«Не судите слишком строго,
Наш Есенин не таков.
Айседур в Европе много —
Мало Айседураков».
Сергей Александрович обижен, но до поры морду приятелю не бьет, а пытается объяснить, доказать, что Айседора дорога ему – потому что он любит ее, потому что она редкое сокровище. Чудо подлинное! Он водит друзей на ее спектакли и аплодирует громче всех. Заставляет ее танцевать для приятелей импровизации. Кто еще так сможет под любую музыку, в любое время?
Как-то раз привел Анатолия Мариенгофа в спальню Дункан, и пока тот ходил и рассматривал, трогал да щупал балдахин, картины, вазочки там всякие, шкатулки… сам как хозяин уселся на широкую постель с золотым покрывалом. Глядь-поглядь, а на столике у стены в красивой новой раме портрет Гордона Крэга. Что такое?!
Кто такой Крэг, Есенину известно. Айседора показывала ему Крэга, и Есенин уяснил, что это ее бывший муж и отец Дердре. Дунька рассказывала, будто бы он писатель и гений. Сказала и спрятала ненавистный портретец в бюро. А теперь что же – вытащила?!
«И я гений!.. Есенин гений… Гений – я!.. – тычет Сергей Александрович пальцем себе в грудь. – Есенин – гений, а Крэг – дрянь!» В злобе он засовывает портрет под одеяло. «Есенин – гений. Поняла, дура?!»
Потом, немного успокоившись, Сергей улыбается Мариенгофу и вдруг срывает с головы кепи, и кидает его Айседоре. «Танцуй, Изадора. Для меня и для Тольки танцуй!» – и ставит на патефон первую попавшуюся пластинку.
«Дункан надевает есенинские кепи и пиджак. Музыка чувственная, незнакомая, беспокоящая… Страшный и прекрасный танец. Узкое и розовое тело шарфа извивается в ее руках. Она ломает ему хребет, судорожными пальцами сдавливает горло. Беспомощно и трагически свисает круглая шелковая голова ткани», – продолжает рассказ Мариенгоф.
Айседора уже поняла, что ее возлюбленный желает хвастаться, хвалиться перед друзьями своей великолепной подругой, для него важно, что Дункан – не просто его женщина, а самая лучшая, самая желанная женщина на всем белом свете. Вот она и рвется из кожи вон, лишь бы сделать все, как ему приятнее. Захотел устроить праздник для друзей в ресторане – вот тебе деньги. Пей, гуляй, хоть за цыганами посылай. Вот какая у Есенина подруга, мало того что не жюрит, сама оплачивает гулянку. Хотел показать особняк – приглашай. Всех покормим, всех напоим, а потом хозяйка еще и станцует. Товарищи о такой слабости Дуньки с Пречистинки давно уже прознали, засуетились с подарочками, то духи дорогущие притащат, то манто из песца… а то трехметровый шлейф красного бархата с золотым шитьем и драгоценными камнями, говорят, будто бы от парадного платья русской царицы. С таким бы шлейфом по Парижу.
И еще Есенин любит и ревнует Дункан, не подпуская к ней других мужчин, бледнеет, замечая у нее в альбоме фотографии бывших любовников и друзей-мужчин. «Есенин свои чувства к Айседоре выражал различно: то казался донельзя влюбленным, не оставляя ее ни на минуту при людях, то наедине он подчас обращался с ней тиранически грубо, вплоть до побоев и обзывания самыми площадными словами. В такие моменты Изадора бывала особенно терпелива и нежна с ним, стараясь всяческими способами его успокоить», – рассказывает А Раткевич.
Что же произошло со свободолюбивой, независимой Айседорой? Она любила Есенина по-настоящему, последней, отчаянной любовью. Понимая, что после Есенина может быть только смерть, она держится за него. «Я готова целовать следы твоих ног!!!», «Ты должен знать, что когда ты вернешься, ты можешь войти в этот дом так же уверенно, как входил вчера и войдешь сегодня», «Я тебя не забуду и буду ждать! А ты?» – эти записки, нацарапанные на выдранных из блокнота листках, до сих пор хранятся в московской школе танцев.
Окажись они на необитаемом острове, отрезанные от прочего мира, терпение и любовь Айседоры помогли бы Есенину перестать дергаться на смешки и шепоток за спиной, но ситуация с каждым днем все напряженнее. Как ни странно, более других преследовал влюбленных лучший друг Сергея, Анатолий Мариенгоф. Его злость на Дункан буквально сочится из каждой его строчки о любимой женщине Есенина. Еще бы, то ходили неразлучно два старых приятеля Есенин и Мариенгоф, а то вдруг, откуда ни возьмись, появилась какая-то не первой молодости баба, и Есенин уже почти что потерян для общества! «Ему было приятно и лестно ходить с этой мировой славой под руку вдоль московских улиц, появляться в кафе поэтов, в концертах, на театральных премьерах, на вернисажах и слышать за своей спиной многоголосый шепот, в котором сплетались их имена: “Дункан – Есенин… Есенин – Дункан”…». Да уж, если так пишет друг, чего ждать от врагов?
При этом Мариенгофа никто не прогонял, напротив, он вхож в дом на Пречистенке, бесплатно посещает спектакли Дункан, она приходит к нему и общается с его будущей женой. Чего еще? Неужели настолько задело за живое, что закадыка друган Серега, наконец, счастлив и настолько богат, что готов делиться со всеми и каждым?
