| "What devil's deed have they now in the wind?" said the old hag, murmuring to herself, yet from time to time casting a sidelong and malignant glance at Rebecca; "but it is easy to guess-Bright eyes, black locks, and a skin like paper, ere the priest stains it with his black unguent-Ay, it is easy to guess why they send her to this lone turret, whence a shriek could no more be heard than at the depth of five hundred fathoms beneath the earth.-Thou wilt have owls for thy neighbours, fair one; and their screams will be heard as far, and as much regarded, as thine own. | - Какие еще бесовские дела они затеяли? -говорила старуха, бормоча себе под нос и злыми глазами поглядывая искоса на Ревекку. -Догадаться нетрудно: красивые глазки, черные кудри, кожа - как белая бумага, пока монах не наследил по ней своим черным снадобьем... Да, легко угадать, зачем ее привели в эту одинокую башню: отсюда не услышишь никакого крика, все равно как из-под земли. Тут по соседству с тобой живут одни совы, моя красавица. На твои крики обратят внимания не больше, чем на их. |
| Outlandish, too," she said, marking the dress and turban of Rebecca-"What country art thou of?-a Saracen? or an Egyptian?-Why dost not answer?-thou canst weep, canst thou not speak?" | Чужестранка, кажется, - продолжала она, взглянув на костюм Ревекки. - Из какой страны? Сарацинка или египтянка? Что же ты не отвечаешь? Коли умеешь плакать, небось умеешь и говорить. |
| "Be not angry, good mother," said Rebecca. | - Не сердись, матушка, - сказала Ревекка. |
| "Thou needst say no more," replied Urfried "men know a fox by the train, and a Jewess by her tongue." | - Э, больше и спрашивать нечего, - молвила Урфрида. - Лисицу узнают по хвосту, а еврейку- по говору. |
| "For the sake of mercy," said Rebecca, "tell me what I am to expect as the conclusion of the violence which hath dragged me hither! Is it my life they seek, to atone for my religion? I will lay it down cheerfully." | - Сделай великую милость, - сказала Ревекка, -скажи, чего мне еще ждать? Меня притащили сюда насильно - может быть, они собираются убить меня за то, что я исповедую еврейскую веру? Коли так, я с радость отдам за нее свою жизнь. |
| "Thy life, minion?" answered the sibyl; "what would taking thy life pleasure them?-Trust me, thy life is in no peril. | - Твою жизнь, милашка! - отвечала старуха. -Что же им за радость лишать тебя жизни? Нет, поверь моему слову, твоей жизни не угрожает опасность. |
| Such usage shalt thou have as was once thought good enough for a noble Saxon maiden. | А поступят с тобой, так как поступили когда-то с родовитой саксонской девицей. |
| And shall a Jewess, like thee, repine because she hath no better? | Неужели же для еврейки будет зазорно то, что считалось хорошим для саксонки? |
| Look at me-I was as young and twice as fair as thou, when Front-de-Boeuf, father of this Reginald, and his Normans, stormed this castle. | Посмотри на меня: и я была молода и еще вдвое краше тебя, когда Фрон де Беф, отец нынешнего, Реджинальда, со своими норманнами взял приступом этот замок. |
| My father and his seven sons defended their inheritance from story to story, from chamber to chamber-There was not a room, not a step of the stair, that was not slippery with their blood. | Мой отец и его семь сыновей упорно бились, шаг за шагом защищая свое жилище. Не было ни одной комнаты, ни одной ступени на лестницах, где бы не стало скользко от пролитой ими крови. |
| They died-they died every man; and ere their bodies were cold, and ere their blood was dried, I had become the prey and the scorn of the conqueror!" | Они пали, умерли все до единого, и не успели тела их остыть, не успела высохнуть их кровь, как я стала презренной жертвой их победителя. |
| "Is there no help?-Are there no means of escape?" said Rebecca-"Richly, richly would I requite thine aid." | - Нельзя ли как-нибудь спастись? Разве нет способов бежать отсюда? - сказала Ревекка. - Я бы щедро - о, как щедро! - заплатила тебе за помощь! |
