[арском] Селе. Взят он был как слушатель академии Ген[ерального] штаба, заложником от нее. Иначе говоря, если бы по приходе чехов академики стали им помогать, ему грозил расстрел. Это раненому георгиевскому кавалеру. В пути он ухитрился потом прислать в вагон княгине (Елене Петровне Романовой – супруге князя Иоанна Константиновича. – А. Г.) записку с заверением, что офицеры – монархисты и что он всей душой скорбит о ее участи. Все хлопоты нач[альника] академии генерала Андогского добиться его оставления в Екатеринбурге ни к чему не привели.
Академическое начальство из предосторожности самоустранилось от помощи слушателю, а возможно, и не могло ему ничем помочь. В результате, когда вся академия перешла к противникам большевиков, разделив затем участь белых армий, Слефогт, несмотря на явные монархические симпатии и антибольшевистские взгляды, остался в Красной армии, где и прослужил всю Гражданскую войну вплоть до 1921 года. В 1920‑е годы он жил в Ленинграде, был арестован, позднее жил в Твери, Тамбове, Мичуринске и Коломне. Стал доцентом и заведующим кафедрой Коломенского учительского института. Умер в Коломне в 1950 году.
Другой пример: уральский казак, выпускник курсов 2‑й очереди С. К. Сидоровнин, занимавшийся геодезией, в июле 1918 года подлежал откомандированию в Петроград в распоряжение профессоров В. В. Витковского и Д. Д. Сергиевского для слушания лекций. Скорее всего, он стремился примкнуть к уральцам. В итоге же остался в РККА и лишь в 1919 году сумел осуществить свой замысел, перейдя к уральским казакам на Восточном фронте. Его судьба после Гражданской войны остается неизвестной.
Тем временем в Екатеринбурге
Оставшиеся в Екатеринбурге сотрудники академии приветствовали падение большевиков. Полковник А. Т. Антонович записал в дневнике о занятии Екатеринбурга белыми в июле 1918 года:
Утро 25-го – новая эра. Загорелась заря; важно, чтобы она не погасла. Сравнительно безболезненно совершился переворот; свои позиции прежняя власть легко уступила новой, которая внесла в жизнь мир, тишину и спокойствие. Все граждане свободно и легко вздохнули. В день вступления освободителей обыватель, видимо, не верил своему счастью… Все слышанное взволновало меня, явилась надежда на лучшее будущее, рассеялся мрак, что-то появилось вдали, что манит к себе и говорит о возможности работать уже не бесцельно.
4 августа по приказанию командующего Сибирской армией профессор Г. Г. Христиани временно возглавил академию в Екатеринбурге.
Христиани еще 2 августа (возможно, вопрос прорабатывался и раньше) поручалась подготовка эвакуации академии в Сибирь. Оставшиеся в Екатеринбурге представители конференции решили не допустить этого. В Омск отправился полковник Б. П. Богословский. Христиани телеграфировал в Омск:
Первая эвакуация привела ценную библиотеку академии в полное расстройство, вторая грозит полною гибелью библиотеки, музея, типографии. Академия занимает обширное здание, дающее возможность вести занятия, которые велись действительно течение четырех месяцев. В этом здании хорошо размещено все академическое имущество: библиотека, музей и типография в полуразобранном виде и большая часть склада учебных пособий. В Екатеринбурге остались на попечении академии до шестидесяти семейств профессоров и офицеров-слушателей с имуществом, размещенных более или менее удовлетворительно. Почти все главы этих семейств увезены большевиками… При благоприятной стратегической обстановке занятиям академии здесь можно приступить когда угодно. При эвакуации же можно будет возобновить занятия не ранее 4–5 месяцев. Ввиду изложенного ходатайствую об оставлении академии в Екатеринбурге и об эвакуации ее лишь в случае крайней необходимости.
Однако в итоге в штаб Сибирской армии в Омск затребовали на службу и самого Богословского, и еще нескольких генштабистов из академии. Богословский был назначен начальником штаба Средне-Сибирского корпуса, позднее стал начальником штаба Екатеринбургской группы войск и начальником штаба Сибирской армии. Приказом Сибирской армии 11 августа 1918 года академия впредь до создания всероссийского Военного министерства была включена в состав Сибирской армии с непосредственным подчинением командующему генералу А. Н. Гришину-Алмазову.
С первых дней после взятия Екатеринбурга антибольшевистскими силами оставшиеся в городе курсовики заняли почти все ответственные должности в местном гарнизоне. Белое командование сразу восприняло их как ценную группу офицеров, представителям которой можно было доверить ответственные поручения. 8 августа в штаб Уральского корпуса в Челябинске были срочно затребованы 10 слушателей, 11 августа штаб Сибирской армии запросил 11 слушателей, 25 августа двух слушателей затребовал штаб Чехословацкого корпуса. Курсовик капитан К. М. Войткевич согласно распоряжению начальника гарнизона Екатеринбурга от 2 августа 1918 года и по поручению союзных миссий был даже командирован в Вологду и Архангельск, откуда затем вернулся назад с шифрованными документами французов и англичан.
