[В] Екатеринбург эвакуирована [из] Петрограда Военная академия Генштаба, все слушатели которой состоят исключительно из бывших офицеров и даже офицеров особого типа. [В] настоящее время Екатеринбург является политическим центром Урал[ьской] области и его значение настолько важно, что нахождение организованного очага контрреволюции под маркой академии в центре Урала является совершенно не допустимым, особенно принимая во внимание то обстоятельство, что Екатеринбург должен принять у себя еще несколько гостей. По условиям политического момента и строя нашей советской республики необходимо в самом срочном порядке реорганизовать академию, куда был бы доступ пролетарской мысли. По постановлению Совета комиссаров Уральской области военный комиссариат настаивает: 1) немедленно закрыть курсы академии, тем более что чтение лекций младшего курса закончено, и распределить слушателей по всем городам республики, использовав их как техническую силу под контролем советов, 2) не присылать [в] Екатеринбург в академию слушателей согласно телеграммы Дзевалтовского от 14 апреля и не открывать новых отделов до полной реорганизации академии. Положение о реорганизации академии нами разрабатывается и будет телеграфировано. Во избежание недоразумений настоятельно просим удовлетворения нашего ходатайства, о чем телеграфировать. № 2313. Уральский областной военный комиссариат. [Ф. И.] Голощекин, [С. А.] Анучин.
На следующий день была отправлена телеграмма с предложением реорганизовать академию и поменять правила приема. Как показали последующие события, екатеринбургские большевики забили тревогу не напрасно. Однако, несмотря на этот сигнал, академия продолжала пользоваться доверием и покровительством Троцкого.
Приезжавший в тот период из Екатеринбурга в Петроград бывший полковник А. П. Слижиков подтверждал, что местные власти приняли академию и ее служащих за пособников лидера южноуральской контрреволюции атамана А. И. Дутова, стремившихся ударить по красным с тыла. Позднее местное руководство стало относиться к академии более спокойно. В остальном Слижиков рекламировал екатеринбургскую жизнь: «Продуктов сколько угодно. Хлеб только белый. Жизнь дешевая. Климат отличный». В бытовом плане, как он считал, академии было предоставлено отличное помещение, где могли разместиться до 500 человек, а семейные получали отдельные квартиры.
В апреле 1918 года в Екатеринбурге, по всей видимости, местными большевистскими властями были выработаны новые принципы набора в академию, согласно которым на курсы принимались военнослужащие (как бывшие офицеры, так и солдаты) при наличии аттестации организации, стоявшей на платформе советской власти, и обладавшие стажем службы в действующей армии не менее трех месяцев и общими знаниями в объеме 4-классного городского (высшего начального) училища, знанием русского языка по новой орфографии, географии с произошедшими за время войны изменениями, геометрии, начал алгебры и тригонометрии, русской истории и истории общественного движения с 1905 года, а также знанием военных уставов в рамках общего курса учебных команд мирного времени. Младший курс продолжался 4 месяца, старший, считавшийся необязательным, – 2 месяца. Введение подобных правил резко снижало образовательный уровень слушателей академии, которые теперь могли не иметь за своими плечами даже военного училища. В дальнейшем эти принципы также поменялись.
В большевистском руководстве возникла идея подготовки внутри старой Военной академии политически лояльных специалистов посредством нового набора на младший курс. 16 апреля правитель дел Смелов сообщил Андогскому, что по постановлению СНК 1 мая должны открыться курсы продолжительностью 4–5 месяцев на 50–100 слушателей.
Председатель Высшей военной инспекции Н. И. Подвойский вспоминал, что
задачи академии красного Генштаба сводились тогда: во-первых, к сбору в академии всех самородков, выдвинутых на командные должности революцией; во-вторых, к тщательному лабораторному изучению и освещению военно-революционного опыта этих самородков; в-третьих, к теоретическому обоснованию вытекающих из этого опыта выводов и проведению их в практику нашего военного дела; в-четвертых, к расширению и углублению общей и политической подготовки выдвинутых революцией из рабочей и крестьянской гущи военных организаторов и руководителей; всесторонняя подготовка их к высшему командованию и высшей штабной работе; в-пятых, к созданию научного ядра, способного противопоставлять военной схоластике, рутине, педантизму генералитета царской армии идеи и теории, вытекающие из практики революционных войн и нашей Гражданской войны, а также из лучших образцов военного искусства последних империалистических войн.
Согласно приказу Наркомата по военным делам № 316 от 3 мая 1918 года за подписями Л. Д. Троцкого, К. А. Механошина и Э. М. Склянского, «для теоретической военно-научной подготовки кадра лиц из среды Красной армии, намеченных на должности инструкторов и для работ в штабах вновь создаваемой армии, с 15/2 мая с. г. открываются ускоренные курсы Военной академии Генерального штаба сроком на 1 год». В этой части приказ выполнен не был, занятия в срок не начались.