| "Think not of it," said the hag; "from hence there is no escape but through the gates of death; and it is late, late," she added, shaking her grey head, "ere these open to us-Yet it is comfort to think that we leave behind us on earth those who shall be wretched as ourselves. | - И не думай, - сказала старуха. - Есть только один способ уйти отсюда - через ворота смерти; а смерть долго-долго не открывает их, -прибавила она, качая седой головой. - Но хоть то утешительно, что после нашей смерти другие будут так же несчастны, как были мы. |
| Fare thee well, Jewess!-Jew or Gentile, thy fate would be the same; for thou hast to do with them that have neither scruple nor pity. | Ну, прощай, еврейка! Что еврейка, что язычница - все равно! Тебя постигнет та же участь, потому что ты попала во власть людей, которые не ведают ни жалости, ни совести. |
| Fare thee well, I say. | Прощай! |
| My thread is spun out-thy task is yet to begin." | Моя пряжа спрядена, а твоя еще только начинается. |
| "Stay! stay! for Heaven's sake!" said Rebecca; "stay, though it be to curse and to revile me-thy presence is yet some protection." | - Постой, погоди, ради бога! - взмолилась Ревекка.- Останься здесь! Брани меня, ругай, только не уходи! |
| "The presence of the mother of God were no protection," answered the old woman. | Твое присутствие все-таки будет мне некоторой защитой! |
| "There she stands," pointing to a rude image of the Virgin Mary, "see if she can avert the fate that awaits thee." | - Присутствие самой матери божьей не защитит тебя, - отвечала старуха, указывая на стоявшее в углу изображение девы Марии. - Вот она стоит, посмотри; узнаешь, спасет ли она тебя от твоей судьбы. |
| She left the room as she spoke, her features writhed into a sort of sneering laugh, which made them seem even more hideous than their habitual frown. | С этими словами она ушла, злорадно усмехаясь, что делало ее еще более безобразной, чем в минуты обычной для нее мрачности. |
| She locked the door behind her, and Rebecca might hear her curse every step for its steepness, as slowly and with difficulty she descended the turret-stair. | Она заперла за собой дверь, и Ревекка еще долго слышала, как она бранилась, с трудом спускаясь по крутой лестнице, проклиная каждую ступеньку. |
| Rebecca was now to expect a fate even more dreadful than that of Rowena; for what probability was there that either softness or ceremony would be used towards one of her oppressed race, whatever shadow of these might be preserved towards a Saxon heiress? | Ревекке угрожала гораздо более ужасная участь, чем леди Ровене. Если саксонская наследница могла рассчитывать на некоторую вежливость в обращении, то еврейке не на что было надеяться, кроме крайней грубости. |
| Yet had the Jewess this advantage, that she was better prepared by habits of thought, and by natural strength of mind, to encounter the dangers to which she was exposed. | Зато на ее стороне были прирожденная сила воли, острый ум и, кроме того, ей уже приходилось бороться с опасностями. |
| Of a strong and observing character, even from her earliest years, the pomp and wealth which her father displayed within his walls, or which she witnessed in the houses of other wealthy Hebrews, had not been able to blind her to the precarious circumstances under which they were enjoyed. | С раннего детства она отличалась твердой волей, наблюдательностью и острым умом. Роскошь, которой окружал ее отец и которую она видела в домах других богатых евреев, не мешала ей ясно понимать, как ненадежны были условия, в которых они жили. |
| Like Damocles at his celebrated banquet, Rebecca perpetually beheld, amid that gorgeous display, the sword which was suspended over the heads of her people by a single hair. | Подобно Дамоклу на знаменитом пиру, Ревекка непрестанно видела среди всей этой пышности меч, висевший на волоске над головами ее соплеменников. |
| These reflections had tamed and brought down to a pitch of sounder judgment a temper, which, under other circumstances, might have waxed haughty, supercilious, and obstinate. | Такие размышления постепенно привели ее к трезвому взгляду на жизнь и смягчили ее характер, который при иных условиях мог бы сделаться надменным и упрямым. |
| From her father's example and injunctions, Rebecca had learnt to bear herself courteously towards all who approached her. | Пример и наставления отца приучили Ревекку к ровному и учтивому обхождению со всеми. |