ой школы в Америке 60 000 долларов, половину этой суммы она определила нам на издательство на русском и английском языках. Мы были полны планов на будущее, и Есенин уже смотрел на меня как на своего друга-компаньона». Остается любым путем перевести стихи и издать их, для этой цели Есенин сходится с Бурлюком, но Давид Давидович не может сходу порекомендовать ему переводчика, способного понять и правильно перевести его необыкновенно музыкальные, напевные стихи. При этом он готов посодействовать с изданием, со своей стороны Левин также предлагает левоэссерские газеты. Но поэта снова ожидает фиаско. Остается последнее – жить, словно ты все время находишься на сцене. Пусть запомнят Есенина-хулигана. Пусть обсуждают его дикость и странность, его отличие от общепринятого образа поэта.
Будучи в гостях у поэта Мани-Лейба192, Есенин читает стихи, и затем Дункан сменяет его, исполняя танец. Во время кульминации действа Сергей Александрович поднялся со своего места и, подойдя к жене, ударил ее в лицо, закричав, «чтобы она не смела выделываться перед всякими там евреями», порвал на ней платье и ушел, злой на весь мир. Разумеется, присутствующие на вечере журналисты тут же расструбили о вопиющем поведении русского поэта в прессе, назвав его большевиком и антисимитом.
«У меня дети от еврейки, а они обвиняют меня в антисемитизме», – негодовал Есенин. В тот день у Сергея Александровича произошел приступ эпилепсии, первый на глазах Дункан.
В США супружеская пара пробыла четыре месяца, за которые побывала в Чикаго, Бостоне, Филадельфии, Индианополисе, Луисвилле, Канзас-Сити, Детройте, Мемфисе, Балтиморе, Кливленде и других городах. Почему они не сидели на месте? – так ведь гастроли… делай, что оговорено, и старайся проводить свободное от работы время с максимальной пользой. Но на этот раз все не так, все через силу, через боль и унижение. Не пустив на гастроли в Европу детей, советское правительство сделало русскую школу Дункан блефом, а великую танцовщицу и педагога – обманщицей. Вопли газетчиков докатывались тяжелыми волнами до берегов Америки, каждый день Айседора чувствовала на себе давление. В Бостоне, например, опасаясь, что Дункан снова станет рекламировать русскую революцию, мэр города изъял ее костюмы, в которых Айседора обычно исполняла революционные танцы. На что Айседора тут же отреагировала обращением к публике: «Боюсь, что не смогу исполнить вторую часть программы, как было объявлено, но не по своей вине. Просто ваш мэр обожает все красное настолько, что забрал мои красные туники даже без моего разрешения». Зал выл от восторга, мэр сделался посмешищем, а она ловко выкрутилась из сложившейся ситуации.
Время от времени Айседора выводит Есенина на сцену, представляя его великим русским поэтом. Но мало сказать – необходимо сделать, предъявить стихи. Уже есть переводы на немецком и французском, но Америка не будет переучиваться ради какого-то поэта. Желая запомниться публике как можно ярче, для этих выходов Есенин подбирает экстравагантные костюмы. В одной из газет того времени внешность Есенина, появившегося на выступлении своей супруги в Карнеги Холл, описывается следующим образом: «Есенин был в высоких сапогах, русской рубашке, и шея его была обмотана длиннейшим шарфом». Только это все бесполезно, хоть сто раз вылези на сцену, хоть тысячу, но пока ты не можешь ничего предъявить, для обывателя ты всего лишь молодой муж Айседоры Дункан.
И если Айседора утверждает, что все не напрасно, что вода камень точит и нужно просто продолжать начатое, Есенин уже заскучал, в Берлине ему, по крайней мере, было с кем поговорить, в Америке он откровенно страдает от невозможности раскрыть душу, просто болтать не о чем. Спасал алкоголь, который можно было достать в подпольных барах. В Америке сухой закон, но, должно быть, именно поэтому пьют все. Пьет и Айседора, на свое выступление в ночь на Рождество, в городе Бруклин, она была настолько пьяна, что столкнулась во время танцев с роялем. Из-за постоянных скандалов и драк супруги вынуждены менять гостиницы.
Сергей Есенин и Айседора Дункан отбывают в Америку.
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость…
Но все когда-нибудь заканчивается, подходили к концу и эти гастроли. В Америке отношения Есенина и Дункан обострились, не добавляет умиротворения и постоянно клюющая их пресса, да и правительство неожиданно взялось за Дункан, вознамерившись лишить коренную американку гражданства, так как она вышла замуж за подданного СССР. Кроме того, житья не дает полиция, супруги ведь еще на борту «Парижа» торжественно пообещали вести себя хорошо, а у Айседоры и ее русского муженька что ни спектакль, то лозунги да речи: «Он красный! Я тоже красная! Это цвет жизни и мужества. Вы когда-то были отважными. Не позволяйте приручить вас!» В общем, навалилось.
