обичевания после того, как жгли некромантов на костре?
Ох, кажется, это был камень в мой огород. Но я заслужила, так что даже не сказала ничего. Старшина же набычился, похрустел костяшками кулака об ладонь, а потом вспомнил, с кем говорит, и покачал головой, расслабляясь.
– Вы бы поосторожнее, магистр, с такими речами. – Он кивнул на выломанную стену подвала. – Сможете зайти туда?
Маккорн прошёл прямо между нами, слегка задев мракоборца плечом. Старшина кинул ему вслед брезгливый взгляд.
– Как он дожил до таких лет? Вообще не парится щурёнок.
Я пожала плечами. Не рассказывать же ему, что при нашей второй встрече Маккорн нескольких мракоборцев раскидал по ступеням гостиницы… Хтонь, а ведь точно раскидал! Я как-то забыла об этом, он так хорошо притворялся природником… Я глянула на белеющую в тёмном подвале спину Маккорна с уважением.
Впрочем, в подвале его снова повело, особенно около той полочки с черепами и ногтями.
– Эй, эй! – запаниковала я, когда он согнулся и опёрся руками в колени. Как бы не рухнул! Кларенс уехал с Фэнни в мракконтроль, а старшину мне вряд ли удастся уговорить вытащить Маккорна из этого тухлого места. Я ухватила его за локоть, чтобы поддержать, а потом вспомнила, что ему нужен контакт со стихией, и нагнулась, чтобы накрыть своей ладонью его руку. Маккорн резко вдохнул и привалился ко мне, словно я была стеночкой.
– Маргарита… – прошептал он странным тоном. Я нервно глянула на старшину – как бы он чего не подумал обо мне, но газон перед подвалом был пуст. Должно быть, он отошёл разбираться с чем-то ещё. – Вам лучше меня не трогать.
Я открыла было рот возмутиться, но тут у него подкосилось колено. Хорошо, что одно – я всё-таки смогла его удержать относительно вертикально.
– Кажется, вам лучше отсюда выйти, – пропыхтела я, проседая под весом высокого мужчины. И как эта Карлайл терпела, если Маккорн на ногах не держится в этом подвале? Она-то уж точно похлипче будет!
Я решительно поволокла Маккорна на выход, но у остатков светового колодца он вдруг замер, вцепившись в мою руку.
– Маргарита, на вас же проклятие!
– Что? – нахмурилась я. И тут же вспомнила. – А, ну да. Но это нестрашно, оно ничего не делает, я потом дома сниму, у меня есть…
– Оно ничего не делает, потому что его действие никто не запустил! – внезапно быстро заговорил Маккорн. – Но оно может сработать в любой момент, стоит барышне вспомнить о такой возможности!
Я открыла рот, чтобы поспорить, но Маккорн положил руку мне на загривок, и в следующую секунду я уже не понимала, о чём надо спорить и зачем. Блаженный свет разливался по моей спине, постепенно затекая в глубь тела. По коже головы побежали мурашки, расслабилось и исчезло то, что грозило стать мигренью – а я и не заметила. Перестала болеть ушибленная вчера лодыжка, а потом тепло затопило живот, поднимаясь выше, и мне стало внезапно тесно в сыром платье. Захотелось сбросить всё лишнее и оказаться один на один с природой, упасть в объятья ветра, пропитаться травяным соком…
Я хорошо знала это чувство – в детстве меня так лечила мама. Позже, когда я сбежала из дома, отучилась, повзрослела и вернулась на юг, чтобы помочь родителям выбраться из тех трущоб, где они прозябали, оказалось, что магия жизни имеет на меня весьма неожиданное и неуместное действие. По молодости и от стыда я стала её избегать, чем окончательно испортила последние остатки отношений с родителями.
Теперь магия жизни была для меня на вкус и сладкая, и горькая. Она ласкала, расслабляла и звала за собой туда, где притаилось желание, где проскальзывало вожделение, сплетённое с жаждой жизни, где моя самость вливалась в бесконечный поток человеческих жизней, разгорающихся и гаснущих, как блики на водной ряби. Но я знала, что если шагну в эти воды, то пойду ко дну. Потому что такова моя природа. Потому что радость, дарованная магией жизни, иллюзорна и скоротечна, а потом наступает суровая реальность, в которой мне неловко при маме или целителе, да и посторонним людям не стоит подавать идеи, если я хочу хоть чего-нибудь добиться в этой жизни.
С сожалением я отстранила руку Маккорна. Проклятие он и правда снял, а предаваться этой иллюзии дальше было бы неподобающе.
– Спасибо, – сказала я, всё ещё качаясь на волнах солнечного спокойствия. Сами природники так свою силу не переживают, она для них что-то обычное, естественное, как часть тела. Другие маги и даже обыватели, чувствуют тепло и небольшой подъём настроения. Только некромантам так повезло, и то не факт, что всем. Я встречала описания этого переживания у пары исследователей, но другие студенты не понимали, о чём это. Впрочем, некроманты скрытны. Что натолкнуло меня на мысль.
– Простите, что я так сказала о природниках при старшине. – Я открыла глаза и посмотрела на Маккорна. Он выглядел болезненно сосредоточенным, его синие глаза в тусклом свете лампы и магических огней казались чёрными и смотрели из-под нахмуренных бровей, словно с портрета благородного некроманта прошлого века.
