поросшей камышом речушки. Мягкий лунный свет заливает тополя, степь, неясные в ночной мгле хутора и мельницу…
На другое утро Айвазовский вышел из вагона на небольшом полустанке. Поезд стоял, ожидая запаздывающий встречный. Мимо с песнями шла веселая гурьба разряженных девушек в лентах и монистах. Парубок в лихо заломленной шапке подыгрывал на скрипке.
— Здравствуйте! Куда идете? — приветливо обратился с ним Айвазовский.
— На весилля! Ходимтэ з намы, панэ! — задорно крикнула черноглазая девушка.
— А далеко это?
— Ни, недалечко, он у тому хутори!.. — она указала на хутор в степи.
— Тогда вот что: помогите мне вынести вещи из вагона… Я пойду с вами…
— Оцэ гарнэ дило! Оцэ гарный пан! — Парубок отдал черноглазой девушке свою скрипку и поспешил в вагон за Айвазовским.
Под удивленными взглядами проводника и пассажиров он вынес два чемодана; Айвазовский отдал их на попечение подбежавшего путевого обходчика и, взяв с собой только альбом, пошел с пришедшей в восторг молодежью.
— Оцэ гарно, оцэ дывно! Якого гостя на весилля прывэдэмо!.. — не мог успокоиться парубок и тут же начал под пение девчат кружиться в танце вокруг смеющегося старого художника…
…Появление Айвазовского в доме невесты вызвало переполох. Но все успокоились и заулыбались, когда парубок Васыль, оказавшийся братом жениха, рассказал, что пан художник сошел с поезда, чтобы присутствовать на деревенской свадьбе. Возле хаты стояли телеги, запряженные разномастными лошадьми; их гривы были разукрашены лентами и бумажными цветами. Уже все готово, чтобы ехать в церковь, ждали только Васыля. А вот и он, и с каким гостем!..
Красивая синеглазая невеста застыдилась и прикрыло лицо пышным вышитым рукавом, когда Айвазовский стал перед ней и поклонился.
— Ну, Хрыстя, желаю тебе счастья в замужестве! А это тебе подарок, носи на здоровье… — Айвазовский подал девушке бархатную коробочку.
Любопытство пересилило застенчивость, девушка робко открыла коробочку и вскрикнула: на зеленом бархате переливались оправленные в золото крупные сапфиры… Таких она и во сне не видела…
— Хрыстя, венчайся в них! — закричали подружки, и тут же одна подскочила, вынула из ушей невесты серебряные с розовыми стекляшками серьги и вдела сапфировые. Голубые камни оттенили синеву глаз, они стали еще глубже, еще прекраснее…
«Ничего, — подумал художник, — у красавицы Вареньки[17] и так уже несколько пар сережек. Пусть эти сапфиры сделают сказочным свадебный день Хрысти…»
…Заливались бубенцы свадебного поезда, во весь опор мчавшегося к большому селу, где была церковь. Пыльная степная дорога петляла теперь среди полей, зеленеющих всходами озимой пшеницы. Далеко виднелась белая колокольня, к которой держали путь.
Айвазовский сидел в телеге, где ехали родители жениха, его дядья и дед, на самом удобном месте. Сено, которого не пожалел отец жениха, его жена Горпына покрыла сверху широким цветным рядном.
— Красивую дивчину выбрал ваш сын, — обратился Иван Константинович к отцу жениха — плотному крестьянину лет пятидесяти с длинными соломенного цвета усами. — Да и он сам красивый парень.
— Это вы правду сказали, господин хороший, да плохо только то, что одной красотой на свете не проживешь…
— Ну помовчи, старый, назад вже не повернешь!.. — с досадой заметила Горпына, поправляя под свой очинок выбившуюся темную прядь. Хотя ей было тоже под пятьдесят, вся она была горделивая и стройная, так что со спины каждый принял бы ее за молодую женщину.
— А в чем дело? Расскажите…
— А в том дело, господин хороший, что мы сами хоть и не богатые, но и бедности большой не испытали. А мой сынок берет теперь себе в жены дивчину из самой бедной семьи. И что хуже всего, не хочет с нами и с братом в одной хате одним хозяйством жить. Выдели и выдели его… Боится, верно, что будем Хрыстю ее бедностью попрекать…
— Ага! Вин же не дурэнь, чув сам, як малэнький був, як мэнэ твоя маты бидностью докоряла, — опять вмешалась Горпына.
— Значит, и вы по любви на бедной женились, так должны теперь и сына своего понимать и не укорять его… — сказал Айвазовский и перехватил быстрый благодарный взгляд матери жениха.
— Да я и так, господин хороший, хочу поделиться с ним, чем могу. Земли ему две десятины даю, корову, хату поставить помогу… А чем пахать будут? Одна лошадь у меня, пополам не разрежешь ее… Жили бы в одной семье, так нет, выдели его…
Иван Тарасович замолчал, потому что свадебный поезд остановился возле церкви, где стояли такие же украшенные лентами и цветами лошади.
— Эх, опоздали!.. Другие раньше нас приехали… — с досадой сказал один из дядьев.
