«Я уже один раз ошибся, предлагая вам помощь несколько лет назад, я незамедлительно влюбился в вас, и в результате мы ничего не построили вместе, а дети погибли. Теперь мы станем делать все ради искусства, не примешивая к нему ничего плотского»124.
Впрочем, нельзя исключить и того факта, что, услышав об очередной беременности Дункан, он просто не желает с ней более связываться. Хотя, с другой стороны, стала бы Айседора искать отца для своего ребенка, если бы Зингер не отказал ей в этом. А ведь она не желала нового ребенка себе в утешение. Дункан свято верила, что это единственный способ вернуть ее умерших детей в мир.
Не откладывая больше ни на день работу в Бельвю, Айседора руководит ремонтом и одновременно проводит конкурс в центре Парижа, в результате которого ей удается отобрать пятьдесят новых учениц. Тут же она отбивает телеграмму Елизавете, которая должна приехать сама и привезти воспитательниц и учителей. Некоторые старшие девочки уже с успехом преподают в той же школе, так что Айседора думает об их трудоустройстве уже на постоянной основе.
Вскоре стандартная безликая гостиница преображается, столовые становятся залами для танцев, в которых висят привычные уже голубые занавеси. Самая большая зала снабдилась возвышением, на котором, по задумке Айседоры, предполагалось либо размещать кресла зрителей, так что танцовщики будут двигаться вокруг них, создавая иллюзию втянутости зрителя в спектакль, либо, если того потребует режиссерская задумка, возвышение превратится в сцену, но тогда уже зрители должны будут расположиться вокруг нее. То есть Дункан планирует интерактивные спектакли с вовлечением зрителей в действо. Но действом была и жизнь в школе, так, между классами, по задумке Айседоры, были установлены поднимающиеся и опускающиеся переходы, удивительная многоярусная столовая, в которой уровни поднимались по мере удаления от центра, как в английской палате общин. Дункан приобрела столовую мебель разной величины и расставила ее таким образом, чтобы самые маленькие ученицы располагались в центре, а остальные выше по мере возрастания. На самом верху должны были восседать готовые расправить молодые крылья выпускники.
Несмотря на уговоры Зингера, что Айседора должна набрать не пятьдесят, а, по меньшей мере, пятьсот новых учениц, она медлит, понимая, что детям необходим индивидуальный подход, а имея на руках пять сотен ничего не знающих и то и дело просящихся домой к маме девочек, она не сможет даже толком выучить их имен. Кроме того, девушки из первой группы, набранной еще в Берлине, с недавнего времени сколотили собственную танцевальную труппу «Танцовщицы Дункан» и теперь с успехом гастролируют по Америке. Следовательно, Айседора уже не могла рассчитывать, что все они бросят свою работу и ринутся поднимать школу, тем не менее многие услышали зов своей второй мамы и направились к ней в Бельвю. Кроме того, нежданная радость: откликнувшись на письмо Дункан, к ней приезжает старинная приятельница – Мэри Дести, которая постарается привлечь к школе прессу и меценатов, и когда прийдет время, еще и поможет с ребенком.
Субботний день в Бельвю полностью посвящен артистам, художникам, да и просто желающим поглядеть на детей Дункан. В 11.00 начинается публичный урок, длящийся час, после чего подается завтрак, на который приглашаются все зрители без исключения. Если позволяет погода, взрослые гости сидят за накрытыми столами бок о бок с малышами, прямо в саду, если небо хмурится или делается прохладно, завтрак переносится в столовую. После трапезы традиционно музыкальный концерт, чтение стихов специально приезжающих в Бельвю поэтов и… нередко маленький праздник заканчивается танцами. Пятьдесят девочек надевали поверх платьев разноцветные накидки, купленные им новой мамой, в которых они бегали и кружились, в результате нередко покидая скучных взрослых и устремляясь в лес.
Среди завсегдатаев школы Дункан того времени были архитектор Луи Сю, несколько лет назад придумавший так и не воплощенный в жизнь театр Айседоры, и скульптор Роден, который очень полюбил рисовать, глядя на танцующих или играющих детей, и начинающий фотохудожник Эдвард Стай-хен125. Набирая первых учениц в Берлине, Айседора соглашалась на любых девочек, не обращая внимания на их здоровье и физические данные, не ведая, музыкален ли ребенок и есть ли у него чувство ритма или склонность к танцу. Теперь через много лет она сумела сделать правильный выбор, отбирая из толпы приведенных ей крошек самых талантливых и многообещающих. После того как она узнала, что такое – давать полноценные спектакли по три раза на дню, Дункан изменила свое мнение относительно выбора будущих танцовщиц – и теперь брала, уже не руководствуясь естественной жалостью, но думая о том, что танцор должен быть прежде всего здоровым и способным к физическим нагрузкам. Первую группу ей пришлось еще долгое время лечить, закалять и приводить в божеское состояние, новые девочки оказались на редкость одаренными и уже через три месяца показывали результаты, которых берлинская труппа достигла в лучшем случае через год.
Айседора Дункан со своими ученицами.
«Если мое искусство символично, то символ этот – только один: свобода женщины и эмансипация ее от закосневших условностей, которые лежат в основе пуританства».
В июне в театре «Трокадеро» Айседора давала безденежный концерт, в котором участвовали новые ученицы и несколько старших воспитанниц, приехавших в Бельвю вместе с Елизаветой и другими преподавателями. В день премьеры сама Айседора демонстративно заняла место в ложе, как бы говоря, что вполне доверяет воспитанникам. Это выступление было отлично принято публикой и нашло отклик в благожелательно настроенной прессе. А восторженный Парис объявил во всеуслышание о начале строительства театра Айседоры на холме «Бельвю». Театра, в котором будут выступать Дузе, Дункан, Муне-Сюлли и другие великие деятели театра. Постепенно все возвращалось на круги своя, только на этот раз размах Зингера был поистине велик. Предполагалось, в частности, что при театре на постоянной основе должен находиться симфонический оркестр, который будет как сопровождать спектакли, так и давать концерты.
И вот работа закипела, счастливый Луи Сю притащил старую папку с пожелтевшими чертежами и планами театра. Айседора погрузилась в работу «балетмейстера», вместе с Августином она запланировала постановку «Вакханках» Еврипида, в которой брат отвел себе «скромную» роль Диониса, а Айседора и ее ученицы должны были изображать греческий хор. Так что занятия в классах плавно перетекали в репетиции, а по вечерам Августин читал им Еврипида, Шекспира, Байрона… Уяснив для себя, что Августин и Айседора Дункан замыслили новый спектакль, в гости к ним зачастил д’Аннунцио. Посещая открытые уроки, Габриэле отдавал предпочтение искусству старших учениц, с некоторыми из которых он порывался затевать задушевные разговоры о предназначении актера, об искусстве танца, о современном театре или о поэзии, безрезультатно пытаясь увлечь юных нимф в ближайший лесок, но наученная горьким опытом Дункан была на страже. И тогда он делал трогательные попытки переключиться на саму Айседору, но… начавшаяся Первая мировая война помешала его планам по соблазнению музы трагического танца, и, что более существенно для нас, в одночасье рухнули все надежды Айседоры Дункан.
Война
28 июня газеты сообщили об убийстве в Сараево австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда девятнадцатилетним сербским террористом, студентом из Боснии Гаврилой Принципом, после чего в спокойной, расслабленной атмосфере Франции поселилась тревога. Лично знакомая с эрцгерцогом Айседора в первую минуту страшного известия почувствовала, что земля ушла у нее из-под ног.
Появилось такое ощущение, словно определенно все вдруг начали ощущать нехватку воздуха, а пресса каждый день нагнетала ужаса. Все могли думать и говорить только о войне, все заходящие в школу друзья, прислуга, даже дети были заняты долгими и путанными разговорами о бомбах, ружьях и таинственных врагах, прихода которых следует ожидать со дня на день. К концу июля Парис объявил каникулы и тут же отправил школу в свой девонширский дом в Англии. Решили, что дети отдохнут месяцок, и в сентябре, когда война закончится, можно будет продолжить занятия. Не поехала только Айседора. В ее распоряжении остался совершенно пустой дом, в котором жило эхо и по которому она бродила дни и ночи, прислушиваясь к отдаленным крикам газетчиков, сообщающих о мобилизации. Били барабаны, и какие-то плохие актеры с показной бодростью распевали безвкусные песни о Франции и свободе.
Мучась от жары и духоты, в предчувствии скорых родов, Айседора разрывалась между двух решений – закрыть все окна и двери, дабы не слышать происходящего, или распахнуть их настежь и еще положить холодное мокрое полотенце на лоб. Первого августа она почувствовала схватки.
Уложив Айседору на постель и вызвав к ней врача, Мэри торжественно внесла в комнату заранее приготовленную и изящно убранную белым атласом с цветами из шелка и крепдешина цветами колыбель.
Дункан задыхалась от жары, и ей то и дело смачивали уксусом виски и растирали шею и руки.
«Как ты думаешь, Дердре или Патрик? Патрик или Дердре? – поминутно спрашивала подругу Айседора, а Мэри только улыбалась в ответ.
За окном гремели барабаны, звенели солдатские песни, слышалась громовая поступь подбитых гвоздями ботинок.
Вопреки просьбам и даже требованиям Дункан, новый доктор строжайше запретил давать ей обезболивающее, уговаривая пациентку терпеть и не позволив даже глотнуть ледяного шампанского, которое по просьбе Айседоры заранее заготовила Мэри. Перед родами пищевые предпочтения нашей героини изменились, и она стала требовать креветок и шампанского.
Если бы он разрешил хотя бы включить патефон, так громко, чтобы не было слышно звуков с улицы, но врач словно упивался страданиями своей беспомощной пациентки, еще бы – на улице война, а тут какая-то разнеженная барыня просит дать ей наркотиков и шампанского!