[абс]-капитаны Хитрово и Третьяков). Нам всегда казалось, что, будь Вы на Юге, Вы сумели бы нас отстоять.
Однако и на Востоке России курсовикам служилось немногим лучше. Там не было переизбытка офицеров Генштаба, как на Юге, но к курсовикам также относились бюрократически строго. В докладе о положении курсовиков 3‑й очереди, подготовленном колчаковским капитаном А. И. Соколовым в 1919 году, отмечалось, что
практическая служба слушателей… продолжается уже третий год, но они, оторвавшись от строя и не пристав к офицерам Генштаба, считаются штабными париями, в строй не отпускаются и никаких преимуществ и даже осуществления своих законных прав офицера не получают. Слово «слушатель» на языке Генштаба стало синонимом «недоучки», «недоноска» и т. д.
Учитывая, что на младший класс… поступили по расчету 2 офицера из корпуса избранные, лучшие кадровые офицеры, тянувшие лямку в строю с начала войны и до октября 1916 года, т[о] е[сть] в самый трудный ее период, становится непонятным допущение высшей властью эксплуатации старого, кадрового офицерства, два года назад, избранием и волею начальства связавшего свою судьбу с академией.
Отношение самих курсовиков к старшему поколению генштабистов тоже не отличалось особой сердечностью. Формировалось оно порой еще в годы Первой мировой войны, до поступления офицеров в академию. Будущий слушатель В. М. Цейтлин записал в дневнике 29 августа 1916 года:
Теперь, приглядевшись, я понимаю, почему настолько бездарна и лишена инициативы общая масса офицеров Генерального штаба. В академии, а потом на маленьких должностях их каждый старается задержать, оскорбить, пользуясь тем, что почти всегда каждый начальник может закрыть дорогу в Генер[альный] штаб, и вот человек терпит, переносит всякие обиды, глотает оскорбления, лишь бы добраться до своей цели.
13 октября 1917 года о Главном штабе Цейтлин отозвался как об авгиевых конюшнях, в которых «давно пора произвести фундаментальную чистку». Очевидно, к такому потрясению устоев и стремилась поступавшая на курсы молодежь с боевым опытом.
Один из курсовиков писал начальнику академии в 1918 году:
Если обратиться к обстановке, в которой теперь работает выпуск [19]17 года, то становится необъяснимым то предубежденное отношение, которым встречается труд причисленных к Генштабу. Особенно, если вспомнить слова военного руководителя Высшего военного совета [М. Д.] Бонч-Бруевича, переданные нам с кафедры вр[еменно] и[сполняющим] д[олжность] нач[альника] академии за Ваше отсутствие, о том, что выпуск – ценный материал, что расход его обуславливается исключительно тем обстоятельством, что патентованного Генерального штаба для работы в теперешней обстановке найти не могут, что выпуск – это последний резерв.
В итоге борьба за свои права стала лейтмотивом службы курсовиков. Особенно активными оказались в этом отношении выпускники курсов 2‑й очереди.
Курсовики уступали по полученной подготовке выпускникам академии довоенного времени, однако вполне могли нести обязанности младших офицеров Генерального штаба, которых остро не хватало воюющей армии. Это были заслуженные боевые офицеры, нередко имевшие георгиевские награды и ранения, обладавшие опытом штабной службы в военное время. В одном из писем начальнику академии в 1918 году говорилось, что в сравнении с курсовиками «едва ли кто из офицеров патентованного Генерального штаба в эту войну прошел такую боевую школу». Всего за период 1917–1919 годов через курсы прошли не менее 977 офицеров. Сотни курсовиков значительно снизили дефицит кадров Генерального штаба и радикальным образом изменили его облик. И это были отнюдь не «недоноски».
Эвакуация на Урал
В большевистском руководстве не было единства взглядов по вопросу о судьбе старой академии. Поэтому, после того как академия в марте 1918 года выпустила слушателей старшего класса 2‑й очереди и подготовительных курсов 3‑й очереди, обсуждался вопрос о ее закрытии. 9 марта 1918 года из Главного управления военно-учебных заведений (ГУВУЗа) был разослан циркуляр о том, что все военно-учебные заведения поступают в ведение главного комиссара всех военно-учебных заведений, а академии подлежат реформированию в заведения гражданского типа. Однако военный руководитель Высшего военного совета бывший генерал М. Д. Бонч-Бруевич, ранее служивший в академии и близкий большевистскому руководству (его родной брат Владимир был управляющим делами СНК и ближайшим помощником председателя СНК В. И. Ленина), сумел предотвратить разгром. 10 марта он направил Ленину доклад, в котором писал:
Народный комиссар военно-учебных заведений решил обратить военные академии, в том числе и Военную академию (бывшую Генерального штаба), в гражданское учебное заведение, «лишь с допущением некоторого оттенка военного преподавания».
