| "Nay, then, e'en tell the story yourself, my masters," said Dennet, turning sulky at these repeated contradictions; and it was with some difficulty that the boor could be prevailed on, by the request of his comrade and the Minstrel, to renew his tale.-"These two 'sober' friars," said he at length, "since this reverend man will needs have them such, had continued drinking good ale, and wine, and what not, for the best part for a summer's day, when they were aroused by a deep groan, and a clanking of chains, and the figure of the deceased Athelstane entered the apartment, saying, | - Ну, так сами и рассказывайте, коли так! -сказал Деннет, раздосадованный тем, что его непрестанно прерывают. Его товарищу и менестрелю стоило немалого труда уговорить старика продолжать свое повествование. Наконец он сказал: - И вот эти двое трезвых монахов, раз его преподобие непременно хочет, чтобы они были трезвыми, добрую половину летнего дня пили себе добрый эль, и вино, и всякую всячину, как вдруг услышали протяжный стон, потом звяканье цепей, потом на пороге комнаты появился покойный Ательстан, да и говорит: |
| ' Ye evil shep-herds!-'" | "А, нерадивые пастыри!.." |
| "It is false," said the Friar, hastily, "he never spoke a word." | - Вздор! - поспешно перебил монах. - Он ни одного слова не сказал! |
| "So ho! Friar Tuck," said the Minstrel, drawing him apart from the rustics; "we have started a new hare, I find." | - Вот как! - сказал менестрель, отводя монаха прочь от крестьян. - У тебя опять новое приключение, брат Тук. |
| "I tell thee, Allan-a-Dale," said the Hermit, | - Тебе я скажу, Аллен из Лощины, - сказал отшельник. |
| "I saw Athelstane of Coningsburgh as much as bodily eyes ever saw a living man. | - Я видел Ательстана так же ясно, как живой может видеть живого. |
| He had his shroud on, and all about him smelt of the sepulchre-A butt of sack will not wash it out of my memory." | И саван на нем, и такой тяжелый запах, как из могилы. Бочка вина не смоет этого из памяти! |
| "Pshaw!" answered the Minstrel; "thou dost but jest with me!" | - А еще что скажешь? - сказал менестрель. -Смеешься ты надо мной! |
| "Never believe me," said the Friar, "an I fetched not a knock at him with my quarter-staff that would have felled an ox, and it glided through his body as it might through a pillar of smoke!" | - Хочешь - верь, хочешь - не верь, - продолжал монах, - я его хватил дубиной так, что от моего удара и бык свалился бы, а дубина прошла через него, как сквозь столб дыма. |
| "By Saint Hubert," said the Minstrel, "but it is a wondrous tale, and fit to be put in metre to the ancient tune, | - Клянусь святым Губертом, - сказал менестрель, - это презанятная история и стоит того, чтобы переложить ее в стихи на мотив старинной песни |
| ' Sorrow came to the old Friar.'" | "Приключилась с монахом превеликая беда..." |
| "Laugh, if ye list," said Friar Tuck; "but an ye catch me singing on such a theme, may the next ghost or devil carry me off with him headlong! | - Ладно, смейся, коли тебе охота, - отвечал Тук. -Только такую песнь я петь не стану. Пусть лучше привидение или сам черт утащит меня с собой в преисподнюю, если запою. |
| No, no-I instantly formed the purpose of assisting at some good work, such as the burning of a witch, a judicial combat, or the like matter of godly service, and therefore am I here." | Нет, нет! Я тут же решил потрудиться ради спасения души - подсобить сжечь колдунью, подраться за правое дело или сделать еще что-нибудь угодное богу. Затем и пришел сюда. |
| As they thus conversed, the heavy bell of the church of Saint Michael of Templestowe, a venerable building, situated in a hamlet at some distance from the Preceptory, broke short their argument. | Внезапно удар большого колокола церкви святого Михаила в Темплстоу, старинного здания, возвышавшегося среди поселка на некотором расстоянии от прецептории, прервал их беседу. |
| One by one the sullen sounds fell successively on the ear, leaving but sufficient space for each to die away in distant echo, ere the air was again filled by repetition of the iron knell. | Один за другим редкие и зловещие удары колокола раскатывались отдаленным эхом и наполняли воздух звуками железного надгробного плача. |
