Должен сказать, что в Казани, когда я приехал, из лиц Генерального штаба в штабе фронта был я один и положение было таково, что там не имели сведений ни о том, где наши войска, ни где войска противника, и для того, чтобы поставить штаб фронта на должную высоту, я предложил разрешить пригласить бывших офицеров, как интеллигентных работников, которые сколько-нибудь знают работу, причем я оговорил, что так как не желаю, чтобы меня обвиняли в сепаратных стремлениях, то всех офицеров я провожу через губернский комиссариат, который дает справку, насколько они замешаны или не замешаны в каких-нибудь организациях. Я так сделал и получил в конце концов более или менее организованный штаб… То, что я увидел в поезде т. [К. А.] Мехоношина, способно только дискредитировать любую власть, но не привлечь какую-нибудь симпатию. С военной точки зрения это были люди совершенно не образованные и даже безграмотные.
Командующий советским Восточным фронтом И. И. Вацетис вспоминал, что «командный состав, как для Казанской дивизии, так и для рабочих дружин, мы полагали найти среди слушателей Военной академии». На следующий день часть слушателей получила предписания отправиться в советские штабы.
4 августа Вацетис встретился с преподавателями и слушателями. По описанию Иностранцева, командующий поздоровался с членами конференции и уехал. Рябиков отметил, что «представление состоялось и прошло очень быстро, так как каждый называл лишь свою фамилию, а Вацетис, имевший довольно смущенный вид, почти ничего не говорил. Он даже сказал, что напрасно все беспокоились, так как он не имел [в виду] этого „представления“, а только хотел посетить академию».
В носящих печать самоцензуры неопубликованных советских мемуарах Вацетиса его встреча с персоналом академии изложена иначе. Перед ним предстали порядка 50 слушателей, тогда как остальные находились в кратковременных отпусках или были откомандированы в 3‑ю армию. Выступив перед слушателями, Вацетис попросил выйти вперед тех, кто согласен участвовать в защите Казани в рядах 5‑й армии. Вышло не более 5–6 человек. Вацетис писал:
Остальные, в том числе, вероятно, и поспевшие уехать в отпуск, по-видимому, не имели готового решения в вопросе, на чью сторону стать, и заняли если не враждебную, то, во всяком случае, выжидательную позицию. Среди профессуры тоже не нашлось желающих стать в ряды Красной армии. Таким образом, мои хлопоты о переводе академии в Казань оказались напрасными…
По мнению Вацетиса, такая академия не была нужна Красной армии. Он даже отметил впоследствии, что «старая академия продолжала существовать (в РККА. – А. Г.) как слепая кишка в организме, пока не случился с ней тот аппендицит, который потребовал ее удаления».
Однако факты свидетельствуют о том, что взаимоотношения Вацетиса и академии тогда были иными. В частности, в тот же день группа слушателей была направлена в распоряжение Вацетиса, правда, через несколько дней все они перешли в антибольшевистский лагерь.
Иностранцев отмечал, что «по сравнению с Екатеринбургом Казань представляла собою кипящий революционный котел, в котором рекомендовалось не задерживаться». В городе проводились облавы, в связи с чем Андогский рекомендовал всем разъехаться по частным квартирам, что и было сделано. Группа профессоров и преподавателей разместилась в особняке казанского профессора А. Н. Казем-Бека, служившем для академии сборным пунктом и местом заседаний конференции (ныне, по-видимому, это дом 40а на улице Карла Маркса, на углу с Пушкинской улицей; здесь в шахматном клубе неоднократно бывал В. И. Ленин зимой 1888/89 года, о чем свидетельствует памятная доска). П. Ф. Рябиков нашел частную квартиру, удобную на случай бегства, так как дом находился недалеко от кладбища, где можно было укрыться в открытых склепах. Иностранцев, поселившийся на Пушкинской улице, планировал при необходимости прятаться в садах, спускавшихся к реке Казанке, а далее переправиться на другой берег, находившийся за городской чертой.
Оперативная информация профессорско-преподавательскому составу поступала от слушателей, работавших в штабе фронта, причем сам Андогский там бывал неоднократно. Как отмечал один из участников событий с советской стороны,
в городе и в самом штабе работала прекрасно сорганизованная контрреволюционная группа офицерства, имевшая связи с различными городами Советской Республики и Москвой. В эту организацию были вовлечены чуть ли не все офицеры казанского гарнизона и штаба Вост[очного] фронта (из всех офицеров штаба остались нам верными только 25–30 чел.). Мне думается, что в исходе боя в самом городе Казани организованное офицерство и сыграло решающую роль.
Рябиков вспоминал, что «все пребывание в Казани имело целью возможно менее себя выявить и о себе напоминать и выжидать событий, которые должны были разыграться». Члены конференции даже не ходили в академию и лишь иногда встречались в городе.
В начале августа 1918 года развернулась ожесточенная борьба за Казань, которая 7 августа была занята частями Народной армии созданного летом 1918 года в Самаре Комитета членов Учредительного собрания (Комуча). Эвакуации академии не было, поскольку якобы Вацетис убедил Троцкого в том, что положение города достаточно прочное. Возможно, на противника работал кто-то из бывших слушателей академии в штабе.