Такая реформа несвоевременная, разбивает общий план формирования армии на новых началах, потому что эта реформа направлена к уничтожению подготовки людей, обладающих военной техникой во всей ее полноте, наличность которых именно теперь крайне необходима.
Приняв во внимание, что армии наших вероятных противников всегда обладали более высокой военной техникой, чем наша армия, и что соотношение это оставалось таким же в минувшую войну, – считаю, что для будущих возможностей в отношении войны необходимо не уничтожать военные академии как таковые, а, наоборот, развивать их именно в этом направлении и еще более специализировать.
Ввиду изложенного Высший военный совет предложил народному комиссару военно-учебных заведений приостановить намеченную им реформу академий и представить свои объяснения высшему военному совету в двухнедельный срок.
В тот же день Ленин направил предписание главному комиссару военно-учебных заведений:
Ввиду того, что ликвидация Военной академии или же преобразование ее в высшее учебное заведение гражданского типа совершенно не соответствует ни видам правительства, ни потребностям времени, Вам предлагается немедленно же задержать Ваше распоряжение от 9‑го сего марта за № 2735 на имя начальника Николаевской военной академии и предварительно представить в Совнарком Ваш проект реорганизации Николаевской военной академии.
О выполнении сего довести до сведения председателя Совета народных комиссаров.
Опираясь на поддержку большевистского вождя, Бонч-Бруевич 11 марта телеграфировал в ГУВУЗ: «Такая несвоевременная реформа противоречит указаниям, полученным Высшим военным советом от правительства народных комиссаров, которое указало необходимость формирования новой армии…» Предлагалось в двухнедельный срок представить соображения по перспективам развития академии. Работу по реорганизации возглавили председатель Всероссийской коллегии по формированию Красной армии Н. И. Подвойский и его помощник, начальник штаба коллегии, бывший подпоручик Ф. П. Никонов.
М. Д. Бонч-Бруевич телеграфно разъяснял Подвойскому значимость академии:
Ввиду предполагаемых новых формирований потребуется значительное число лиц, обладающих техническими военными знаниями. Рассадником таковых техников являются военные академии, а в отношении стратегии и тактики Военная академия – бывшая Генерального штаба. Вследствие этого прошу принятия с Вашей стороны таких мер, которые обеспечивали бы правильную работу академий, не обращая их в гражданские учебные заведения лишь с намеком на военную специальность. Обращение академий в гражданские заведения несвоевременно, противоречит указаниям советского правительства и потому допущено быть не может. Наряды слушателей академий в командировки допустимы лишь в мере, не нарушающей стройного течения курса согласно выработанного плана.
В итоге академия новыми властями была сохранена.
Конференция академии, напуганная близостью в Петрограде к большевистским органам власти, обсуждала вопрос о возможности эвакуации в тыл. Немецкое наступление и угроза захвата столицы были удобным предлогом для реализации этого замысла. Поскольку руководство академии хотело обеспечить персонал продуктами (а также покинуть бурливший Петроград и попасть к белым), зондировался вопрос о переезде на Дон или Кубань, известные как центры Белого движения. С этой целью в Кубанскую область и Ставропольскую губернию от конференции был в ноябре 1917 года направлен полковник Р. К. Дрейлинг, связавшийся с генералом М. В. Алексеевым, атаманами А. М. Калединым и А. П. Филимоновым, а в Донскую область – полковник В. Н. Поляков. Однако эти районы, ставшие контрреволюционными очагами, вызывали подозрения у большевиков, поэтому возникло предложение эвакуироваться в Сибирь, где было относительно спокойно и также имелось продовольствие. К тому же ни Дрейлинг, ни Поляков в академию не вернулись, оставшись в антибольшевистском лагере. Правда, Дрейлинг якобы прислал предложение всем следовать на юг, после чего в академии прошло тайное совещание относительно дальнейших действий.
Если верить пересказанной Иностранцевым со слов Андогского беседе последнего с наркомом по военным делам Л. Д. Троцким, идею эвакуации в Екатеринбург как крупный культурный центр предложил сам нарком. Начальник академии в составленной им впоследствии для оправдания предпринятых действий брошюре отмечал:
Решение эвакуироваться в Сибирь обусловливалось стремлением продвинуться возможно дальше в направлении к Дальнему Востоку, где, по слухам и имевшимся сведениям, – крепли элементы, выступившие на борьбу с большевиками.
В марте 1918 года в Екатеринбург отправились квартирьеры от академии.
Сама идея эвакуации из Петрограда впервые возникла еще летом 1917 года, задолго до Гражданской войны: 27 августа Андогский выступил за эвакуацию куда-либо совместно с артиллерийской и инженерной академиями, что позволило бы обмениваться преподавательским составом, учитывавшим в преподавании опыт современной войны. Пунктом возможной эвакуации Андогский считал Пермь, университетский город, выгодный в продовольственном и квартирном отношении. 28 августа 1917 года Андогский составил рапорт на имя начальника Генерального штаба о затруднительности нахождения академии в Петрограде в связ