Кое-кто, вспомнив старый обычай, начинает забрасывать всадников комьями земли, а кое-кто хватается и за палки. Раздаются крики:
— Глядите, за невестой едут! Давай, давай гони их! Гони!..
Но голос Аннака покрывает шум:
— А ну, перестать! Вы же им глаза повыбиваете! Тоже, нашли неприятеля! Пусть скачут себе, пусть веселятся!
Свадебный поезд останавливается у дома Айсолтан. Да, сегодня все село веселится вместе с Айсолтан и Бегенчем, весь народ радуется их счастью.
А посмотрите на Айсолтан — как сияет ее лицо! От волнения ей ни минуты не сидится на месте. И Бегенч не помнит себя от счастья. И Нурсолтан выступает важно, горделиво: осуществилась ее мечта, и той наславу! Джерен, та все время роняет из рук посуду. А маленькая Майса, потряхивая косичками, то и дело бросается на шею Айсолтан.
Даже Нязикджемал разрядилась сегодня. Вот она подходит к всадникам, чтобы собрать платки, которыми разукрашены кони, пока не испачкался белоснежный шелк, не порвались яркие цветные шали, и раздать их, по обычаю, девушкам и молодухам — гостям невесты. Но резвые кони не подпускают ее к себе; они пляшут на месте, прижимая уши, норовят подняться на дыбы и вдруг, испуганные резким автомобильным гудком, прядают в сторону, чуть не сбив с ног старуху. Машина, вся разукрашенная разноцвет-ными платками, из-под которых видны одни только колеса, въезжает с улицы во двор.
Из машины выскакивает Потды в лихо заломленной на ухо каракулевой шапке. Увидав Нязикджемал, кричит:
— А, Нязикджемал-эдже, мое почтение! Вот теперь погляди на Потды. Погляди на его машину! Ну, что скажешь? Вот Потды какой человек! Он новый человек. Он старый обычай умеет повернуть на новый лад. Потды два с половиной месяца к этому тою готовился. Он про этот той знал, когда никто не ждал, не гадал, что этот той будет. А Потды знал и молчал. Да, каково ему было! Этот великий секрет разрывал его грудь на части! Два с половиной месяца Потды не ел и не пил! Два с половиной месяца Потды не спал! Этот секрет жег ему нутро, как огнем! Но Потды решил: захирею, помру, а не выдам тайны…
Нязикджемал, радуясь тому, что автомобиль не брыкается и не лягается, как лошадь, собирает платки с машины, говорит с усмешкой:
— То-то я смотрю, как ты исхудал, голубчик. Весь как есть высох…
Потды недоволен тем, что Нязикджемал прервала его торжественную речь, да еще так, что все кругом смеются… Он сердится:
— Никак в толк не возьму: для чего на такой торжественный праздник старух пускают? Почему бы тебе, почтенная Нязикджемал-эдже, не посидеть дома, восхваляя бога и перебирая четки?
Нязикджемал, вся обвешанная платками, из-под которых торчит только ее седая голова, величественно выпрямляется:
— Да кто ж больше нас, старух, в таком деле, как свадебный той, толк понимает? У тебя, Потды, еще молоко на губах не обсохло, что ты смыслишь? Нет уж, довольно вы нас в яшмаки укутывали. Теперь и мы на свадьбах погуляем!
— Что это ты так пировать разохотилась? Или молодость вспомнила, подарков захотелось?
— Я в твоих подарках не нуждаюсь. Меня мои руки и мой колхоз кормят. Вот как буду женить своего Сазака, так вместо коня тебя разукрашу. — И, совсем разойдясь, Нязикджемал набрасывает Потды на голову один платок за другим.
Под общий смех Потды, путаясь в легких шелковых тканях, старается высвободиться из-под платков, а Нязикджемал говорит невозмутимо:
— Пошел бы ты лучше, Потды, проведал, как там графинчики-бутылочки на столах поживают, — они, небось, соскучились по тебе.
И Потды видит, что, пожалуй, и вправду лучше последовать ее совету.
Стол во дворе, уставленный фруктами и винами, накрыт на сто пятьдесят человек. Остальные гости разместились на кошмах и коврах на веранде и в тени тутовника. В больших котлах варится мясо, и дым ог очагов смешивается с густыми клубами пара, поднимающегося над котлами. В углу веранды бахши уже настраивают свои гиджаки и дутары. Пожилые женщины, встречая гостей, осыпают их, по обычаю, мелким печеньем — пишме — и леденцами.
Гости садятся за стол. Внимание Аннака привлекает несколько необычный предмет: на веранде прибит ковер, а на ковре — увядший куст хлопчатника с пожелтевшими листьями и высохшими коробочками. Наклонясь к сидящему рядом Чары, Аннак спрашивает его громким шопотом:
— Друг, как ты полагаешь, что это означает?
Но Чары недоуменно пожимает плечами. Он и сам уже заметил этот хлопчатник, но может только строить различные догадки. Выждав, пока рассядутся гости и утихнет шум, Аннак встает. Указывая на хлопчатник, он говорит:
— Товарищи! Здесь кроется какая-то тайна. Я прошу хозяев разъяснить гостям: почему они повесили у себя на веранде эти высохшие ветки?
Маленькая Майса радостно хлопает в ладоши. Айсолтан и Бегенч, которые сидят рядом во главе стола, улыбаются, переглядываются, но молчат.
— Похоже, что хозяева сами не раскрыли еще этой тайны, — решает Аннак. — Ну что ж, тогда спросим Потды, уж он-то не может не знать.