Распоряжения о командировании слушателей должны были исходить непосредственно от СНК. Отбор кандидатов поручался испытательной комиссии в Москве, которая выявляла обладающих достаточной боевой подготовкой и кругозором. 14 мая в помещении бывшего Алексеевского военного училища в Лефортово должны были состояться испытание и проверка документов об образовании для желающих поступить на ускоренные курсы.
21 мая в «Известиях Народного комиссариата по военным делам» было опубликовано объявление Главного комиссариата военно-учебных заведений, датированное 18 мая и подписанное главным комиссаром И. Л. Дзевалтовским, о наборе на ускоренные курсы академии. В объявлении отмечалось, что для зачисления «необходимо предъявление документов, подтверждающих не только стояние на платформе советской власти, но и проявление этого стояния, т[о] е[сть] активное участие в политической или боевой жизни Красной армии». К объявлению прилагался анкетный лист из 16 пунктов, который желающие могли заполнить. За сообщение ложных сведений полагалась ответственность. Желающие должны были прибыть в Москву на испытание 14 мая (то есть еще до публикации объявления).
На курс записались 179 человек (прибыли 113–115). Частично соблюдался принцип лояльности большевикам, благодаря чему в академию через главного комиссара военно-учебных заведений попали до 70 слушателей, в том числе латышские стрелки и поляки. Многие из них пользовались репутацией надежных и опытных ротных и батальонных командиров. Кроме того, есть данные о направлении слушателей губернскими исполкомами советов.
Приемная комиссия самой академии не стремилась принимать большевизированных слушателей, поскольку руководствовалась прежде всего образовательным цензом. 12 июня прием был завершен. Требования к поступающим были существенно занижены в сравнении с прежними наборами, что привело к зачислению откровенно слабых слушателей. Как следствие, обсуждалась возможность подготовки их не краткосрочно, а в течение трех лет. При этом академическое руководство смогло добиться направления в академию в качестве слушателей бывших офицеров. Слушатели должны были иметь образование не ниже 4–5 классов гимназии, окончить курс, хотя бы ускоренный, военного училища или школы прапорщиков (ранее офицеров военного времени в академию не принимали), иметь боевой опыт, представить рекомендацию какой-либо политической организации, выдержать экзамен – дать описание боя, в котором участвовал поступающий. Предпочтение отдавалось тем, кто служил в войсках непрерывно и проявил себя «после Октябрьского переворота». В академии их ждали к 15 июня.
Отдельные представители этого набора поражали преподавателей своим обликом. Так, один из кандидатов в генштабисты, которому было более 40 лет, пришел в академию босиком, нес сапоги на палке за спиной, а в другой руке держал узелок с пожитками. Огромная рыжая борода слушателя была заплетена в косички, две из которых были завязаны на затылке.
В старший класс зачислялись «слушатели академии, прошедшие во время войны подготовительные курсы 3‑й очереди, а равно все, окончившие подготовительные курсы 1‑й и 2‑й очереди и еще не призванные в старший класс академии», они должны были прибыть в Екатеринбург к 1 июня и приступить к занятиям.
Академия в соответствии с приказом № 316 должна была состоять из ускоренных одногодичных курсов и старшего класса, что составляло бы переходную ступень к полноценному трехгодичному курсу.
Нагрузка на Андогского, как физическая, так и моральная, в тот период была крайне высока. Профессора и преподаватели все время пребывания академии в Советской России проявляли недальновидность, инфантилизм и наивный максимализм по отношению к новой власти. Это особенно наглядно прослеживается по воспоминаниям профессора М. А. Иностранцева. Практически каждая инициатива властей в отношении академии (будь то отмена погон, просьба выступить консультантами на переговорах в Брест-Литовске, вызов на совещание с комиссарами по военно-педагогическим вопросам) встречалась профессорами и преподавателями в штыки. Во главу угла ставились нежелание служить новой власти и саботаж ее распоряжений, демонстративный антибольшевизм при отсутствии реальной антибольшевистской деятельности.
Фактически Андогскому в одиночку приходилось спасать академию от возможных неприятностей и часто лично выполнять поступавшие распоряжения. Другие преподаватели, не задумываясь о последствиях, либо под различными предлогами, либо напрямую уклонялись от помощи начальнику академии, находившемуся в крайне тяжелой ситуации.
Характерен отказ Иностранцева сопровождать Андогского в его поездке в Москву по вызову Троцкого и произошедший между двумя бывшими генералами диалог. Андогский, озвучив свою просьбу, сказал: