Я как-то привыкла, что у меня не бывает гостей, а другого жилья вокруг на пяток вёрст нету, и потому в окно я могу высовываться в любом виде. Зажав себе рот, я поспешно спряталась в комнату и завернулась в халат. Фух, ещё не хватало. Хотя с другой стороны…
Вчерашние треволнения внезапно вернулись в полную силу. Тот сладкий поцелуй, и вожделение, и обида… Ну вот почему он меня оттолкнул? А потом ещё извинялся. И проучил Фэнни. Ради меня? Или ради некромантов в целом? Он ведь явно нам симпатизирует. А то и просто на общих нравственных принципах, ему ведь самому стереотипы поперёк горла. Для природника защищать моральные идеалы – нормально. Правда, он такой природник… своеобразный. На лошади моей прокатился, и его даже не вывернуло после этого.
Хотя… Он же может входить в этот свой транс, а в трансе… Внезапно события в доме Карлайл обрели гораздо больше смысла. Видно, вчера был не мой день, оттого я и не соотнесла такие простые вещи. Маккорн ведь от некротики… ну, возбуждается. И он скакал на мёртвой лошади… Я вспомнила, как он согнулся, когда слез с неё – потому что ему было плохо или потому что, хм, брюки жали? И после… Он просил меня его не трогать. Ох ты ж… Выходит, этот поцелуй случился под действием… То-то он кинулся извиняться!
Я больно прикусила губу. Хтоническая матерь! А я-то уж себе навоображала! Да он в том подвале и к старшине бы целоваться полез, если бы тот подвернулся вовремя!
Внезапно стало так обидно, что аж во рту загорчило. Выходит, это всё было, ну… против его желания? Он вовсе не хотел со мной целоваться и оттолкнул, как только совладал с собой?
Я села на кровать и сморгнула какую-то пелену, из-за которой комната вокруг казалась серой и выцветшей, да ещё и в два раза больше, чем была на самом деле. Наверное, это предрассветная дымка. Не знаю. У меня что-то оторвалось внутри и металось туда-сюда, не находя своего места. Нет, я не то чтобы всегда всем нравилась. Я некромант, в конце концов, мы обычно никому не нравимся. Но у Маккорна нет предубеждения против некромантов. Значит, я не нравлюсь ему именно потому, что это я? Вот это было прямо до слёз обидно. Я, можно сказать, раз в жизни встретила мужчину, которого мне бы хотелось узнать поближе и… я ему не понравилась.
Не то чтобы я старалась – я никогда не флиртую, это ниже моего некромантского достоинства. Но я всегда пользовалась определённой популярностью среди тех, кого не смущала моя магия. А среди тех, кого смущала, меня никто не интересовал. И до сих пор я как-то полагала, что в любой момент я могу просто протянуть руку и взять то, что приглянётся. Но, хтонь побери, я не могла просто взять Маккорна. Да его сама хтоническая матерь бы взять не смогла!
Однако помимо моего разбитого – ну нет, до таких клише я не опущусь, но помимо моей попранной женской гордости оставалась и другая проблема. Мне с Маккорном ещё полтора месяца работать. Ежедневно. И в процессе нашей работы он будет испытывать влияние некротики. И если я оставлю всё, как есть, это будет… максимально неловко. То есть, до сих пор я могла игнорировать его состояние, но после вчерашнего оно будет каждый раз мне напоминать о том, как я кинулась ему на шею, хотя у него была просто физиологическая реакция. И он тоже будет об этом помнить.
Нет, гордость гордостью, а мне нужно было с ним поговорить и расставить все точки. Кларенс был прав: если наши отношения осложняли исполнение договора, и то, и другое следовало разорвать. Заплатит мне двадцать пять тысяч за потраченное время, и я так и быть напишу ему рекомендацию для кого-нибудь из коллег.
Что-то внутри меня вопило благим матом, что выгонять Маккорна из своей жизни будет больно, и что, может быть, всё ещё можно исправить, остаться друзьями и забыть, как страшный сон, но я засунула эту вопящую штуку поглубже. Я не опущусь до того, чтобы просить о снисхождении мужчину, который меня отверг. Сосредоточившись на этой мысли, я решительно вышла из комнаты.
Маккорн открыл не сразу – вероятно, шёл с балкона. На нём была накрахмаленная белая рубашка, такая же, как и все остальные его рубашки, и брюки, которые он считал домашними только за то, что они сидели чуть свободнее. Природники не носят ничего накрахмаленного и с заглаженными стрелками. Некроманты подбирают гардероб, часами мучая личных портных, и не надевают один наряд на два светских выхода. У стихийных магов можно найти любое отношение к одежде, но Маккорн не был стихийным магом.
– Маргарита… – сказал он растерянно, но не так растерянно, как сказал бы природник. Чёткий контур его губ изогнулся вокруг моего имени, и мне захотелось к ним прикоснуться. А потом захотелось ему врезать за то, что он что-то во мне завязывал узлом.
Я не ответила, и он моргнул, оглядывая меня. За окном едва-едва серело, и в комнате было почти совершенно темно, но газовые рожки в коридоре вливали немного света в дверной проём. В этом свете ресницы Маккорна бросали тёмные увеличенные тени на его щёки. Шипастая карнавальная маска.
Я сжала зубы и толкнула его в грудь, чтобы пропустил меня войти. Не в коридоре же мне с ним разговаривать!
– Нам нужно обсудить наше дальнейшее сотрудничество, – сухо сказала я. Настолько сухо, что на последнем слове язык предательски заплёлся, и вместо суровой профессионалки, знающей себе цену, я прозвучала, как напуганная школьница. Маккорн не подал виду, всё так же разглядывая меня. Я так хотела схватить его за грудки и смять эту проклятую белую ткань! Она как-то придавала ему сил, уверенности. Она была доспехами, в которые он облачался, чтобы спрятать себя настоящего от снисходительных взглядов, так же как его актёрская игра защищала его от взглядов насторожённых. Но почему он хотел защищаться от меня?! Каким взглядом я его смутила?
Маккорн неловко взмахнул руками, словно с первого раза не смог правильно сложить крылья, и тут же никакая накрахмаленная рубашка не затмила бы его природу.
– Маргарита, я клянусь вам, что на наших сессиях это не повторится! Я больше не буду вмешиваться в ваши дела и лезть под руку. Я понимаю, что оскорбил вас, но прошу, умоляю, позвольте мне продолжить занятия!
Не повторится! Оскорбил! Тварь.
– Меня не интересуют ваши обещания, – прошипела я, чувствуя, что из-за злости иду очень близко к краю обрыва, за которым – признание. Где-то в закоулках сознания витала мысль, что объяснять ему, что он меня как спагетти на вилку наматывает, не стоит, но я уже не могла бы сказать, почему. – Дело не в том, повторится это или нет, – сказала и тут же подумала, хтоническая матерь, да-а, пускай повторится! Пришлось сглотнуть эти слова, но пересохшим горлом было больно. – У меня есть гордость. И я не собираюсь день ото дня смотреть на живое напоминание о том, как она была попрана.
Маккорн выглядел так, будто сейчас заплачет, и я занервничала, потому что он запросто мог именно так и сделать, и тогда мне бы пришлось держать его за ручку и успокаивать, и это бы убило весь эффект от моего выступления.
– Но, – выдавил он зажатым, готовым к слезам голосом, – даже самые могущественные из живущих не всегда могут противостоять побочным эффектам чужой магии. Это моя вина, я должен был предположить или хотя бы предупредить вас, но… Неужели поддаться минутному затмению – это настолько тяжёлый удар для вашей гордости? Право, я бы предположил, что у неё есть некоторый запас прочности.
Я запуталась в его построениях. Минутное затмение – это он про то, как я на него намоталась, что ли? Ну, допустим, он не знает, что оно было не минутное. Но с противостоянием эффектам не справился как раз он. Так и что это за словесное кружево? Или он думает, что я расстроилась из-за того, что не сдержала порыв лобызаться с ним? Он что, знает?! Я-то только сегодня утром поняла!
– Вы на что намекаете? – прорычала я, готовя в кулаке проклятие.
Маккорн попятился, поднимая руки.
– Я-а-а всего лишь хотел сказать, что вы, должно быть, нечасто попадаете под воздействие магии жизни и были не в курсе, как она на вас действует! Для меня моя реакция на некротику в своё время тоже стала неприятным сюрпризом, так что я вас хорошо понимаю, но право же, я не вижу, как это умаляет ваше достоинство…
– Вы что, решили, что это ваша магия меня вынудила? – выпалила я, и только тогда осознала, что надо было хвататься за эту идею, ведь она бы прекрасно прикрыла правду…
– А что, нет? – изумился Маккорн.
Я ещё могла сделать вид, что только что это осознала. Всплеснуть руками, ахнуть, ужаснуться, ах вы нахал, затуманили мне разум своими природническими штучками, а я такая серьёзная и безразличная никак не могла понять, что на меня нашло. Я могла. Но я-то знала правду.
Магия жизни открывала мне путь туда, куда я сама себе закрыла вход семью печатями. Она расслабляла, обнадёживала, подталкивала. Она заставляла мои щёки гореть, а руки – касаться моего тела, и ей было всё равно, что происходит вокруг, и кто это может увидеть, и что я в чужом подвале в мокром платье и вот-вот войдёт старшина. Это всё так. Но – магия не толкала меня к Маккорну. Если бы на меня какой-нибудь целитель накинулся с поцелуями во время сеанса, я бы ему двинула между ног, а потом предавалась размышлениям, как приятно шёлковый лиф платья ощущается на моей коже, или что-то в таком духе. Да, мне всё равно было бы за это стыдно и да, я рассорилась с родителями, потому что не могла им объяснить, что со мной происходит от их заклинаний. Но с Маккорном я целовалась, потому что хотела этого и, хтонь побери, всё ещё хочу.
Он давал мне прекрасную лазейку, возможность сохранить статус-кво. Он не понял! И обещал, что второго раза не будет, а значит, у него не будет возможности проанализировать больше данных и прийти к правильному выводу.
Но я смотрела на его накрахмаленную рубашку, надетую в спальне в предрассветный час. Живи мы немного в другую эпоху, он бы, наверное, спал в доспехах. Он запаял себя в них изнутри. И я не хотела ему уподобляться.
Некроманты не влюбляются. Природники не бьют людей. Он вряд ли во всём мире сыщет кого-то, такого же неправильного, как он сам. Пусть из-за этого он не сможет реализовать свой план – хотя, я думаю, я найду другого некроманта, готового ему помочь за оставшиеся семьдесят пять тысяч. Но я хотя бы донесу до Маккорна, что он такой не один странный. Это ведь важнее, чем научное открытие. Для некр