В «стране Айвазовского»
Поместье Архипа Ивановича Куинджи — Ненели-Чукур — состояло из двухсот тридцати десятин дикой, каменистой земли к западу от Симеиза. На юге оно переходило в пустынный пляж, а с севера к нему примыкал лес. На площадке у опушки леса, возле источника, стоял маленький разборный домик Куинджи из шести щитов. Четыре щита — стены, два щита — пол и потолок. Осенью Аби-Булла разбирал домик и на арбе увозил его к себе в деревню, и «поместье» затихало до следующего лета, пока опять не приезжал Архип Иванович с учениками.
Вот и теперь молодежь сгрудилась вокруг учителя и показывает ему свои этюды. Неподалеку Аби-Булла и Вилулла хлопочут вокруг очага, сложенного под старым, наполовину усохшим тополем. Они готовят ужин — хавурму, вкусное татарское кушанье из баранины и помидоров.
Куинджи успел посмотреть только этюды Рылова и Богаевского, как надвинулись сумерки.
— Завтра утром досмотрим, — говорит он и растягивается на кошме.
Аби-Булла торжественно колотит камнем по лопате: этим «гонгом» он скликает к завтраку, обеду и ужину. Ярко горит костер. Котел опустошается с завидным аппетитом молодости. Не отстает от учеников и Архип Иванович. Орленок Яшка, недавно спасенный Куинджи от пули охотника, прихрамывая, ходит вокруг грубо сколоченного длинного стола. Яшка уже получил свою порцию сырого мяса, но он совсем не хочет уходить от людей в свое гнездо из прутьев.
После ужина Аби-Булла на коврике совершает вечернюю молитву. А молодежь окружила Вилуллу, который рассказывает фантастические истории.
— Вот на этом берегу, — он указывает в темноту, где монотонно бормочет море, — поймал мой дед арканом девушка. Красивый такой девушка, только рыба наполовину был. Тащил, тащил арканом, нога в песок по колено ушел. Аркан порвался, морской девушка в море уплыл… А вон на тот гора я сам шайтана видел. Иду, гляжу — козленок скачет. Скачет прямо на меня и говорит мне по-татарскому…
Много историй знает Вилулла.
— А не устроить ли нам концерт? — говорит Архип Иванович, появляясь со скрипкой.
Богаевский, Калмыков и Чумаков бегут в палатки за своими гитарами, Миша Латри принес мандолину, Химона — скрипку. Вальс, полька, украинские и татарские песни долго звучат у ночного костра.
Потом разыгрывается сценка, в которой Богаевский изображает продавца в галантерейном магазине, а Калмыков — покупателя. Ему вовсе не нужны галстуки, разложенные на прилавке, которые усердно предлагает продавец. Он просто продрог, гуляя по морозу, хочет обогреться в магазине и морочит голову продавцу. Архип Иванович по-детски заливается смехом. Хохочут ученики, хохочет Вилулла, сверкая ослепительными зубами.
— Да, господа, что я вам хотел сказать! — восклицает Миша Латри. — Через три дня день рождения дедушки. В Феодосии будет по этому случаю большое торжество. Я, конечно, должен непременно там быть. Хорошо бы нам всем туда нагрянуть. Вот бы дедушка обрадовался!
— Что же, идея неплохая. Поезжайте! — поддерживает Куинджи. — Только мне ехать никак нельзя…
— Почему, Архип Иванович? — огорчается Миша.
— Да потому что не в чем. Парадное одеяние из Петербурга не прихватил. Это же неуважение, если к великому художнику явлюсь в сюртучке, заляпанном красками. И загорел слишком. Дамы испугаются, подумают — шайтан… Ты, Миша, извинись перед Иваном Константиновичем и подарок мой ему передай…
— Какой подарок? — с любопытством спрашивает Вилулла. — Большому человеку дорогой подарок надо дарить!
— Это да, конечно, — кивает головой Куинджи. — Орлу морской живописи подарим горного орла.
Он гладит сидящего у него на коленях Яшку.
— А ты, Вилулла, иди завтра утром домой, бери крытую арбу, повезешь господ художников в Феодосию.
Ранний летний рассвет только занимался, когда колеса арбы загрохотали по феодосийской мостовой.
— Хватит спать, коллеги! Мы приехали в страну Айвазовского! — тормошит товарищей Калмыков. — У меня возникла идея, как нам провести время, пока уместно будет явиться к Ивану Константиновичу.
— Поедемте ко мне. Умоемся с дороги, почистимся, чаю попьем, — предложил Богаевский.
— Нет, Котя, это будет разумно, но не романтично, — возразил Калмыков. — Я предлагаю совершить омовение в море, а потом Латри, как гид, поведет нас по Феодосии. Согласны?
— Согласны! А где Яшку пока оставим? Его покормить надо, а то начнет орать на весь город. Потом надо на базар сходить за цветами…
— Я на базар ехать буду, — заявил Вилулла, — совсем рядом мой брат живет. На базаре мясо покупать, Яшку кормить буду. Потом придешь, заберешь Яшку. А теперь айда на море!
— Айда на море!..
Все спрыгнули с арбы и устремились к морю, тихому и сонному в этот ранний час. Яшка завозился в корзинке, сердясь на шум, потом снова уснул.
— Айда на базар, Яшка! — Вилулла тронул лошадей.
