Поскольку Клепиков был командирован Савинковым в Казань еще в июле, после провала антибольшевистских восстаний в Ярославле и Рыбинске, он имел возможность ежедневно бывать в гостинице «Волга» с разведывательными целями и даже обедал там в ресторане. Он постоянно видел там начальника академии Андогского, профессора Иностранцева и других. По мнению Клепикова, «вся академия Генерального штаба с профессорами и 300 обучавшимися старыми кадровыми офицерами прежней армии осталась на службе у большевиков добровольно с первого же дня большевистского переворота, которые создавали Красную армию и вели операции против белых войск и обслуживали советскую власть». Понятно, что белый подпольщик, люто ненавидевший большевиков, не собирался вникать в обстоятельства и причины пребывания академии у красных.
Клепиков писал:
Вот к такому-то центру большевистской военно-государственной мысли, к гнезду «тушинцев» и предателей, носивших пентаграмму (то есть красную звезду. – А. Г.), я бросился со своими двумя товарищами-офицерами. В гостиницу «Волга» мы вошли около девяти с половиной часов утра (в другой редакции текста указано 9.20. – А. Г.).
Низ гостиницы был полон красноармейским Генеральным штабом. Все они суетливо толкались, готовясь броситься к Арскому полю, вслед за удиравшими красноармейцами, но еще не вполне ориентированные в истинном положении дел. Криками мы заставили их подняться на верхний этаж и, ворвавшись в коридор, заставили обитателей апартаментов выйти в коридор вместе с их дамами. Вышли и начальник академии и его достойнейшая профессура. Все они были в величайшем смущении и в полнейшем упадке духа: кончились златые дни Аранжуеца[7]. Отделив дам и объявив их свободными, мы направили револьверы на господ руководителей победной мысли (в другой редакции добавлено «которых было человек 15». – А. Г.) и загнали всех в угол коридора. Покорно, как бараны, трусливо сбились они в одну кучу, не оказав ни сопротивления, ни протеста. Объявив им, что они арестованы, я оставил для их окарауливания двух моих товарищей, бросился за сербским конвоем, чтобы препроводить всю академию в казармы сербского отряда майора Благотича. Я знал, что их там ожидает. Сербы отличались большою ненавистью к предателям, и пощады от них не было…
Освободившиеся женщины бросились в штаб командующего Северной группой войск капитана А. П. Степанова и потребовали освобождения своих мужей. Вскоре Клепиков получил записку от командующего с требованием немедленного освобождения арестованных. Клепиков вспоминал:
Сопровождавшие меня офицеры весьма настаивали на немедленном расстреле во дворе гостиницы некоторых арестованных, а в особенности на расстреле начальника академии генерала Андогского – участника Брест-Литовского «похабного» мира. Но я, хватив сгоряча по родительскому поминанию в адрес командования Северной группы войск, принужден был повиноваться.
Взятая мною в плен красная академия Генерального штаба в составе около 350 человек на второй или третий день, за немногими исключениями, постаралась с разрешения штаба командования проскользнуть в Самару и далее в Сибирь. Жаль, что далеко не всех пленников-предателей постигает одинаковая участь: иные расстреливаются, а иные преблагополучно благоденствуют. Но история еще не сказала своего последнего слова…
Клепиков утверждал позднее:
Андогский оказался одним из объектов, против которого мне пришлось применить силу… В гостинице «Волга» я его арестовал; если бы я тогда знал, что это он – то лицо, которое принимало участие в заключении «похабного» Брестского мира, я бы застрелил его там же, на месте, не считаясь ни с какими записками капитана Степанова. Подтверждаю, что он, Андогский, и сопутствовавшая ему клика трусливо под дулом моего револьвера сбились в кучу в коридоре гостиницы и не были сразу направлены в казарменную тюрьму сербского отряда майора Благотича только по отсутствию со мною конвоиров. Участники ареста – офицеры. По освобождении г. Казани предъявлю и других свидетелей, знающих г. Андогского и оказавших мне содействие.
Думается, Клепиков несколько преувеличил собственную решимость, так как, если верить первоначальному его свидетельству, он прекрасно знал, как выглядит Андогский, и был вполне осведомлен о том, что тот участвовал в брест-литовских переговорах. Достойно ли вел себя фанатичный Клепиков, угрожая револьвером безоружным и доброжелательно настроенным слушателям и немолодым преподавателям, предоставим судить читателям. Андогский и другие представители академии впоследствии факт ареста в гостинице отрицали.
Непосредственно в день взятия Казани, 7 августа 1918 года, подполковник В. О. Каппель выдал Андогскому удостоверение личности, в котором рукой Андогского было написано: «Предъявитель сего есть действительно начальник академии Генерального штаба, профессор Александр Иванович Андогский, что подписью и приложением печати удостоверяется». Каппель был указан в документе как командующий войсками Народной армии. Вероятно, выдача такого удостоверения требовалась для того, чтобы обезопасить начальника академии от тех, кто наподобие Клепикова мог вознамериться его расстрелять. В тот же день капитан Степанов затребовал себе семь слушателей старшего курса.
Выпускник ускоренных курсов капитан И. В. Зуев утверждал:
Накануне оставления большевиками города… Вацетис конфиденциально объявил слушателям академии, находившимся в его штабе, что его войска ночью оставляют город и что они могут остаться в городе. Этот совет был выполнен… прибытие около 200 кадровых офицеров, подготовленных к службе на должностях Генерального штаба, было ценнейшим вкладом, какой могла преподнести Военная академия русским войскам, дравшимся за имя, честь и процветание дорогой нам России.
Как бы то ни было, утверждение о тайном содействии Вацетиса проверить невозможно.
Потеряв свою военную академию, большевики отнюдь не опустили руки. Со свойственной им кипучей энергией они взялись за воссоздание этого военно-учебного заведения, причем ставилась задача сделать его большевистским – абсолютно лояльным, готовившим кадры красных генштабистов, в преданности которых не было бы никаких сомнений. Несмотря на разруху, эта сложная задача была решена в рекордно короткие сроки. 7 октября 1918 года был издан приказ о предстоящем открытии в Москве академии Генерального штаба РККА во главе с бывшим генерал-майором А. К. Климовичем – выпускником Николаевской академии 1904 года. В сжатые сроки решились вопросы с размещением академии в здании бывшего Охотничьего клуба графа А. А. Шереметева на Воздвиженке, обеспечением ее топливом на зиму, открыта учебная часть, библиотека, приглашены лекторы по политическим вопросам, набран блестящий преподавательский состав, прежде всего из военспецов.
24 ноября начались занятия. Слушатель первого набора, впоследствии Маршал Советского Союза К. А. Мерецков вспоминал:
Главную роль при первом наборе играло наличие рекомендаций двух членов РКП(б), собственного партстажа и опыта военной работы, преимущественно в Красной армии. В результате в академию попали люди с неодинаковыми знаниями. Кое-кто имел высшее образование, большинство – среднее, а некоторые – только начальное. Естественно, последним учиться было очень трудно.
Среди последних был и легендарный В. И. Чапаев, вскоре, правда, вынужденный бросить учебу. В апреле 1919 года академия осуществила досрочный выпуск слушателей основного курса, направленных на фронты (осенью они продолжили обучение). Многие слушатели, среди которых заметную роль играли идейные коммунисты, отличились на фронтах Гражданской войны – 33% слушателей-фронтовиков были награждены орденами Красного Знамени, а некоторые погибли. Уже в период Гражданской войны красная академия стала крупным военно-научным центром Советской России.
Под знаменем Комуча
Однако вернемся к старой академии, обе части которой оказались в антибольшевистском лагере. Если казанская часть была захвачена Народной армией, то екатеринбургская – Сибирской армией. Эти армии были различны по своей политической ориентации и подчинялись разным правительствам – социалистическому Комитету членов Всероссийского Учредительного собрания и более правому по своей ориентации Временному Сибирскому правительству. Тем не менее факт перехода обеих частей академии на сторону антибольшевистских сил подтверждает добровольность случившегося. О симпатиях представителей академии свидетельствуют попытки установления связи с белыми и отдельные антибольшевистские высказывания, провоз в составе академического имущества оружия, наличие подпольной антибольшевистской организации слушателей, ушедшей к чехословакам до падения красного Екатеринбурга, активное участие слушателей на руководящих постах в белом подполье в Екатеринбурге и их роль в свержении власти большевиков. Добавим, что к белым в 1918–1919 годах в индивидуальном порядке перешли некоторые профессора и преподаватели, оставшиеся в Советской России, – А. К. Байов, Б. В. Геруа, В. Н. Поляков, И. С. Свищев. Вместе с тем переход академии к противникам большевиков произошел при столь сложной обстановке, что, в зависимости от политической конъюнктуры, перешедшие с одинаковым успехом могли говорить как о том, что попали в другой лагерь добровольно, так и о том, что были захвачены в плен, не имея возможности его избежать.
В Народную армию, по имеющимся документам, были привлечены 79 (поименно установлены 80 – один находился в отпуске) слушателей старшего класса. 90 слушателей известны среди привлеченных в Сибирскую армию. Всего в антибольшевистских формированиях на Востоке России оказались не менее 170 слушателей старшего класса 3‑й очереди. В РККА из слушателей старшего класса остались к осени 1918 года не менее 28 человек, причем среди оставшихся по причине болезней, отпусков, командировок или арестов были противники большевиков и даже белый подпольщик К. Н. Староскольский, позднее все же перешедший к белым. Не менее четырех слушателей уже в 1918 году попали в национальные армии (в том числе уехав в отпуска). Два слушателя погибли на Урале летом 1918 года. Местопребывание еще семи летом–осенью 1918 года неизвестно. Исходя из этих данных, 80,6% слушателей перешли к противникам большевиков на Востоке России и лишь 13,3% остались в РККА.