| These sounds, the signal of the approaching ceremony, chilled with awe the hearts of the assembled multitude, whose eyes were now turned to the Preceptory, expecting the approach of the Grand Master, the champion, and the criminal. | Унылый звон, возвещавший начало церемонии, заставил содрогнуться сердца присутствующих; все взоры обратились к стенам прецептории в ожидании выхода гроссмейстера и преступницы. |
| At length the drawbridge fell, the gates opened, and a knight, bearing the great standard of the Order, sallied from the castle, preceded by six trumpets, and followed by the Knights Preceptors, two and two, the Grand Master coming last, mounted on a stately horse, whose furniture was of the simplest kind. Behind him came Brian de Bois-Guilbert, armed cap-a-pie in bright armour, but without his lance, shield, and sword, which were borne by his two esquires behind him. | Наконец подъемный мост опустился, ворота распахнулись, и выехали сначала рыцарь со знаменем ордена, предшествуемый шестью трубачами, за ними прецепторы, по два в ряд, потом гроссмейстер верхом на великолепной лошади в самом простом убранстве, за ним Бриан де Буагильбер в блестящих боевых доспехах, но без копья, щита и меча, которые несли за ним оруженосцы. |
| His face, though partly hidden by a long plume which floated down from his barrel-cap, bore a strong and mingled expression of passion, in which pride seemed to contend with irresolution. | Лицо его, отчасти скрытое длинным пером, спускавшимся с его шапочки, отражало жестокую внутреннюю борьбу гордости с нерешительностью. |
| He looked ghastly pale, as if he had not slept for several nights, yet reined his pawing war-horse with the habitual ease and grace proper to the best lance of the Order of the Temple. | Он был бледен как смерть, словно не спал несколько ночей сряду. Однако он управлял нетерпеливым конем привычной рукой искусного наездника и лучшего бойца ордена храмовников. |
| His general appearance was grand and commanding; but, looking at him with attention, men read that in his dark features, from which they willingly withdrew their eyes. | Осанка его была величава и повелительна, но, вглядываясь пристальнее в выражение его мрачного лица, люди читали на нем нечто такое, что заставляло их отворачиваться. |
| On either side rode Conrade of Mont-Fitchet, and Albert de Malvoisin, who acted as godfathers to the champion. | По обеим сторонам его ехали Конрад Монт-Фитчет и Альберт Мальвуазен, исполнявшие роль поручителей боевого рыцаря. |
| They were in their robes of peace, the white dress of the Order. | Они были в длинных белых одеждах, которые члены ордена носили в мирное время. |
| Behind them followed other Companions of the Temple, with a long train of esquires and pages clad in black, aspirants to the honour of being one day Knights of the Order. | За ними ехали другие рыцари Храма и длинная вереница оруженосцев и пажей, одетых в черное; это были послушники, добивавшиеся чести посвящения в рыцари ордена. |
| After these neophytes came a guard of warders on foot, in the same sable livery, amidst whose partisans might be seen the pale form of the accused, moving with a slow but undismayed step towards the scene of her fate. | За ними шел отряд пешей стражи, также в черных одеждах, а в середине виднелась бледная фигура подсудимой, тихими, но твердыми шагами подвигавшейся к месту, где должна была решиться ее судьба. |
| She was stript of all her ornaments, lest perchance there should be among them some of those amulets which Satan was supposed to bestow upon his victims, to deprive them of the power of confession even when under the torture. | С нее сняли все украшения, опасаясь, что среди них могут быть амулеты, которыми, как тогда считалось, сатана снабжает свою жертву, чтобы помешать ей покаяться даже на пытке. |
| A coarse white dress, of the simplest form, had been substituted for her Oriental garments; yet there was such an exquisite mixture of courage and resignation in her look, that even in this garb, and with no other ornament than her long black tresses, each eye wept that looked upon her, and the most hardened bigot regretted the fate that had converted a creature so goodly into a vessel of wrath, and a waged slave of the devil. |