— Видите эту улицу, что от собора ведет к горе? На ней стоит домишко, где семьдесят восемь лет назад родился мой дедушка, — сказал Миша Латри.
Повернули на крутую улочку, остановились у неказистого спящего домика.
— Отец дедушки жил бедно, писал феодосийцам жалобы и прошения на базаре, а его жена вела хозяйство и слепла над вышивками для феодосийских модниц. Дедушке не было десяти лет, когда он стал работать «мальчиком» в греческой кофейне.
— Значит, жил в детстве не лучше, чем наш Архип Иванович: один — гусиный пастушок, другой — на побегушках в кофейне, — тихо заметил Рылов.
— А кому теперь принадлежит домик? — поинтересовался Столица.
— Дедушка подарил его своей старой няне. Теперь тут живут ее дети и внуки. Они трогательно оберегают детские рисунки дедушки, сделанные самоварным углем на стенах в комнатах нижнего этажа.
— А правда, что Ивану Константиновичу крепко попадало за пристрастие рисовать углем на стенах чужих домов? — засмеялся Калмыков.
— Попадало, да еще как! Но однажды это сослужило ему хорошую службу. Он вдруг увидел на море эскадру боевых кораблей, зрелище редкое в Феодосии. Сразу забыл отцовский наказ — не пачкать чужие стены, вынул из кармана кусок угля и начал изображать эскадру на стене дома зажиточной горожанки Кристины Дуранте.
Рисует самозабвенно, а тут и подкрадись сзади хозяйка дома. Ухватила за уши и давай драть да приговаривать, чтобы свои стены пачкал, а не чужие…
— И невдомек было ей, ведьме, что дерет она уши будущему великому маринисту, — перебил Химона. — Извини Миша, продолжай…
— Но дедушка перехитрил Дуранте. Начал хвалить стены ее дома, что они такие ровные, гладкие и рисунки на них получаются лучше, чем на стенах других домов. Она от негодования всплеснула руками. Хитрец почувствовал, что его уши свободны, и бросился наутек. И тут чуть не сбил с ног городского архитектора Коха. Узнав о беде, в которую попал мальчуган, архитектор прежде всего успокоил Дуранте, пообещав ей прислать рабочих, которые забелят рисунок. Потом, внимательно рассмотрев художество, тут же увел маленького художника к себе и подарил ему пачку цветных карандашей и стопу бумаги. В скором времени Кох показал рисунки градоначальнику Александру Ивановичу Казначееву, который способствовал поступлению маленького художника в симферопольскую гимназию.
— Пойдемте по этой улице вон к тому красивому зданию на горе, — предложил Бровар.
— Да ведь это Музей древностей, сооруженный дедушкой в 1871 году…
— Вот это любовь к родному городу! — воскликнул Калмыков. — Значит, не только железная дорога и торговый порт возникли благодаря стараниям Ивана Константиновича. Действительно мы находимся в стране Айвазовского!..
— Дедушкой построены и городской концертный зал и картинная галерея, которую он после своей смерти завещал городу. Но, друзья мои, есть еще одна неоценимая услуга, которую он оказал Феодосии. Без нее невозможно было бы ни строительство порта, ни рост города, ни сколько-нибудь сносная жизнь феодосийцев. Это питьевая вода, в которой долгие годы нуждался город. По старинной поговорке, в Феодосии легче было достать ведро вина, чем ведро воды. В 1880 году дедушка передал в вечную собственность города воду из источника своего имения Субаш. Я покажу фонтаны, сооруженные в память этого события.
Солнце уже взошло, когда художники по бульвару подошли к красивому фонтану-памятнику из бронзы, изображавшему женщину. В руках она держала раковину, из которой лилась вода в каменный бассейн. У ног женщины лежала обвитая лаврами палитра. На палитре была надпись: «Доброму гению». К фонтану уже шли люди с ведрами. Пожилая женщина ласково поздоровалась с Латри:
— Здравствуй, Мишенька! Приехал на праздник?
— Здравствуйте. Приехал. И не один. Товарищей привез. Показываю им Феодосию…
— Дело хорошее. Пусть посмотрят, как Иван Константинович радеет о городе. Если бы вы знали, молодые люди, сколько болезней было у нас из-за недостатка питьевой воды. А теперь вот чистую, сладкую пьем. Народ даже песни об этом складывает. И она неожиданно запела звонким голосом:
Айвазовский поставил фонтан,
Поставил из мрамора чистого…
Песню подхватили другие женщины, подошедшие за водой:
Айвазовский воду провел в фонтан
Из своего источника быстрого.
Посмотрите, как вода бежит,
Послушайте, как струя журчит.
Выпейте воды, пожалуйста…
— Этот фонтан город поставил в честь дедушки, — пояснил Латри, когда взволнованные художники распрощались с женщинами. — А в центре города дедушка построил фонтан из мрамора по своему проекту. Мы пойдем мимо него к базару. На базарной площади он поставил фонтан в память Казначеева.
— Да, надо торопиться на базар, чтобы успеть купить цветы, — напомнил Богаевский, — а то сегодня расхватают…
На базаре только у двух уже собиравшихся уходить торговок было по букету цветов.
— Мы берем! — схватил букеты Калмыков.
— Цветы непродажные, господин! — в один голос заявили торговки.