В церкви, где после обедни должны были венчаться три пары, остались многие прихожане. Все, особенно женщины, с жадным любопытством смотрели на Айвазовского, который вошел в храм, опираясь на руку Горпыны, ступавшей горделивее обычного. Васыль уже успел, приехав с женихом на несколько минут раньше, рассказать об их необыкновенном госте и о его дорогом подарке невесте. Блестящие женские глаза без устали перебегали с лица старого пана на серьги в ушах сияющей от счастья Хрысти. Пожилой священник, отдыхавший после обедни в алтаре, с удивлением слушал рассказ псаломщика о знаменитом художнике, имя которого часто упоминалось в газетах. Неужели это он приехал на венчание бесприданницы Хрысти, вдовый отец которой не имел ничего, кроме старой, покосившейся хаты и кучи голодных ребят…
Священник осторожно отодвинул завесу, задернутую со стороны алтаря на узорных вырезных царских вратах, и стал шарить любопытным взглядом по церкви. Возле Ивана Тарасовича и Горпыны действительно стоял, опираясь на трость, по-столичному одетый старик с пышными седыми бакенбардами и густой седой шевелюрой; высокий лоб, живой, добродушный взгляд из-под густых, еще темных бровей… Ну да, совсем такой, как на портрете, что был в газетах, когда отмечалось пятидесятилетие его художественной деятельности… Отец Петр ахнул и заторопил дьякона и псаломщика:
— Быстрее!.. Что стоите, рты разинули?! Давайте мне праздничное облачение!.. Не эту ризу, а пасхальную! И вы все пасхальное оденьте… Перед лицом таким будем обряд совершать!.. Ведь это не просто знаменитый художник, а действительный тайный советник, персона, которая в царский дворец допускается!.. Паникадило зажгите! Хору сказать, чтобы не расходились и так пели, будто к нам сам митрополит пожаловал… Ох, да быстрее вы шевелитесь!..
Не прошло и десяти минут с момента, когда Айвазовский переступил порог церкви, как запылали свечи в паникадиле и перед образами, зажженные церковным сторожем, синий дымок ладана поплыл от кадила, раздутого прислуживающим в алтаре стариком, на клиросе тихонько закашляли, прочищая горло, певчие, и задал тон на камертоне, строгим взглядом обрывая это покашливание, регент хора — учитель церковно-приходской школы. В светлом пасхальном облачении величаво выплыл из алтаря отец Петр в сопровождении тоже преобразившихся дьякона и псаломщика и голосом доброго пастыря возгласил:
— Брачащиеся рабы божии Филипп и Хрыстина, подойдите к аналою… Да будет милость господня на вас!..
«Гряди, голубице!» — грянул хор.
— Ты розумий, Горпына, по нотам поют в честь Хрысти!.. — толкнул локтем жену Иван Тарасович. — Это только тогда такое пели, когда венчался пять годов назад сын пана Горенка… А ризы яки понадивалы..
— Того и заспивалы, що генерал в церкву прийшов. Дьякон сказав, що пан — генерал и колы захоче, тоди и идэ до царя… — шепнула сзади Ивану Тарасовичу и Горпыне черноглазая дивчина, которая позвала Айвазовского «на весилля».
Все жители соседних хуторов собрались возле хаты Ивана Тарасовича к тому времени, когда должны были вернуться из церкви молодые. И вот заклубилась далеко пыль на дороге, залились бубенцы, загремела песня: вскачь несется свадебный поезд, развеваются лошадиные гривы с яркими цветами и лентами, и бегут уже к воротам бабы, чтобы обсыпать молодых овсом и сухим хмелем…
В красном углу, под образами, среди самых почетных гостей усадили Айвазовского. С интересом следит художник за всеми подробностями украинского свадебного обряда. Но вот молодая выходит из-за стола. Ей подают поднос. Она должна потчевать вином самых важных гостей. С низким поклоном Хрыстя подходит к художнику и протягивает ему поднос с чаркой сладкого красного вина. Пока шло венчание, Василь на коне поскакал в усадьбу пана Горенка и выпросил у дворецкого бутылку господского вина. Не совсем поверил его рассказу дворецкий, но вино все-таки дал.
Айвазовский поднялся, с поклоном взял чарку, выпил, поставил на поднос и достал бумажник из бокового кармана сюртука. Все, затаив дыхание, следили за каждым его движением. Иван Константинович вынул пачку крупных ассигнаций и положил на поднос…
Хрыстя побледнела и чуть не упустила все, что было в руках, Филипп наклонил голову и закрыл лицо руками, ему казалось, что он теряет рассудок. Гости, тесно набившиеся в хату, стояли так тихо, словно тут никого не было. Первый опомнился сват:
— Эгэ!.. Тут нэ на одну коняку, а на десять!.. Богату невистку ты соби узяв, кум Иван!..
Грянули величальную песню. Полилась рекой горилка, дробно застучали чоботы, выбивая гопака. Из хаты выбрались на улицу, на простор, и веселились до глубокой ночи. И всех, кто шел или ехал через хутор, Иван Тарасович и Горпына останавливали и звали на свадьбу. Приехал и дворецкий пана Горенка и привез еще бутылку панского вина…
…Через несколько дней после возвращения в Феодосию Айвазовский написал картину «Свадьба на Украине». Она полна движения. В тени больших деревьев у хаты пляшут гости. Деревенские музыканты самозабвенно играют на скрипках и контрабасах. Тут же и счастливые молодые. Привлеченные весельем, остановились у хаты проезжие крестьяне. Сварливая жена тумаками гонит домой опьяневшего мужа. Только волы, впряженные в мажару, равнодушны к веселью деревенской свадьбы и меланхолично жуют свою жвачку… Вся эта веселая жанровая сценка вписана в степной украинский пей