Но на этот раз и Потды приходится признать свое поражение: тайна этого хлопчатника неведома даже ему. Потды говорит:
— Известно, что даже у Кемине раз в жизни был такой случай, когда он не сумел ответить одной женщине на вопрос. Я думал, что от меня в колхозе не может быть тайн. Такой уж у нас заведен порядок, что ни одна курица не прокудахчет без моего ведома. А тут — чего не знаю, того не знаю. Но думается мне, что это какая-нибудь древняя стариковская примета, — верно, это дело рук Нурсолтан-эдже и Джерен-эдже.
Но и Нурсолтан-эдже и Джерен-эдже только покачали головой.
— А я знаю, я знаю! — неожиданно кричит маленькая Майса, вскакивая с места. — Этот куст принес Бегенч, когда… — но тут Майса видит, что Бегенч грозит ей пальцем, и умолкает.
— Говори, Майса, говори! — кричат гости. — Ребятишки всегда все знают! Говори, Майса!
Но маленькая Майса только передергивает тоненькими плечиками:
— Да я сказала — Бегенч принес… А больше ничего не знаю.
Вся эта таинственность совсем не по нутру Аниаку. Он говорит, обращаясь к одному из колхозников:
— Да сними ты этот хлопчатник, ну его… От дела отвлекает.
Но тут поднимается Айсолтан.
— Нет! Не трогайте! — восклицает она. — Я сейчас открою вам эту тайну, друзья. Как вы сами не понимаете? Ведь это же хлопок! Хлопок — драгоценное сокровище нашей республики! Хлопок — залог нашей счастливой жизни. Хлопок сделал наши имена известными всему Советскому Союзу. Хлопок… — Айсолтан на секунду умолкает, опускает глаза, говорит тихо, так что эти слова слышат только те, кто близко сидят от нее за столом. — Хлопок соединил Бегенча и Айсолтан. Вот почему, — снова звонко говорит она, — мы с Бегенчем повесили его здесь, как залог нашего счастья, как лучшее, самое дорогое украшение нашего тоя!
Под одобрительные возгласы и дружные рукоплескания гостей Айсолтан с пылающими щеками садится на место. Приносят блюда с горячим, окутанным облаками пара пловом, большие миски с жирным мясным соусом, ставят их на стол, на ковры и на кошмы. Теперь пора избрать тамаду, и этот вопрос не вызывает разногласий. Тамадой единодушно избирают Потды.
Потды встает. Садясь за стол, он не без сожаления снял свою дорогую каракулевую шапку. Но он и без шапки выглядит представительно в своем новом, шоколадного цвета костюме и веселом, как радуга, галстуке. Потды говорит:
— Благодарю всех собравшихся на этот той за то, что они доверили мне судьбу такой большой, почетной компании. Но теперь держитесь! Вы знаете мой характер. Я человек серьезный, шутить не люблю! Теперь вы в моей власти. Даже сам председатель колхоза, глубокоуважаемый товарищ Аннак, сейчас находится в полном моем распоряжении. Кто возьмет слово без очереди, без моего ведома, будет иметь дело со мной! Кто, меня не спросясь, задумает раньше времени покинуть общество, будет иметь дело со мной! А сейчас я объясню ваши обязанности. Вы пришли на это торжественное собрание, чтобы чествовать наших молодых товарищей Бегенча и Айсолтан, которые вступают в счастливую совместную жизнь. И поэтому всем собравшимся здесь вменяется в обязанность: есть, пить, смеяться и веселиться! А кто не подчинится, будет иметь дело со мной! Итак, наполняйте ваши пиалы и стаканы. Первый тост предоставляется Чары.
Чары встает, поднимает стакан с вином; луч солнца падает на стакан, и вино блестит, как расплавленное золото. Чары, обращается к гостям:
— Товарищи! Сегодня радостный для всех нас день. Только не всякий одинаково может это выразить. Я смотрю сейчас на Нурсолтан-эдже и Джерен-эдже: быть может, они самые счастливые сегодня. Потому, что они лучше, чем молодые — Айсолтан и Бегенч, понимают цену такого счастья. Но, быть может, выразить это они и не умеют: слишком долго они были под гнетом, и он наложил на их уста свою печать. Нурсолтан-эдже и Джерен-эдже счастливы сегодня счастьем своих детей, потому что они еще помнят то время, когда у нас не было таких свободных союзов, когда девушек выдавали замуж насильно, без любви. Они помнят то время и видят теперешнюю нашу жизнь. Эта жизнь прекрасна! Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на лица людей: это счастливые лица. Когда глядишь на них, сердце поет. Мы все счастливы, друзья! Мы счастливы, потому что сейчас в нашей стране каждый чабан — хозяин земли. Потому, что и земля, и вода, и воздух — все служит нам. Счастье в наших руках. Потому и Айсолтан и Бегенч так счастливы сегодня и будут счастливы всегда. Они знают это. И мы это знаем. Советские люди счастливы и свободны, и они заключают свободные и счастливые союзы. Они строят ладную, крепкую, дружную семью. Я знаю, что жизнь Айсолтан и Бегенча будет такой — дружной, ладной, счастливой. И я хочу сегодня первый тост провозгласить за здоровье того, кто дал нам эту счастливую жизнь, кто научил нас любить и уважать друг друга и наш труд, — за здоровье нашего отца и учителя, нашего дорогого Сталина!
К бурным рукоплесканиям, к радостным возгласам, к веселому звону стаканов и пиал присоединяются певучие переливы дутаров, все сливается в торжественный многоголосый хор, и ветер несет эту ликующую песню над притихшими, залитыми солнцем улицами, над необъятным зеленым простором хлопковых полей.