– Ничего страшного, я привык, что обо мне так говорят, – сухо сообщил он.
Я поморщилась. Очень стыдно было за свои слова, особенно теперь, когда Маккорн подарил мне столько радости.
– Я правда не о вас говорила, – настояла я. – Я всё время забываю, что вы природник.
Маккорн зажмурился и глухо застонал, и я даже успела удивиться, чего это он, когда он вдруг оказался очень близко. Размягчённая магией жизни, я не попыталась вырваться, позволив его руке обхватить мой затылок – это было приятно, как тёплая подушка. А в следующий момент мы уже целовались. Да не так, как дама с кавалером обозначают свои чувства на свидании в парке, а так, как… хтоническая матерь, как я давно мечтала, как требовала магия жизни, как летней ночью тело не терпит покровов и жаждет ласки. Я подалась вперёд, прижимаясь к… как его там? Лирой! Такое дурацкое природническое имя, что я улыбнулась в поцелуй.
Он держал меня крепко, под голову и за поясницу, руками такими горячими, словно его лихорадило, но от них по моей спине растекалось тепло, и спереди, спереди тоже было так тепло от его тела. Кажется, его сюртук расстегнулся, хотя я понятия не имела, когда это произошло, но так я могла просунуть руки под него и вцепиться в скользкую ткань рубашки, спасаясь от могильного холода этого дурацкого подвала и дурацкого сырого платья. Внутри меня стреляли молнии, а сердце металось, уворачиваясь от них, и что-то, вечно затянутое, развязалось, а что-то дремлющее ожило. Я не выдержала и закинула ногу ему на бедро, притягивая его поближе там, где мне всё ещё не хватало…
Внезапно всё полетело кувырком. Руки Маккорна исчезли, меня толкнули в плечи так сильно, что я откачнулась назад. Перенести туда неприлично задранную ногу я не успела и плюхнулась на земляной пол, больно ударившись копчиком и начерпав под ногти грязи в попытке опереться.
Маккорн и сам оказался на полу – я не видела, как, но теперь он полулежал на боку, безуспешно пытаясь подняться и таращась вокруг, как котёнок, впервые открывший глаза.
– Что?.. – выдохнула я, заполошно озираясь. В подвале, кроме нас, никого не было. Кто нас разнял? И как посмел? Или это… Это Маккорн меня оттолкнул? Меня?!
– Простите, магистрина, – просипел он, поднимаясь и неловко отряхивая одежду. Сюртук и правда был расстёгнут, а рубашка выбилась из брюк, и вид Маккорна весьма неоднозначно намекал, чем он только что занимался. Хорошо хоть я на губах краску не ношу, а то… Да о чём я думаю, вообще?! Он меня оттолкнул!
Я встала и оправила платье, не доверяя себе достаточно, чтобы заговорить. Моя натура требовала врезать по Маккорну каким-нибудь проклятием побольнее, после чего развернуться и уйти. И никогда больше не иметь с ним никаких дел.
Но это было бы по-детски, разве нет? У меня с ним было соглашение. Он мне денег заплатил, и я их ещё не отработала. Согласна ли я за такие деньги терпеть его пренебрежение? Я не могла понять. Хорошо, как бы на моём месте поступил нормальный некромант? Некроманты – существа меркантильные. Но и с огромным самомнением. Стерпеть унижение ради денег – это меркантильность или смирение? Взбрыкнуть и разорвать договор – это гордость или глупость?
– Простите ради всего святого! – продолжал умолять Маккорн, и мне ещё больше захотелось его прибить. – Я не осознавал, что творю. Я не хотел…
К хтонической матери договор, я точно его прибью!
Но от нарушения уголовного кодекса меня спас старшина, вернувшийся за нами.
– Ну что, как следственный эксперимент?
Маккорн успел более-менее привести в порядок свою одежду, пока молил меня о пощаде, но вид у него всё равно был потрёпанный. В довершение он ещё и потёр лицо ладонями – ладонями, которыми до того опирался о землю, поэтому теперь его щёки украшали грязевые разводы.
– Н-нормально, – выпалил он невпопад. Потом глубоко вдохнул, выдохнул и продолжил уже более профессиональным тоном: – Разные природники по-разному реагируют на присутствие некротики.
Старшина приподнял одну бровь. Давалась ему такая мимика нелегко – вторую бровь для этого пришлось нахмурить, чтобы не ползла вверх, и в итоге грубая кожа на лбу мракоборца сморщилась складками подобно горному хребту.
– Я имею в виду, – поспешно пояснил Маккорн, – тех природников, которые достаточно привычны к присутствию некромантии, трупов и тому подобного. Нетренированные все одинаково в обморок падают, тут вы правы. Но если контактировать со смертью регулярно, вырабатываются защитные механизмы. Так вот, они у всех разные. Я не знаю, каковы они конкретно у этой барышни, но я могу экспертно подтвердить, что в принципе природница могла проводить в этом помещении продолжительное время, если увеличивала его по чуть-чуть. Что касается человеческих костей и мёртвых животных, полагаю, что она кого-то нанимала для их добычи. Кости, вероятно, с кладбища?..
Он бросил неуверенный взгляд на меня.
– Старые, прошлого века, – сухо вставила я. – Сушёных мышей можно купить с лотка у энтузиастов.