Летом 1921 года Воликовский стал первым польским военным атташе в Москве, но его службу прервал шпионский скандал: Воликовский тайно занимался сбором разведданных, завербовал курсовика-колчаковца, бывшего подполковника С. С. Дзюбенко и организовал на Петровке книжный магазин «Военно-техническое образование», служивший явкой для польской агентуры. Дзюбенко арестовали и расстреляли.
Через двадцать лет, в августе 1941 года, бригадный генерал Воликовский вновь был назначен польским военным атташе в Москве (на этот раз от польского правительства в изгнании), позднее он возглавил польскую военную миссию в СССР, где вел розыск депортированных в 1939 году поляков и пытался мобилизовать их на польскую военную службу. В сентябре 1942 года был выслан из СССР по обвинению в шпионаже и уехал на Ближний Восток. После Второй мировой войны, демобилизовавшись, уехал в Канаду, где провел остаток жизни. Несмотря на выпавшие на его долю испытания, Воликовский умер на 101‑м году жизни, в феврале 1992 года, пережив почти всех остальных курсовиков.
Власть меняется
Неумолимо приближался исторический день 25 октября 1917 года. Накануне в Петрограде были разведены мосты, не ходили трамваи, в казармах шли митинги и производилась выдача боеприпасов. Было понятно, что силовой захват власти большевиками начнется в ближайшие часы. 24 октября слушатель Цейтлин записал:
Разбирая вопрос со шкурной точки зрения, страшен не захват власти Лениным, Троцким и др. идейными культурными большевиками, а страшны произвол, грабежи и убийства разнузданной, пьяной солдатской массы, которые, очевидно, сегодня начнутся, а может быть, и уже начались. Особенное озлобление, конечно, будет, как всегда, против нас.
На встречах курсовики совещались по поводу дальнейших перспектив:
Обсуждали вопрос, что делать. Решили, что, прежде всего, спокойствие, из Петрограда никуда не уезжать и в вооруженную борьбу одиночным порядком не вмешиваться ни в коем случае.
Пошли обедать в академию. Народу мало, видимо, кто живет далеко, не рискнул идти, нам хорошо, живя напротив.
День большевистского переворота, среда, 25 октября 1917 года, в истории самой академии ничем особенным не запомнился. Шла рутинная работа. Дежурным офицером был назначен полковник Р. К. Дрейлинг. По расписанию в старшем классе шли следующие занятия: 9:00–9:40 – служба Генерального штаба (Г. Г. Гиссер); 9:50–10:30 – военная психология (Р. К. Дрейлинг); 11:00–13:00 – практические занятия по тактике № 2; 13:20–14:00 – общая тактика (А. И. Андогский). За пределами академии все было иначе.
По описанию профессора М. А. Иностранцева, в тот день
картина, которую представляли собою улицы, прилегающие к Дворцовой площади, и набережные Невы на Адмиралтейской стороне и Васильевском острове, совершенно ясно говорила, что назревают решительные события. Картину эту я позволю себе назвать на военном языке сосредоточением сил. Действительно, по улицам и набережным двигались целые толпы народа, преимущественно рабочих и пролетариата, из которых весьма многие несли винтовки, и весь этот люд двигался к Зимнему дворцу. Поражало то обстоятельство, что все это делалось совершенно открыто, не стесняясь и не встречая ни малейшего сопротивления со стороны кого бы то ни было. Не только военных частей, но и милиции совершенно не было видно.
Когда мы въехали на только что наведенный после разводки Дворцовый мост, то увидели военное судно, стоявшее на Неве против Зимнего дворца. Это была пресловутая «Аврора», способствовавшая вечером того же дня взятию Зимнего дворца, открыв по нем[у] огонь.
Было очевидно, что никакого сопротивления восставшим против Временного правительства массам черни оказано быть не может и не будет и что перед предстоящим сражением мы видим довольно оригинальную картину, а именно видим одного лишь противника за полным отсутствием другого. Нельзя же было, в самом деле, считать серьезною противною стороною тот небольшой караул уже упомянутого женского батальона, который якобы охранял Зимний дворец.
Т[ак] к[ак] обмениваться в трамвае мыслями вслух ввиду разнокалиберности публики в вагоне было нежелательно, то мы с П. Ф. Рябиковым лишь молча обменялись взглядами и без слов поняли друг друга.
Одно из самых подробных описаний 25 октября сохранил дневник слушателя академии В. М. Цейтлина, оказавшегося в самой гуще событий исторического дня. В 17 часов Цейтлин записал:
Был в академии. Начальник академии сказал удивительную речь, суть ее в том, что «академия, дескать, вне партии и политики», а поэтому надо беречь свое здоровье, нервы и продолжать заниматься, выжидая положение. По сообщению Андогского, Керенский с Временным правительством осаждены в Зимнем дворце, защищают Зимний дворец юнкера и женский батальон. Министру Кишкину даны диктаторские полномочия по водворению порядка. Но вот при помощи чего водворять – этого никто не говорит.