По свидетельству бежавших от белых осенью 1918 года слушателей младшего ускоренного курса большевика А. А. Полякова и беспартийного В. М. Григоровича, падение Казани оказалось для них полной неожиданностью, так как ни комиссар академии, ни курсовые старосты их ни о чем не информировали. «Нервность слушателей, находящихся в стенах академии, ввиду полной неопределенности положения достигла крайнего напряжения, собирались разрозненными кучками, выжидая распоряжений руководителей». В то же время старший класс 3‑й очереди, по тому же свидетельству, держался обособленно. Это и неудивительно, если учесть, что младший курс был большевизирован и перспектива попадания в плен этим слушателям не сулила ничего хорошего. Часть слушателей младшего курса в итоге ушла к красным. Сделано это было как по идейным причинам, так и в силу обстоятельств (многие находились в это время в отпусках и командировках). Но не менее 76 слушателей попали в антибольшевистский лагерь и поступили в Народную армию и другие формирования.
В день падения города матросы провели у Андогского обыск. Впоследствии выяснилось, что чекисты располагали списком членов конференции с указанием их адресов.
Рябиков отмечал, что в связи с боями за Казань
на душе было и радостно, и беспокойно, так как мелкая случайность в виде, например, обыска или просто вторжения в дом красноармейцев[5] могла сразу же нарушить все расчеты и надежды…
Особенно напряженно переживалась последняя ночь… Наконец рано-рано утром 25 июля ст[арого] ст[иля] (7 августа по новому стилю. – А. Г.) слышу мерный звук движения пехоты и вижу в окно отряд чехов с красно-белыми значками, в полном порядке проходящих мимо дома.
Немедленно выбегаю, бросаюсь к чехам со словами приветствия и присоединяюсь к ликующим группам населения; кто-то мне сунул винтовку, с которой я и пошел разыскивать начальника академии.
На улице же встретил генерала Ю. Д. Романовского, стоявшего во главе местной белой организации и уже формировавшего отряд.
Радостно с ним расцеловавшись, пошел дальше. У А. И. Андогского уже был кое-кто из наших, выяснилось, что еще совсем недавно недалеко от квартиры Андогского был небольшой бой.
Одним из итогов взятия Казани стало то, что красные лишились старой академии, в результате чего им пришлось в экстренном порядке с нуля создавать новую, что удалось осуществить к декабрю 1918 года.
Бои за Казань стали важным уроком для зарождавшейся Красной армии. Среди прочего стало ясно, что не все слушатели академии поддерживали белых. Некоторая часть, не только в силу обстоятельств, но и по идейным причинам, пошла за большевиками. Не случайно находившийся под Казанью Троцкий 11 августа 1918 года издал в своем поезде приказ:
В полученных мной донесениях указывается, что многие молодые генштабы (то есть «офицеры Генерального штаба» последних выпусков) в недавних боях на Восточном фронте сражались геройски. Считаю долгом своим довести об этом до сведения всей страны. Стало быть, старое кадровое офицерство выделило из себя не одних изменников и тушинских перелетов[6], которые продают себя поочередно каждой из воюющих сторон. Среди молодых «генштабов» немало таких, которых революция связала с рабочим народом и советской властью. Честь им и место. Изменники будут раздавлены, а молодые генштабы будут призваны строить Рабочую и крестьянскую Красную армию возрожденной России.
С этим был согласен и Вацетис, по свидетельству которого «молодые генштаба, приданные штабу, исполняли свой долг честно и самоотверженно».
Андогский и Иностранцев отмечали, что занявшие Казань подполковник В. О. Каппель и капитан А. П. Степанов оба учились в академии. Правда, Степанов проучился на ускоренных курсах лишь около полутора месяцев, но всячески подчеркивал свою принадлежность к генштабистам (хотя по дореволюционным правилам он к ним не относился).
Подробное свидетельство о захвате академии в Казани оставил близкий друг и соратник известного политического деятеля того времени, руководителя «Союза защиты Родины и свободы» Б. В. Савинкова по подпольной борьбе прапорщик Флегонт Клепиков (позднее – адъютант недоброжелателя Андогского генерала В. В. Рычкова, одного из организаторов кампании против академии в конце 1918 года). Клепиков участвовал в уличных боях при штурме Казани с полуэскадроном корнета Б. К. Фортунатова из отряда Каппеля, чехословаками капитана А. П. Степанова, сербами майора М. Благотича и группой савинковцев под началом поручика Балуева. 6 августа штаб отряда располагался на Рыбнорядной улице, куда в этот день прибыл еще один из савинковцев генерал-лейтенант Ф. П. Панов. С целью захвата штаба советского Восточного фронта, находившегося во флигеле гостиницы П. В. Щетинкина, небольшой отряд был выдвинут на Большую Проломную улицу. После захвата штаба Клепиков с двумя офицерами стал прочесывать город, стремясь занять академию.