарен за помощь.
— Рад был помочь, майор. Оставьте отвертку себе на память. Я уже заказал новую, так что эта мне не понадобится.
— Еще раз спасибо.
Питт снова спрятал отвертку в карман и вышел из кабинета.
В такси Питт расслабился, достал сигарету, зажал в губах, но не стал прикуривать. Попытка отыскать серийный номер загадочного черного самолета была стрельбой наугад, но оправдалась как нельзя лучше. Он вообще не ожидал, что найдет что-нибудь. Глядя в окно на пролетающие мимо пастбища, Питт ничего не видел: он думал, удастся ли теперь привязать самолет непосредственно к Рондхейму. Эта мысль по-прежнему занимала его, когда он вдруг заметил, что картина местности изменилась. С полей исчезли скот и пони, холмы превратились в гладкую, ровную тундру. Питт повернулся и посмотрел в другое окно. Моря на прежнем месте не оказалось; теперь оно виднелось позади и вскоре медленно исчезло за горизонтом. Питт наклонился к переднему сиденью.
— У вас свидание с дочерью фермера, или вы едете кружным путем, чтобы накрутить счетчик?
Шофер нажал на тормоз, машина пошла медленнее и остановилась на обочине.
— Ключевое слово, майор, секретность. Я сделал небольшой крюк, чтобы мы могли побол…
Голос шофера затих, и не без причины: Питт сунул водителю в ухо острие отвертки.
— Не снимайте руки с руля и ведите свою колымагу назад в Рейкьявик, — спокойно велел Питт, — иначе ваше правое ухо соединится с левым.
В зеркало заднего обзора Питт внимательно наблюдал за лицом шофера, изучал голубые глаза, зная, что в них отразится любая попытка к сопротивлению. Ни тени выражения на мальчишеском лице, ни тени страха. Медленно, очень медленно лицо в зеркале расплылось в улыбке, перешедшей в искренний смех.
— Майор Питт, вы очень подозрительны.
— Если за три дня тебя трижды пытаются убить, поневоле станешь подозрительным.
Смех неожиданно прекратился, густые брови сошлись над переносицей.
— Три попытки? Я знаю только о двух…
Питт оборвал его, на восьмую дюйма засунув отвертку глубже в ухо.
— Вам повезло, дружище. Я мог бы заставить вас рассказать о вашем боссе и его операциях, но допросы в стиле КГБ не по мне. А теперь, допустим, вместо Рейкьявика вы тихо-мирно отвезете меня на базу в Кефлавике, но только теперь на ту сторону поля, где расположена база США; там вы присоединитесь к своим приятелям и поиграете в шарады с агентами ЦРУ. Они вам понравятся: умеют превратить увядающий цветок в украшение вечеринки.
— Это было бы неловко.
— А это уж ваши трудности.
В зеркале заднего обзора снова появилась улыбка.
— Не совсем, майор. Было бы любопытно посмотреть на вас, когда выяснится, что вы привели на допрос агента ЦРУ.
Рука с отверткой не дрогнула.
— Убого, — сказал Питт. — От первокурсника, пойманного в туалете за курением травки, я бы ожидал более убедительной истории.
— Адмирал Сандекер предупреждал, что с вами нелегко общаться.
Дверца была полуоткрыта; Питт воспользовался возможностью и прикрыл ее.
— Когда вы разговаривали с адмиралом?
— В его кабинете в НПМА через десять минут после того, как коммандер Коски доложил по радио, что вы с доктором Ханневеллом благополучно приземлились. Точнее, высадились на палубу «Катавабы».
Дверца осталась полуоткрытой. Ответ шофера соответствовал тому, что знал Питт: после прилета Сандекера в Исландию ЦРУ с ним не связывалось. Питт осмотрелся по сторонам. Ни следа жизни, ни следа засады, ни возможных сообщников. Он начал успокаиваться, спохватился и сжал отвертку с такой силой, что заболели пальцы.
— Хорошо, будьте моим гостем, — небрежно сказал Питт. — Но очень советую сидеть спокойно и не дергаться.
— Ни-ни, майор. Вы только успокойтесь и снимите с меня шапку.
— Снять с вас шапку? — не понимая, повторил Питт.
Он помешкал, потом свободной левой рукой медленно снял шапку с головы шофера.
— Приклеено изнутри, — шофер говорил негромко, но его слова звучали как приказ. — Там «Кольт-Дерринджер» двадцать пятого калибра. Возьмите его и уберите проклятую отвертку из моего уха.
По-прежнему одной рукой Питт раскрыл казенник «Дерринджера», провел пальцем по капсюлям маленьких патронов, убеждаясь, что пистолет заряжен, закрыл казенник и взвел курок.
— Пока все хорошо. Теперь выйдите из машины и держите руки так, чтобы я мог их видеть.
Он убрал отвертку из уха шофера.
Шофер вышел, встал перед машиной и небрежно оперся на бампер. Поднял правую руку и, морщась, принялся массировать ухо.
— Хитрый прием, майор. В книгах я такого не встречал.
— Читайте больше, — ответил Питт. — Задолго до того, как мы с вами родились, в войнах городских банд так пробивали через ухо мозг ни о чем не подозревающей жертвы.
— Вряд ли я забуду такой болезненный урок.
Питт вышел из машины, распахнул настежь дверцу и остановился за ней, как за щитом; его пистолет был наведен в сердце шоферу.
— Вы сказали, что говорили с адмиралом Сандекером в Вашингтоне. Опишите его. Рост, цвет волос, манеры, обстановка кабинета — все, что можете.
Шофера не пришлось уламывать. Он говорил несколько минут и закончил упоминанием нескольких любимых жаргонных слов Сандекера.
— У вас отличная память.
— Фотографическая, майор. Мое описание адмирала Сандекера легко могло быть заимствовано из досье. Возьмем в качестве примера ваше собственное досье. Майор Дирк Эрик Питт. Родился ровно тридцать два года четыре месяца и двенадцать дней назад в больнице Хогга в Ньюпорт-Бич, штат Калифорния. Имя матери Барбара, имя отца Джордж Питт, он сенатор от вашего родного штата. — Шофер говорил монотонно, словно читал по памяти вызубренное наизусть. Конечно, так и было. — Нет смысла перечислять три колодки ваших наград, которые вы никогда не носите, или рассказывать о вашей репутации. Если хотите, могу дать вам полный отчет о ваших действиях с того момента, как вы покинули Вашингтон.