Да тут еще и доктор поставил поэту убийственный диагноз эпилепсия. Нужно лечиться, а не вино хлестать. Требуется покой, самое милое – на воды, Дункан еще из Америки посетовала по телефону Ирме, а та, в свою очередь, позвонила импрессарио, договариваясь о следующих гастролях – Крым, Кавказ… не отдых, новая работа. Но она и этому рада, с Сергеем ведь все хуже и хуже. Изводит его Америка, убивает разлука с Родиной.
В конце января газеты опубликовали объявление: «Изадора Дункан отложила свою поездку в Советскую Россию, для того чтобы в пятницу 2 февраля 1923 г. в Лексингтон-театре дать специальное представление в пользу сирот. Исключительно русская программа. Русский симфонический оркестр под управлением Модеста Альтшулера193. Знаменитый русский поэт Сергей Есенин (муж Изадоры Дункан) будет говорить о своих впечатлениях в Соединенных Штатах».
Вскоре Айседора действительно потеряла американское гражданство, это событие она тут же прокомментировала со сцены: «Мой менеджер сказал мне, что если я буду произносить речи, мое турне кончится. Очень хорошо, турне кончилось. Я вернусь в Москву, где есть водка, музыка, поэзия и танцы… Да, и Свобода!»
Если бы Айседора была в этом путешествии одна, она заработала бы на несколько лет безбедного существования своей школы, но с Есениным она тратила. Деньги уходили на престижное жилье, дорогую одежду, подарки. Айседора вкладывала деньги в поэтические сборники, кроме того, видимо, считая, что кошелек жены – это и его деньги: «Достаточно сказать, что он без разрешения взял у Дункан 8 тысяч долларов. Присвоил, как это ни досадно, почти половину ее гардероба (с целью передать присвоенное своим сестрам)»194.
Однажды, когда поэту сделалось совсем невмоготу и мечталось как можно скорее добраться до России, Есенин признался, на какие мысли наводит его американское градостроение: «Хорошо бы сделать небоскреб Вульворта моим надгробным камнем – я спрыгну с его крыши с последним стихотворением, которое напишу»195.
В Европу они возвращались на пароходе «Джордж Вашингтон». Сначала во Францию, где Айседора вновь танцует, а Есенин мается одиночеством и тоской. Он мечтает вернуться домой, здесь ему не пишется, не дышится. Пьется. Айседора – космополит, сейчас бы сказали, «человек мира» – она живет вне такого понятия, как «Родина», Есенин привязан к России. Сказывается слишком разное воспитание мужа и жены, кроме того, Есенин страдал из-за неустроенности сестер и матери.
Однажды во время приема у Дункан Есенин, не говоря ни кому, куда направился, исчез по-английски. Айседора давно уже привыкла к отлучкам супруга и не волновалась. Когда же гости во главе с хозяйкой вечера перешли в большую столовую отеля, взорам их предстала страшная картина – повешенный на люстре Есенин.
Все тут же бросились к удавленнику, кто-то схватил поэта за ноги и приподнял его, кто-то перерезал веревку. В результате Есенин отделался парой синяков на шее, а Айседора чуть не рехнулась от ужаса.
Через два дня после инцидента пьяный Есенин разгромил номер гостиницы, побив зеркала, выбив оконные стекла, поломав мебель и вообще изуродовав все, что попало ему под горячую руку. Выскочив из комнаты в самом начале погрома, Айседора села в машину и отправилась в Версаль, вернувшись, когда все, что можно было уничтожить, было уже уничтожено, и ей оставалось только подписать огромный счет, предъявленный ей администрацией гостиницы. «Я никогда не верила в брак и теперь верю в него еще меньше, чем когда-либо…
Некоторые русские не могут быть пересажены с родной почвы… Все знают, что Есенин – сумасшедший. В Москве он может крушить все на свете, и никто не будет обращать на него внимания, потому что он – поэт», – объяснила она на свой лад произошедшее в интервью одной из парижских газет.
Есенин не знал французского и запросто мог бы пропустить неприятный отзыв, но нашлись добрые люди – перевели. В результате Сергей Александрович затаил нешуточную обиду и отомстил супруге в Берлине, куда они прибыли после Парижа. Статья, продиктованная Есениным корреспонденту, носила громкое название «Лучше в Сибирь, чем в мужья к Айседоре». Текст радовал любителей дешевых сенсаций, газета была разобрана в считанные часы, и тут же сделали допечатку: «Россия большая, в ней я всегда найду место, где эта жуткая женщина меня не достанет… Она никогда не желала признавать мою индивидуальность и всегда стремилась властвовать надо мною», – рассказывал корреспонденту Есенин. После выхода интервью знакомые журналисты уже не давали Сергею прохода, умоляя его сообщить еще какие-нибудь подробности из жизни с Айседорой.
И он не разочаровал публику: «Я безумно люблю Изадору, но она так много пьет, что я не мог больше терпеть этого». Так за милыми забавами прошел февраль, а в марте Есенин подписал контракт на издание поэтического сборника «Стихи скандалиста». Книжку обещало выпустить берлинское издательство И. Благова, а Есенин направился на встречу с Горьким. Вскоре он уже читает стихи из цикла «Москва кабацкая» в зале германского аэроклуба и затем студенческого клуба. Дела пошли!