Правда, иногда встречалась иная реакция. Так, начальник штаба 6‑й Уральской горных стрелков дивизии полковник В. Д. Космин 30 августа категорично заявил: «К красноармейской академии особой склонности не имею». В некоторых штабах попросту не знали, как использовать курсовиков. Штаб-офицер для поручений при штабе чехословацких войск капитан Г. Ю. Бируля вспоминал, что «в течение 2х дней в штабе не знали, что со мной делать и какую дать мне работу». На курсовиков смотрели с недоверием, не читали при них некоторые телеграммы и лишь в конце второй недели службы стали доверять больше. По свидетельству Бирули, «теперь мы уже в курсе всех дел и нас почти почитают за своих».
Казанское взятие
По прибытии в Казань Андогский отправился на встречу с командующим советским Восточным фронтом бывшим полковником И. И. Вацетисом – также выпускником академии. Вацетис рассчитывал использовать слушателей на месте, однако по распоряжению Троцкого академия должна была эвакуироваться дальше в Муром, поэтому предписано было оставаться на пароходе. Новая эвакуация означала для академистов расставание со всякими надеждами перейти к противнику и воссоединиться со своими семьями. Профессор Иностранцев прямо заявил, что в Муром не поедет.
Андогский по-прежнему всего опасался, тем более что в Казани находился известный чекист М. Я. Лацис, руководивший ЧК Чехословацкого фронта и отличавшийся беспощадностью. Среди противников нового режима получила распространение поговорка: «Лучше к Дзержинскому в Москву, чем к Лацису в Казань». В итоге было решено, как и в Екатеринбурге, попытаться оттянуть эвакуацию в надежде на освобождение от красных. Сделать это (под предлогом нехватки времени в связи с загруженностью оперативной работой) пробовали уже не от имени академии, а от штаба Вацетиса, где служили многие слушатели. Чтобы обезопасить академию от революционных матросов, по распоряжению Вацетиса на ночь пароход бросил якорь на середине Волги. Иностранцев отметил: «В лице командующего большевистским фронтом мы приобрели нашего хранителя, не будь которого мы, возможно, и закончили бы на казанской пристани не только свое путешествие, но и вообще свой жизненный путь».
В конце концов удалось добиться разрешения на выгрузку академии. Имущество было размещено в здании Коммерческого училища на улице Карла Маркса, бывшей Грузинской (сейчас в этом здании находится Казанский государственный аграрный университет). Члены конференции разместились в гостинице «Волга» на Большой Лядской улице (ныне – улица Максима Горького, 8/9) неподалеку от здания ЧК (ныне – улица Гоголя, 4), возможно, неслучайно.
Переезд персонала академии с обозом в центр города был необычным зрелищем:
На подводах был навален багаж, а около них следовали все служащие и все слушатели академии во главе с самим ее начальником. Т. к. обоз был довольно длинный и имел, таким образом, весьма своеобразный вид, то он не мог не привлекать внимания и любопытных взоров представителей местного населения, останавливавшихся, чтобы его рассмотреть, открывавших окна в домах и толпившихся на перекрестках улиц. Некоторые из них задавали вопрос: что это за часть и, получив в ответ, что это не часть, а военная академия, приходили в окончательное недоумение.
Миновав татарский квартал, расположенный недалеко от пристаней, мы стали подниматься в гору к центру города. Последний произвел на нас вполне благоприятное впечатление и был много лучше не только, конечно, чем Пермь, но даже чем Екатеринбург. В особенности подкупало большое количество зелени в городе в виде скверов и частных садов.
Пройдя несколько главных улиц города, мы оказались перед довольно большим зданием в несколько этажей, на котором была вывеска с надписью «Волга». Это и была гостиница, назначенная для нашего размещения.
Коммерческое училище, отведенное академии, по воспоминаниям Иностранцева, «находилось весьма недалеко от гостиницы… Т. к. академия была теперь „налегке“, то помещения училища были, конечно, для вмещения академического имущества вполне достаточными, а сами по себе были чисты и содержались в порядке». Служащие должны были посменно ночевать в здании училища для охраны имущества. Андогский признал, что учебный процесс в Казани возобновить не удастся, но организовал помещение для заседаний конференции и для общего сбора.
В Казани 1 августа к академии присоединились вернувшийся из отпуска бывший полковник А. П. Слижиков, бывший подполковник В. И. Оберюхтин, назначенный заведующим обучающимися, а также профессор, бывший генерал-лейтенант Б. М. Колюбакин, прибывший из Петрограда, где он пристраивал свои коллекции картин, гравюр и автографов.
Прибытие академии было как нельзя кстати для красных, испытывавших под Казанью острую нехватку генштабистов. Штаб советского Восточного фронта был завален работой, для выполнения которой трех имевшихся специалистов было недостаточно. Состояние других штабов также оставляло желать много лучшего. Штаб 5‑й армии до конца августа фактически еще не был сформирован. Бывший полковник Н. В. Соллогуб в августе 1918 года отмечал: