первоначально это казалось диким и даже невозможным, как всякое применение выборного начала в военных организмах. Однако же наличие выборного начала в выборе ректоров высших учебных заведений во всем мире и существование его по старому университетскому уставу и для русских университетов, лишь отмененное при императоре Александре III, несколько примиряло с этой идеей.
Однако все думали, что эти выборы начальника академии будут произведены только профессорами академии и притом только из наличных или же бывших профессоров академии, подобно тому как ректора выбираются профессорами и только из профессоров университетов и других высших учебных заведений.
Между тем вскоре же стало известным, что по совету [генерала А. А.] Поливанова Керенский решил произвести выборы начальника академии всеми офицерами Генерального штаба и притом из всех офицеров Генерального штаба, а не только из профессоров.
Подобного рода выборы едва ли могли гарантировать удачные результаты, так как всякому понятно, что можно быть прекрасным офицером Генерального штаба, но все же стоять далеко от военной науки, не работать в ее области и не быть педагогом.
В особенности это известие встревожило наших двух старейших профессоров: историка генерала Б. М. Колюбакина и географа и статистика генерала Г. Г. Христиани. Оба они, конечно, по своим различным качествам в начальники академии не годились, но оба как старейшие профессора, естественно, рассчитывали при выборах начальника из профессоров выставить свою кандидатуру.
Выборы были необычным нововведением, а их результат оказался совершенно непредсказуемым и повлиял на последующую историю академии и корпуса офицеров Генерального штаба. Неизбежная при введении выборного начала политизация Генштаба порождала конфликты, корпорация утрачивала свою сплоченность. Итоги выборов оказали влияние и на дальнейшие взаимоотношения между соперниками.
Предвыборная кампания породила нешуточные страсти. Офицерам, традиционно пребывавшим вне политики, происходившее казалось невиданным прежде развлечением. Развернулась ожесточенная борьба и беззастенчивая агитация, публиковались призывы голосовать за того или иного кандидата, протесты и т. п. Если бы речь шла только о замещении конкретной должности, история выборов не была бы столь значимой. Но на повестке дня стал вопрос о будущем Генерального штаба, о дальнейших путях его модернизации. Вокруг этого и развернулась основная борьба. Голосование должно было определить, кто из генштабистов наиболее авторитетен, кто является потенциальным лидером корпуса офицеров Генерального штаба и выразителем интересов большинства.
Идея выборов принадлежала А. И. Гучкову, который занимал должность военного министра с 3 марта по 5 мая 1917 года. Предполагалось, что баллотироваться на пост будут лица «из числа генералов и полковников Генштаба, как профессоров, так и не профессоров, пользующихся в военном мире известностью, имеющих высокий моральный и военно-научный авторитет и непременно получивших боевой опыт в текущую войну в строю по командованию или полком, или дивизиею». Выборщиками считались все офицеры Генерального штаба и даже те выпускники академии, которые временно перешли в строй (проходили командный ценз в полках и бригадах). Выборы осуществлялись по знаменитой «четыреххвостке»: были всеобщими, равными, тайными и прямыми. Начальника академии планировалось избрать простым большинством голосов, однако правила были изменены. Новый военный министр А. Ф. Керенский решил сам назначить начальника академии, выбрав подходящую кандидатуру из десяти лидеров голосования, а позднее – из четырех человек. Это решение вызвало всеобщее недовольство.
С критикой выборов выступил в печати один из возможных претендентов на пост начальника академии генерал-лейтенант В. Ф. Новицкий, который считал, что без предвыборной агитации голоса офицеров могут разделиться между множеством кандидатов, каждый из которых наберет всего несколько голосов, а победитель будет из‑за этого нелегитимным и неавторитетным. Новицкий выступил против решения министра, ссылаясь на нарушение демократии. Статью Новицкий закончил отказом от участия в выборах (тем не менее его кандидатура несколько голосов на выборах получила).
Генерал-майор Николай Николаевич Головин, занимавший ответственную должность начальника штаба Румынского фронта, один из наиболее авторитетных военных ученых того времени, был наиболее вероятным кандидатом на пост начальника академии. Его труды были широко известны в среде генштабистов, а многие офицеры являлись его учениками. Головин олицетворял оппозицию старым генштабистам, будучи реформатором учебного курса, сторонником прикладного метода обучения и лидером кружка борцов с обскурантизмом в старой академии. Неудивительно, что 27 мая 1917 года кандидатуру Головина предложил выдвинуть его старый соратник, видный военный ученый генерал-майор А. А. Незнамов. Представители военной науки попытались взять вопрос о выборах под свой контроль, но не учли того, что Керенский обратил проблему в политическую плоскость.
Еще до официального начала избирательной кампании Головину пришлось столкнуться с мощным противодействием со стороны преподавателей и слушателей, считавших вопрос о выборе начальника внутренним делом академии. Со времен его лидерства в кружке «младотурок» в бытность профессором академии у Головина оставалось немало врагов. При этом служащие академии имели больше рычагов воздействия на Керенского, чем далекий от столичной подковерной борьбы Головин, находившийся на Румынском фронте. Тем более что те же самые лица в дальнейшем должны были вести подсчет голосов.
Старый профессорско-преподавательский состав академии во главе с генерал-лейтенантом Б. М. Колюбакиным развернул мощную агитацию за назначение кандидата из своей среды – полковника А. И. Андогского. Колюбакин организовал сбор подписей в его поддержку и типографским способом (вероятно, в типографии академии, работавшей, таким образом, на одного из кандидатов) издал несколько коллективных воззваний. В одном из них отмечалось, что
высокие нравственные качества Александра Ивановича Андогского, ясный и строго систематический ум, твердый и устойчивый характер создали ему тот моральный облик и то почтенное имя, которые столь необходимы для руководителя высшей военной школы.
Достоинства кандидата как талантливого военного ученого и педагога, опытного боевого офицера, скромного человека и т. д. расписывались на протяжении нескольких страниц. Сообщалось о единогласной поддержке Андогского офицерами старшего класса академии, а также о поддержке его кандидатуры слушателями подготовительных курсов (в отличие от старшего класса они не имели права голоса). Далее разъяснялся порядок голосования и следовали подписи почетных членов, профессоров и преподавателей академии.
Надо ли говорить, что Андогский вовсе не обладал таким авторитетом, который ему приписывали лоббировавшие его кандидатуру. Массовую поддержку ему обеспечивала опора на многочисленных курсовиков, размывавших кастовость старого Генерального штаба, хотя слушатели курсов еще не являлись полноценными генштабистами.
За пределами академии кандидатура Андогского у многих вызывала удивление, так как он не был ни генералом, ни профессором (стал экстраординарным профессором 15 сентября 1917 года) и был относительно молод (ему было всего 40 лет). Сослуживцы вполне обоснованно считали Андогского, отличавшегося невероятной политической гибкостью, молодым оппортунистом.
Не зная о намерениях Андогского, Головин поначалу писал тому дружеские письма и просил агитировать за свою кандидатуру. Можно представить удивление Головина, когда вскоре выяснилось, что Андогский ему не только не друг и не единомышленник, но и наиболее опасный соперник.
Академическое начальство прилагало немалые усилия, агитируя за Андогского. Помимо листовок применялся индивидуальный подход. В дневнике бывшего начальника академии генерала от инфантерии В. Г. Глазова отмечалось, что в июне–июле 1917 года профессор Б. М. Колюбакин обратился к нему и затем не менее трех раз напомнил проголосовать за Андогского – писал, звонил и даже лично приезжал.
Большую помощь Андогскому оказывал слушатель курсов штабс-капитан А. Л. Симонов, позднее сыгравший определенную роль в истории академии как один из лидеров антибольшевистски настроенных курсовиков. Симонов тиражировал и рассылал письма в поддержку Андогского.
Колюбакин отправил листовку даже сопернику Андогского Головину, который испещрил ее ехидными замечаниями. Головин считал, что ретрограды из академии предприняли попытку продвинуть в руководство своего кандидата, прикрываясь заимствованными у самого Головина идеями. Назначение опального профессора было бы для стариков худшим вариантом, и они делали ставку на более покладистого Андогского.
Ознакомившись с письмом курсовиков, агитировавших за Андогского, генштабисты из штаба 10‑й армии выступили против участия в голосовании курсовиков как мало служивших по Генеральному штабу и малокомпетентных. В Генеральном штабе наметился разлад.
29 мая с конфиденциальным письмом к Головину обратился сам Андогский, рассказав о мотивах своего выдвижения: если Головин победит, но не будет утвержден военным министром, «академическое дело попадет в совершенно непривычные руки и опять будет искать новых путей для своего развития и обоснования». Это было справедливо. Чтобы подсластить пилюлю, Андогский добавил: «Я никогда не отрекусь, что в академическом деле я твой ученик и вполне разделяю проводимые нами всеми взгляды на постановку высшего военного образования». Андогский пытался убедить соперника, что выдвигает свою кандидатуру после долгих сомнений, руководствуясь лучшими побуждениями и всего-навсего подстраховывая основного претендента – Головина. Однако Головин, будучи умным человеком, не мог не почувствовать лицемерия в этих излияниях.
Кандидатура Головина нашла множество сторонников на фронте. Ее активно поддержали сослуживцы – работники штаба Румынского фронта проголосовали единогласно. Коллективное письмо в поддержку Головина составили офицеры Генерального штаба 12‑й армии, а председатель исполнительного комитета Генштаба 12‑й армии генерал-майор П. И. Изместьев даже вступил в открытую борьбу с оппонентами Головина, разослав агитационную телеграмму по армии с протестом против воззвания академии и поддержкой Головина; Изместьев готовил коллективные обращения по фронтам. Головин был осведомлен об агитации за себя и, очевидно, не возражал. Изместьев также выпустил отпечатанную типографским способом листовку «Головин – начальник академии», в которой были выдвинуты прямые обвинения в адрес соперников Головина – представителей старой школы. Штаб Юго-Западного фронта 11 июня высказался за Головина. Сторонники Головина присылали ему письма со словами поддержки. 23 июня 1917 года датирована телеграмма о коллективном решении генштабистов 3‑й армии голосовать за Головина. Коллективное постановление за Головина выпустили и генштабисты штаба 4‑й армии. Подобные коллективные решения должны были служить средством убеждения тех, кто еще колебался.