В борьбу с большевиками решено не ввязываться…
На Суворовском полный порядок, встретил много солдат и красногвардейцев с ружьями как группами, так и в одиночку. Никто не задел, даже шашку не пробовали отымать.
По Суворовскому прошло много матросов, говорят, приехали из Кронштадта. Раз эта публика «краса и гордость революции» приехала, значит, будет кровь…
В 2 часа ночи с 25 на 26 октября в дневнике появилось новое подробное описание. Ввиду исключительной значимости этого свидетельства приведем его целиком:
Зимний дворец взят. Сейчас я только вернулся с Невского, по которому бродил в своем импровизированном штатском костюме. Риск был большой, т. к. удостоверение у меня офицерское и, если бы выяснили, что офицер в штатском, могли бы тут же прикончить.
Вышел из дому около 8 часов вечера, на улицах большое оживление, много грузовых автомобилей с вооруженными матросами и красногвардейцами, толпами бродят солдаты, но настроение у них не воинственное и, что самое приятное, не хулиганское, как, напр[имер], после первых дней во время Февральской революции.
Встретил одного товарища из академии, он меня в штатском не узнал, даже когда я подошел вплотную и задал вопрос. В первый момент даже, видимо, испугался, потом рассмеялись и пошли вместе. Изредка встречались офицеры, все без оружия.
На Знаменской площади несколько митингов, я как штатский вошел в толпу, а приятель остался на тротуаре ждать. Говорили о большевиках, восстании. Какой-то солдат кричал, что Ленин берет власть в свои руки, заключит мир с немцами, отдаст землю крестьянам и, словом, будет рай на земле.
Следующий оратор, видимо, с[оциалист]-р[еволюционер], говорил, что захват власти неправильный, что, дескать, даже 2‑й съезд [Советов] против, что надо было бы ждать решения Учредительного собрания.
Настроение толпы было против большевиков, но вообще очень умеренное.
На Невском патрули из солдат и красной гвардии, народу много. К приятелю стали подходить и спрашивать, есть ли оружие, какой части, я посоветовал ему идти домой, обещав зайти все рассказать, а сам пошел далее.
В толпе узнал, что Зимний дворец осажден Красной гвардией и солдатами, а с Невы крейсером «Аврора». Около 9 часов раздались пушечные выстрелы и вслед за тем ружейная трескотня, говорили, что начался штурм дворца. Обойдя несколько патрулей, пошел далее. На пути видел несколько арестов как офицеров, так и, видимо, каких-либо важных лиц и правительства, двоих сняли с извозчика. Настроение толпы было определенно враждебное к арестованным, и можно было ожидать самосуда, правда, большею частью в толпе были солдаты. Офицеров далее на Невском уже совсем не было видно. У редакции «Вечернего времени» толпа. В ней настроение противобольшевистское, но весьма нерешительное, вступают в споры с проходящими патрулями, доказывая им бесцельность кровопролития. У Гостиного двора толпа еще больше. Ружейные выстрелы слышны сильнее. Говорят, идет перестрелка юнкеров и женского батальона, которые забаррикадировались во дворце. Керенский руководит обороной дворца. Патруль из матросов привел несколько арестованных офицеров, хорошо, я в штатском, да еще в пролетарском. Хуже всего попасть к этим зверям, убьют просто ради удовольствия… С красногвардейцами можно говорить, объяснить, а это какие-то садисты-бандиты.
Хорош бы я был, если бы спросили удостоверение, из‑за этого и приходилось быть осторожным.
Дошел до Мойки, дальше не пускали. Ружейная стрельба все продолжалась. Слухи самые разноречивые. По одним сведениям, Зимний дворец взят, по другим, только ворвались в первый этаж с одной стороны.
Подъезжают броневики, подходят новые отряды солдат. По моим наблюдениям, наибольший порядок в отрядах Красной гвардии.
Юнкерам, защищающим Зимний дворец, предъявили ультиматум сдаться.
Решил было идти домой, но рассудил, что здесь, пожалуй, самое безопасное место, и остался ждать дальнейших событий, хотя промерз и проголодался вдребезги.
Вероятно, около 12 часов ночи, может быть, немного позже, снова раздались орудийные выстрелы и ружейная трескотня, я был около Гостиного двора, все двинулись к Морской и Зимнему.
Стреляли с «Авроры» и из Петропавловской крепости. У Морской стояли красногвардейцы и солдаты, дальше не пускали. Дворец был уже взят, юнкера сдались, правительство арестовано, так сообщил какой-то большевистский комиссар.
Толпа на Невском просто поражала своим безразличным отношением к происходящему и происшедшему.
Керенский оказался себе верным до конца и в решительный момент рано утром бежал из дворца. Жаль, что этого прохвоста не поймали.
26 октября Цейтлин отметил:
Академию распустили на 3 дня, многие уезжают, я тоже было хотел сегодня ехать в Москву, но решил ехать завтра-послезавтра. Хочу более ориентироваться в положении и сразу принять определенное решение и выяснить, что делать дальше, а кроме того, не разберешь еще, какое настроение в провинции, несмотря на весь трагизм нашего положения, можно все же влететь из огня да в полымя.