Нет, художник должен быть голодным, поэт обязан быть непризнанным и несчастным! «С ней, с этой постаревшей модернизированной Венерой Милосской Есенину было противно есть даже “пищу богов”, как он называл холодную баранину с горчицей и солью. Недаром и частушку сложил: “Не хочу баранины, Потому что раненный, Прямо в сердце раненный Хозяйкою баранины!”167».
Что касается есенинской частушки, то где тут слово «противно»? Мало мужчин готовы отказаться от мяса ради любви! Но Мариенгоф просто обязан, от полноты души, подлить грязи.
На Пречистенке Есенин работает над монологом Хлопуши из поэмы «Пугачев» и заканчивает «Исповедь хулигана», эти произведения чаще всего можно услышать здесь в его исполнении, так как он пробует их на зрителе, мечтая когда-нибудь издать «Пугачева» отдельной книжечкой. Мечта сбылась достаточно скоро, в том же 1921 году. Тогда он ворвался на Пречистенку с пачкой тоненьких брошюрок темно-кирпичного цвета, на которых прямыми толстыми буквами оттиснули: «Пугачев». Первая книжка была подарена, естественно, Айседоре. Пристроившись за ее большим, красного дерева столом, Есенин вывел: «За все, за все, за все тебя благодарю я…» – видоизмененную фразу из стихотворения Лермонтова «Благодарность», помните?
Есенин прекрасно знал и любил поэзию Михаила Юрьевича, лишнее «за все» прозвучало как нарочитое усиление, тайный смысл, которого могла бы понять, наверное, только Айседора, знай она русский. В этом же экземпляре он подчеркнул заключительные строки: «Дорогие мои. дорогие. хор-рошие…».
Тут же он сделал еще две дарственные надписи присутствующим Ирме Дункан и Илье Шнейдеру. Айседора предложила выпить шампанского, после чего Есенин понес творение в народ. Дарить, праздновать, радоваться и принимать поздравления. Договорились, что Дункан соберется и присоединится к нему в «Стойле Пегаса».
На столе Айседоры книжка «Эмиль» Жан-Жака Руссо в ярко-желтой обложке и томик «Мысли» Платона – настольные книги. Дункан часто перелистывает их, много и с удовольствием обсуждает прочитанное с тем же Шнейдером, с Ирмой… но только не с Есениным. В 1922 году, гуляя вместе, они зашли в книжный магазин «Колос», где Сергей обнаружил полное собрание сочинений Николая Васильевича Гоголя, которого тот обожал. В восторге он склоняется над драгоценными книгами, а Айседора тотчас достает кошелек оплатить дорогостоящий подарок. Купила, радовалась за любимого, а вот могли ли они обсудить прочитанное?
В быту они понимают друг друга без слов. Но для того, чтобы обсудить книги, как раз и необходимы слова. «Тяжко, когда любимый человек не знает, что у тебя на душе», – вздыхает Айседора. Но еще труднее Есенину.
Два художника, два творца, самой судьбой изначально поставленные в неравное положение, делят стол, кров, супружеское ложе и при этом не могут нормально поговорить. Есенин не знал языков, кроме родного русского, Айседора не говорила по-русски, но, для того чтобы открыться перед любимым, показать ему себя настоящую, Дункан достаточно танцевать. А вот Есенину?.. он часто и много читал для Айседоры, и она прекрасно воспринимала его актерское прочтение, высоко ценя музыку услышанного, и при этом она зачастую понятия не имела, о чем он хотел ей поведать. Есенин не мог открыться перед Дункан в той мере, в которой желал этого, отсюда муки творца и постоянные терзания: «за кого она меня держит?», «что о нас думают другие?», «не воспринимают ли его только как молодого любовника великой Айседоры Дункан?» Особенно остро он будет чувствовать это за границей, где Есенина еще почти никто не знает. Когда его – молодого и привлекательного – будут невольно сравнивать с идущей рядом с ним дамой. Айседора не первой молодости, побитая жизнью, часто уставшая и вымотанная после выступлений. Какая первая мысль появляется при виде столь неравной пары: он нежный юноша, она статная, рано состарившаяся гранддама? Правильно – продался.
Что делать? Отказаться от Айседоры, но он любит ее. Что такое Айседора для Есенина? – Это пропуск в Европу и Америку, билет в неизведанное, Вергилий, который проведет его тайными тропами через ад, а если повезет, и через рай. У Есенина на момент знакомства с Дункан нет ничего, кроме его необыкновенных стихов, и славы отпетого хулигана, за спиной Айседоры – Америка и Франция, Греция, Германия, Бавария и Венгрия, она страдала, любила, теряла, но, несмотря ни на что, всегда высоко несла знамя своего искусства. Он не знает, как следует сидеть за столом, куда девать руки и ноги, в какой бокал следует налить шампанское, а какой использовать для вина и что можно есть вилкой и ножом, а что ложкой. Она общалась с такими художниками, поэтами, актерами, которых окружающие могут воспринимать не иначе, как иконы. Элеонора Дузе, много лет спорившая за титул лучшей актрисы мира с Сарой Бернар, а Айседора запросто жила у нее. Они гуляли, шутили, болтали о мужчинах… скульптор Роден – легенда наравне с Микеланджело, близкий друг Дункан, завсегдатай ее школы в Бельвю, Гордон Крэг, да о нем только и говорят все знакомые актеры, Айседора родила от него дочку. Она дружила с королями и принцами крови, общалась с философами и писателями, позировала невероятным художникам. она давно уже и сама сделалась легендой, а он. Наконец, она богата и весьма влиятельна, запросто общается с Луначарским, живет во дворце и в любой момент может сделать ручкой уже немного надоевшей ей России, и тогда лови ветер в поле.